— Что ты по этому поводу думаешь? — спросила мисс Бартлетт, раскрасневшаяся в борьбе с пуговицами, которые она одну за другой застегивала.

— Я не знаю, что я думаю, и не знаю, чего хочу.

— О Люси, дорогая! Неужели Флоренция тебе надоела? Скажи только слово, и я завтра же увезу тебя, куда ты только захочешь, — хоть на край света!

— Спасибо, Шарлотта, — сказала Люси, размышляя над предложением кузины.

Для нее на конторке были письма: одно от брата, полное спортивных новостей и сведений из биологии, второе от матери — милое, какими только и могут быть материнские письма. Люси читала про крокусы, которые были куплены как желтые, а выросли красно-коричневыми, про новую горничную, которая поливала папоротники в саду лимонадным экстрактом, про дешевые коттеджи, которые скоро погубят Саммер-стрит, о чем страшно сокрушается сэр Гарри Отуэй. Люси вспомнила свободу и радости домашней жизни — там ей разрешалось все, и там же ровным счетом ничего с ней не случалось. Дорога, ведущая через сосновый лес, сверкающая чистотой гостиная, вид на Суссекскую пустошь — все предстало перед ней ясно и отчетливо, хотя и с некоторым налетом сентиментальности, — как картины в галерее, куда после пережитых жизненных бурь возвращается путешественник.

— Какие новости? — спросила мисс Бартлетт.

— Миссис Виз с сыном уехали в Рим, — сказала Люси, делясь с Шарлоттой новостью, которая интересовала ее саму менее всего. — Ты знакома с Визами?

— Совсем недавно познакомилась, — ответила мисс Бартлетт и, бросив взгляд на площадь, невпопад заявила:

— Эта чудесная площадь Синьории никогда не надоедает!

— Они очень милые люди, эти Визы. — Люси вернула разговор в прежнее русло. — Такие умные. Именно такими и должны быть умные люди. А ты не хочешь в Рим?

— Конечно, хочу! Еще как!

Площадь Синьории слишком плотно убрана в камень, чтобы быть по-настоящему красивой. На ней не растет трава, не растут цветы; нет здесь сверкающих мраморных стен или навевающих покой дорожек из красного кирпича. По какому-то странному капризу — если не по воле гения этих мест — статуи, которые смягчают суровость площади, говорят не о наивном неведении детства и не о юношеском смятении чувств, но о сознательных победах могучей зрелости. Персей и Юдифь, Геркулес и Туснельда — все они либо что-то совершили, либо выстрадали; и хотя они наслаждаются бессмертием, бессмертие пришло к ним после житейских бурь, но не до таковых. Не только в уединении лесов и холмов, но и здесь, в городе, герой может встретить свою богиню, а героиня — своего бога.

— Шарлотта! — неожиданно воскликнула Люси. — У меня идея! А что, если мы завтра сбежим в Рим, и прямо в отель, где остановились Визы? Я поняла, чего я хочу. Я устала от Флоренции. Ты же сказала, что увезешь меня хоть на край света! Увези, прошу тебя!

Мисс Бартлетт в унисон ответила:

— Вот проказница! А что же тогда с нашей поездкой на холмы?

И, смеясь над абсолютно немыслимым предложением Люси, они пошли, провожаемые взглядами сурово-прекрасных зданий великой площади.

Глава 6. Преподобный Артур Биб, преподобный Кутберт Игер, мистер Эмерсон, мистер Джордж Эмерсон, мисс Элеонор Лэвиш, мисс Шарлотта Бартлетт и мисс Люси Ханичёрч отправляются в экипажах осматривать окрестности; экипажами управляют итальянцы

В тот памятный день их вез во Фьезоле сам Фаэтон, юноша безответственный и горячий, который беззаботно гнал коней своего хозяина вверх по каменистой дороге. Мистер Биб сразу узнал Фаэтона, которого не коснулся ни Век Веры, ни Век Сомнения и который теперь управлял экипажем на дорогах Тосканы. А еще по пути он попросил позволения подхватить Персефону, сказав, что она его сестра; Персефону — высокую, стройную и бледную, которая по весне всегда возвращалась в дом своей матери, прикрывая глаза, отвыкшие от яркого света. Мистер Игер принялся возражать — с этими итальянцами стоит только начать: посадишь одного, попросятся еще десять, и все — жулики. Но вмешались дамы, и, дав понять богине, что делают ей большое одолжение, они позволили ей усесться на козлы рядом с ее богом.

