Ипполит Матвеевич не отводил глаз от стульев и молчал.
– Нет желающих? Снимается с торга бронзовый бюстик Александра Третьего. Фигура, изображающая правосудие. Кажется, парная к только что купленной. Василий, покажите публике «Правосудие». Пять рублей. Кто больше?
В первом ряду прямо послышалось сопенье. Как видно, гражданину хотелось иметь «Правосудие» в полном составе.
– Пять рублей – бронзовое «Правосудие»!
– Шесть! – четко сказал гражданин.
– Шесть рублей прямо. Семь. Девять рублей, в конце справа.
– Девять с полтиной, – тихо сказал любитель «Правосудия», поднимая руку.
– С полтиной, прямо. Второй раз, с полтиной, прямо. Третий раз, с полтиной.
Молоточек опустился. На гражданина из первого ряда налетела барышня.
Он уплатил и поплелся в другую комнату получать свою бронзу.
– Десять стульев из дворца! – сказал вдруг аукционист.
– Почему из дворца? – тихо ахнул Ипполит Матвеевич.
Остап рассердился:
– Да идите вы к черту! Слушайте и не рыпайтесь!
– Десять стульев из дворца. Ореховые. Эпохи Александра Второго. В полном порядке. Работы мебельной мастерской Гамбса. Василий, подайте один стул под рефлектор.
Василий так грубо потащил стул, что Ипполит Матвеевич привскочил.
– Да сядьте вы, идиот проклятый, навязался на мою голову! – зашипел Остап. – Сядьте, я вам говорю!
У Ипполита Матвеевича заходила нижняя челюсть. Остап сделал стойку. Глаза его посветлели.
– Десять стульев ореховых. Восемьдесят рублей.
Зал оживился. Продавалась вещь, нужная в хозяйстве. Одна за другой выскакивали руки. Остап был спокоен.
– Чего же вы не торгуетесь? – набросился на него Воробьянинов.
– Пошел вон, – ответил Остап, стиснув зубы.
– Сто двадцать рублей, позади. Сто тридцать пять, там же. Сто сорок.
Остап спокойно повернулся спиной к кафедре и с усмешкой стал рассматривать своих конкурентов.
Был разгар аукциона. Свободных мест уже не было. Как раз позади Остапа дама, переговорив с мужем, польстилась на стулья («Чудесные полукресла! Дивная работа! Саня! Из дворца же!») и подняла руку.
– Сто сорок пять, в пятом ряду справа. Раз.
Зал потух. Слишком дорого.
– Сто сорок пять. Два.
Остап равнодушно рассматривал лепной карниз. Ипполит Матвеевич сидел, опустив голову, и вздрагивал.
– Сто сорок пять. Три.
Но прежде чем черный лакированный молоточек ударился о фанерную кафедру, Остап повернулся, выбросил вверх руку и негромко сказал:
– Двести.
Все головы повернулись в сторону концессионеров. Фуражки, кепки, картузы и шляпы пришли в движение. Аукционист поднял скучающее лицо и посмотрел на Остапа.
– Двести, раз, – сказал он, – двести, в четвертом ряду справа, два. Нет больше желающих торговаться? Двести рублей, гарнитур ореховый дворцовый из десяти предметов. Двести рублей – три, в четвертом ряду справа.
Рука с молоточком повисла над кафедрой.
– Мама! – сказал Ипполит Матвеевич громко.
Остап, розовый и спокойный, улыбался. Молоточек упал, издавая небесный звук.
– Продано, – сказал аукционист. – Барышня! В четвертом ряду справа.
– Ну, председатель, эффектно? – спросил Остап. – Что бы, интересно знать, вы делали без технического руководителя?
Ипполит Матвеевич счастливо ухнул. К ним рысью приближалась барышня.
