– Эй, ты, Николай Антоныч! – крикнула она. – Куда пошел? Жаловаться?
Я обернулся. Ох, с каким наслаждением я дал ей по шее! За все сразу – за погибший лактометр, за вздернутый нос, за то, что я не мог вернуться в школу, за то, что она меня спасла, когда ее никто не просил.
Впрочем, и она не зевала. Отступив на шаг, она двинула меня в подвздох. Пришлось взять ее за косу и сунуть носом в снег. Она вскочила.
– Ты неправильно подножку подставил, – сказала она оживленно. – Если бы не подножка, я бы тебе здорово залепила. Я у нас в классе всех мальчишек луплю. Ты в каком? Это ты бабушке кошелку нес? Во втором?
– Во втором, – сказал я с тоской.
Она посмотрела на меня.
– Подумаешь, градусник разбил! – сказала она с презрением. – Хочешь, скажу, что это я? Мне ничего не будет. Подожди—ка.
Она убежала и через несколько минут пришла в шапочке, уже другая, важная, с ленточками в косах.
– Я бабушке сказала, что ты приходил. Она спит. Она говорит: что же ты не зашел? Она говорит: хорошо, что лактометр разбился, а то было мученье каждый раз его в молоко пихать. Он все равно неверно показывал. Это Николая Антоныча выдумки, а бабушка всегда на вкус скажет, хорошее молоко или нет…
Чем ближе мы подходили к школе, тем все важнее становилась Катька. По лестнице она поднималась, закинув голову, независимо щурясь.
Николай Антоныч был в учительской, там, где я его оставил.
– Ты не говори, я сам, – пробормотал я Катьке.
Она презрительно фыркнула; одна коса торчала из—под шапки дугой.
Именно с этого разговора начались загадки, о которых я расскажу в следующей главе.
Дело в том, что Николай Антоныч, тот самый важный и снисходительный Николай Антоныч, которого мы привыкли считать неограниченным повелителем четвертой школы, исчез куда—то, как только Катька переступила порог. Новый Николай Антоныч, разговаривая, неестественно улыбался, наклонялся через стол, широко открывал глаза, поднимал брови, как будто Катька говорила бог весть какие необыкновенные вещи. Боялся он ее, что ли?
– Николай Антоныч, вы посылали его за лактометром? – небрежно, показав на меня глазами, спросила Катька.
– Посылал, Катюша.
– Правильно. А я его разбила.
У Николая Антоныча сделалось серьезное лицо.
– Врет, – мрачно сказал я, – он взорвался.
– Ничего не понимаю. Молчи, Григорьев! Объясни, в чем дело, Катюша.
– Дело ни в чем, – гордо закинув голову, отвечала
Катька. – Я разбила лактометр, вот и все.
– Так, так, так. Но, кажется, я посылал этого мальчика, правда?
– А он не принес, потому что я разбила.
– Врет, – снова сказал я.
Катька грозно стрельнула в меня глазами.
– Хорошо, Катюша, допустим. – Николай Антоныч умильно сложил губы. – Но вот, видишь ли, в школу привезли молоко, и я задержал завтрак, чтобы определить качество этого продукта и, в зависимости от этого качества, решить, будем ли мы и в дальнейшем брать его у наших поставщиц или нет. Выходит, что я дожидался напрасно. Больше того: выходит, что ценный прибор разбит, да еще при невыясненных обстоятельствах. Теперь ты объясни, Григорьев, в чем дело.
– Вот скучища! Я пойду, Николай Антоныч, – объявила Катька.
Николай Антоныч посмотрел на нее. Не знаю почему, но мне показалось в эту минуту что он ее ненавидит.
– Хорошо, Катюша, иди, – ласково сказал он. – А с этим мальчиком мы еще потолкуем.
– Тогда я подожду.
Она уселась и нетерпеливо грызла косу все время, пока мы разговаривали. Пожалуй, если бы она ушла, разговор не кончился бы так мирно. Лактометр был прощен. Николай Антоныч припомнил даже, что я был направлен в его школу как будущий скульптор. Катька прислушивалась с интересом.
С этого дня мы с ней подружились. Ей понравилось, что я не дал ей взять вину на себя, а когда рассказывал, как—то вывернулся и ничего не сказал о гремучем газе.
– Ты думал, что мне влетит, да? – спросила она, когда мы вышли из школы.
– Ага.
– Как бы не так! Приходи, тебя бабушка звала.
Глава 6.ИДУ В ГОСТИ.
Утром я проснулся с этой мыслью – идти или нет? Две вещи смущали меня: штаны и Николай Антоныч. Штаны были действительно неважные – ни короткие, ни длинные, заплатанные на коленях. А Николай Антоныч был, как известно, завшколой, то есть довольно страшная личность. Вдруг начнет спрашивать: почему да зачем? но все—таки после уроков я почистил сапоги, крепко намочил голову и причесался на пробор. Иду в гости.
Как неловко я чувствовал себя, как стеснялся! Проклятые волосы все время вставали на макушке, и приходилось примачивать их слюной. Нина Капитоновна что—то рассказывала нам с Катей и вдруг строго приказала мне:
– Закрой рот!