Фаэтон, недолго думая, перекинул левую вожжу за спину Персефоне, чем обеспечил себе возможность, управляя, обнимать ее за талию. Персефона не возражала. Мистер Игер, который сидел спиной к лошадям, не видел непристойного поведения кучера и его подруги, продолжая разговор с Люси. Два оставшихся места в экипаже были заняты старшим мистером Эмерсоном и мисс Лэвиш. Оказывается, случилось ужасное: не посоветовавшись с мистером Игером, мистер Биб удвоил количество участников поездки. И хотя мисс Бартлетт и мисс Лэвиш все утро провели, планируя, как рассадить пассажиров по экипажам, в критический момент, когда экипажи прибыли, они совсем потеряли голову, в результате чего мисс Лэвиш оказалась в одном экипаже с Люси, а мисс Бартлетт, Джордж Эмерсон и мистер Биб следовали за ними по пятам.

То, что получилось в результате, нанесло капеллану тяжелый удар. Чаепитие на вилле в ренессансном стиле, если он и планировал его, теперь было невозможно. Люси и мисс Бартлетт, без сомнения, соответствовали этому стилю, а мистер Биб, хотя и был не вполне надежен, слыл за человека разностороннего. Но вульгарная писательница и журналист, который убил собственную жену пред ликом Господа — этих людей он ни под каким видом не станет приглашать ни на одну виллу Тосканы.

Люси, в элегантном белом платье, стройная и нервная, сидела в окружении этих взрывоопасных «ингредиентов», внимая мистеру Игеру, холодно посматривая на мисс Лэвиш и время от времени бросая осторожные взгляды на старшего Эмерсона. Последний, к счастью, дремал, отдавая дань сытному ланчу и сонной атмосфере весны. Несмотря на то что Люси видела в этой их экспедиции руку Судьбы, она успешно избегала Джорджа Эмерсона. Совершенно открыто тот показал, что хочет продолжить с ней общение. Она отказала — не потому, что Джордж ей не нравился, а потому что она не знала, что случилось. А Джордж, как Люси подозревала, знал, и это пугало ее.

То, что произошло, произошло не возле Лоджии, а у реки. Это вполне извинительно — вести себя странно в присутствии смерти. Но обсуждать это некоторое время спустя, а потом погрузиться в молчание и, пребывая в молчании, вдруг почувствовать симпатию к человеку, с которым молчишь, — это большая ошибка, которую не может извинить волнение, вызванное только что пережитой драмой. Было что-то достойное осуждения (как Люси думала) в том, что они вместе созерцали темнеющую реку, а потом, не обменявшись ни единым словом, но руководствуясь единым внутренним импульсом, вдруг направились к дому. Чувство вины поначалу было минимальным. И она едва не согласилась принять участие в прогулке к башне Галилея. Но каждый раз, когда ей удавалось избежать встречи с Джорджем, она понимала все яснее — им нельзя видеться. И теперь насмешливая судьба, используя в качестве своего инструмента двух священников и мисс Бартлетт, решила, перед тем как отпустить Люси из Флоренции, свести ее с Джорджем в совместной экспедиции на холмы.

Тем не менее мистер Игер вызвал ее на светскую беседу — их маленькая размолвка была исчерпана.

— Итак, мисс Ханичёрч, вы путешествуете. С какой целью? Изучаете искусства?

— Нет, что вы!

— Может быть, изучаете человеческую природу? — вмешалась мисс Лэвиш. — Как и я?

— Да нет, я обычная туристка.

— Вот как? Интересно, — проговорил мистер Игер и продолжал: — Не сочтите это за невежливость, но нам, постоянно проживающим в Италии, бывает искренне жаль вас, бедных туристов, когда вас, как почтовые посылки, отправляют из Венеции во Флоренцию, из Флоренции в Рим, загоняют всех гуртом в пансионы и отели, и вы совершенно не подозреваете, что в Италии есть еще кое-что, о чем не пишет Бедэкер, хотя ваше единственное желание состоит в том, чтобы посмотрев «то» и поглядев на «это», отправиться куда-нибудь еще. В результате вы путаете города, реки, дворцы, которые в этом безумном водовороте сливаются для вас в одно целое. Помните историю из «Панча»? Молодая американка спрашивает: «Папа, а что мы видели в Риме?» И папа отвечает: «Я думаю, Рим это то место, где мы видели желтую собаку». Вот так вы путешествуете.

И мистер Игер засмеялся.

— Совершенно с вами согласна, — наконец вставила слово мисс Лэвиш, прервав поток сарказма, изливавшийся из капеллана. — Узость взглядов и поверхностность англосаксонских туристов обрели угрожающие размеры.

— Именно так, — согласился мистер Игер. — Так вот, мисс Ханичёрч, английская колония во Флоренции достаточно велика, хотя и неоднородна — некоторые англичане занимаются здесь торговлей. Но большинство изучают искусства и науки. Леди Хэлен Лаверсток в настоящее время занята картинами Фра Анджелико. Я упоминаю ее имя потому, что мы проезжаем мимо ее виллы. Она слева от нас. Нет, вы сможете увидеть ее, только если встанете… Нет, прошу вас, не вставайте, а то упадете. Она очень гордится этой густой живой изгородью. Внутри, как вы понимаете, полное уединение. Как и шестьсот лет назад. Некоторые критики полагают, что ее сад был сценой «Декамерона» — это придает ему дополнительные достоинства, не так ли?

— Еще бы! — вскричала мисс Лэвиш. — Но скажите мне, какое место они считают сценой чудесных новелл седьмого дня?

Но мистер Игер уже рассказывал Люси о том, что справа живет мистер Кое-Кто, американец, но лучшего сорта, что крайне редко в наши времена. Ниже по дороге проживают мистер и миссис Кое-Кто Еще.

— Вне всякого сомнения, вы знаете ее монографии из серии «Неизвестное Средневековье». А он работает над книгой о флорентийском философе Гемистусе Плето. Иногда, когда я пью чай в их прекрасном саду, я слышу через стену, как на новой дороге визжит электрический трамвай, везущий очередную толпу разгоряченных, запыленных глупых туристов, которые хотят за час «сделать» Фьезоле, чтобы потом рассказывать, что они там были, и я думаю… я думаю, как мало эти люди знают о том, какие сокровища лежат буквально в двух шагах от них.

В течение всей этой речи двое на козлах веселились как могли. Люси почувствовала укол зависти. Молодые боги желали развлекаться, и для этого имели все возможности. Пожалуй, они были единственными существами, наслаждавшимися поездкой. Экипаж прогрохотал колесами по выбоинам площади Фьезоле и выехал на дорогу, ведущую в Сеттиньяно.

— Тише, тише! — обратился мистер Игер к кучеру, элегантно помахав в воздухе рукой.

Кучер нахлестывал лошадей, отвечая по-итальянски.

Теперь мистер Игер принялся беседовать с мисс Лэвиш о достоинствах Алессио Бальдовинетти. Был ли он предтечей Ренессанса или же одним из его проявлений? Второй экипаж остался далеко позади. Когда лошади перешли на галоп, дремлющего мистера Эмерсона стало с механической регулярностью бросать на капеллана.

— Тише, тише! — пробормотал он, мученически глядя на Люси.

Слишком сильный толчок заставил его сердито обернуться на Фаэтона, который уже некоторое время пытался поцеловать Персефону и наконец преуспел в этом.

Воспоследовала небольшая сцена, которая, как затем рассказывала мисс Бартлетт, была в высшей степени неприятна. Лошадей остановили, влюбленным приказали оторваться друг от друга, юноше пригрозили, что оставят без чаевых, а девушке велели тотчас же спуститься на землю.

— Она моя сестра! — Юный кучер умоляюще смотрел на путешественников.

Мистер Игер взял на себя труд сообщить юноше, что тот лжет. Фаэтон повесил голову, обиженный не сутью обвинения, но его формой. В этот момент мистер Эмерсон, которого остановка разбудила окончательно, заявил, что влюбленных ни под каким видом нельзя разлучать, и похлопал юношу по спине в знак одобрения. А мисс Лэвиш, хотя и не очень хотела вступать с Эмерсоном в союзнические отношения, сочла себя обязанной защищать нарушителей суровых нравственных норм.

— Хотя меня вряд ли кто-то поддержит, но я за то, чтобы они были вместе, — провозгласила она. — Я сама всегда столько терпела от этих условностей! А здесь у нас — настоящее приключение!

— Мы не должны им потакать, — произнес мистер Игер. — Я его знаю, он всегда себя ведет именно так. И относится к нам так, словно мы — туристы от компании Кука.

— Мы не такие! — воскликнула мисс Лэвиш, чей пыл заметно поугас.

Подтянулся второй экипаж, и разумный мистер Биб разъяснил собравшимся, что после полученного предупреждения парочка, естественно, будет вести себя прилично.

— Оставьте их в покое, — попросил мистер Эмерсон капеллана, к которому не питал благоговения. — В мире не так много счастья, чтобы мы прогоняли его даже в случае, если оно уселось на козлы нашего экипажа. Нас везут влюбленные — да нам короли должны завидовать! Разлучать их — святотатство!

В этот момент раздался голос мисс Бартлетт, которая предупредила, что начинает собираться толпа.

Мистер Игер был полон решимости настоять на своем. Он вновь обратился к кучеру. Итальянский язык в устах итальянцев — это глубокий поток с неожиданными водопадами и порогами, не дающими ему изливаться монотонно. В устах мистера Игера этот язык напоминал скорее иссякающий фонтан, который, свистя своими распылителями, тоном поднимается все выше и выше, звучит все визгливее и визгливее до тех пор, пока с резким щелчком его не выключат.

— Синьорина! — обратился юноша к Люси, когда фонтан мистера Игера иссяк. Почему он обратился именно к ней?