— Вы ведь это заслужили! — пылко произнесла Красотка. — Для всякого я бы такого не стала делать. Если б речь шла только о муже мисс Кеннеди, я б и пальцем не шевельнула, что бы там капитан Батлер ни говорил.
— Почему?
— Видите ли, мисс Уилкс, люди, которые моим делом занимаются, много всякой всячины знают. Высокочтимые леди так бы удивились, так поразились, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс Кеннеди — нехорошая женщина, мисс Уилкс. Это она убила своего мужа и этого славного парня Уэлберна — все равно что сама пристрелила. Это она всю кашу заварила — зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань дразнила. Да ни одна из моих девчонок…
— Не надо говорить так плохо о моей родственнице. — Мелани застыла, напряглась.
Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани и тут же отдернула.
— Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно это вынести после того, как вы были такой доброй и милой. Я совсем забыла, что вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу мистера Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего заведения, и он всегда был со мной такой милый. А вот мисс Кеннеди — не одного она с вами поля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина холодная — так уж я считаю, ничего не поделаешь… Когда же мистера Кеннеди-то хоронить будут?
— Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас — она даже слегла от горя.
— Всякое бывает, — с явным недоверием сказала Красотка. — Ну, мне пора. Боюсь, как бы кто не признал моей кареты, если я здесь слишком долго торчать буду, а вам это ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда увидите меня на улице, вы… вам вовсе не обязательно говорить со мной. Я ведь все понимаю.
— Я буду счастлива поговорить с вами. И я горжусь тем, что обязана вам. Надеюсь… надеюсь, мы еще встретимся.
— Нет, — сказала Красотка. — Негоже это. Доброй вам ночи.
Глава XLVII
Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой еду, принесенную на ужин Мамушкой, прислушиваясь к ветру, рвавшемуся куда-то из темноты. В доме было пугающе тихо — даже тише, чем когда Фрэнк лежал в гостиной всего несколько часов назад. А потом заходили на цыпочках, зашептали приглушенными голосами; тихо застучали парадные двери; заглядывали соседки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие; всхлипывала сестра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.
А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт была открыта, снизу не доносилось ни звука. Уэйда и малышку переселили к Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало топота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не слышно было обычной перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Питти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем кресле-качалке внизу в библиотеке.
Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, наедине с горем, а Скарлетт меньше всего хотелось быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как переживала ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх, и раскаяние, и муки внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни Скарлетт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным страхом, то и дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.
Она убила Фрэнка. Несомненно убила, все равно как если бы сама нажала на курок. Фрэнк просил ее не ездить одной, но она его не послушалась. И вот теперь он мертв из-за ее упрямства. Бог накажет ее за это. Но на совести ее лежал и другой грех — лежал даже более тяжким и страшным грузом, чем его смерть; и этот грех никогда не тревожил ее, пока она не увидела лица Фрэнка в гробу. Его застывшее лицо было таким беспомощным и жалостным, оно обвиняло ее. Бог накажет ее за то, что она вышла за него замуж, тогда как он-то любил ведь Сьюлин. Придется ей ползком ползти к Высшему судии и отвечать за ту ложь, которую она наговорила Фрэнку, когда они ехали из лагеря янки в его двуколке.
Сейчас уже бесполезно спорить, говорить, что цель оправдывает средства, что она вынуждена была подстроить ему ловушку, что судьба слишком многих людей зависела от нее и нельзя было думать ни о его праве на счастье, ни о праве на счастье Сьюлин. Правда вставала перед ней нагая, и Скарлетт не могла смотреть ей в лицо. Она хладнокровно женила Фрэнка на себе и хладнокровно его использовала. А за последние полгода превратила в несчастного человека, в то время как могла бы сделать очень счастливым. Бог накажет ее за то, что она не была с ним помягче, — накажет за то, что она изводила его, наставляла, устраивала сцены, занявшись сама лесопилками, строительством салуна, тем, что наняла на работу каторжников.
Он был с ней очень несчастлив — она это знала, — но все сносил как джентльмен. Он был по-настоящему счастлив только раз: когда она подарила ему Эллу. Но она-то знала, что, будь на то ее воля, Эллы не было бы на свете.
Дрожь пробежала по телу Скарлетт; ей стало страшно, захотелось, чтобы Фрэнк был жив и она могла лаской загладить свою вину перед ним. Ах, если бы бог не был таким свирепым и карающим! Ах, если бы время не ползло так медленно и в доме не стояла бы такая тишина! Ах, если бы она не была так одинока!
Вот если б Мелани была с ней — Мелани успокоила бы ее страхи. Но Мелани сидела дома и выхаживала Эшли. На мгновение Скарлетт подумала было попросить Питтипэт подняться к ней — может, в ее присутствии умолкнет голос совести, — но не решилась. С Питти ей будет еще хуже: ведь старушка искренне горюет по Фрэнку. Он был ближе к ней по возрасту, чем к Скарлетт, и она была очень предана ему. Он вполне отвечал желанию Питти «иметь мужчину в доме» — приносил ей маленькие подарочки и невинные сплетни, шутил, рассказывал всякие истории, читал ей по вечерам газеты и сообщал события дня, а она штопала его носки. И она ухаживала за ним, придумывала для него всякие особые кушанья, лечила от бесконечных простуд. И теперь ей очень его недоставало, и она повторяла снова и снова, прикладывая платочек к красным опухшим глазам: «И зачем только ему понадобилось ехать с этим ку-клукс-кланом!»
Ах, если бы, думала Скарлетт, хоть кто-то мог утешить ее, рассеять ее страхи, объяснить, что гложет ее и заставляет холодеть сердце! Вот если б Эшли… но Скарлетт тут же отбросила эту мысль. Ведь она чуть не убила Эшли, как убила Фрэнка. И если Эшли когда-либо узнает правду о том, как она лгала Фрэнку, чтобы заполучить его, узнает, как подло она вела себя с Фрэнком, он не сможет больше любить ее. Эшли ведь такой благородный, такой правдивый, такой добрый, и он видит все так ясно, без прикрас. Если он узнает правду, то сразу многое поймет. Да, конечно, прекрасно поймет! И любить ее уже не будет. Значит, он никогда не должен узнать правду, потому что он должен ее любить. Разве сможет она жить, если этот тайный источник ее сил — его любовь — будет у нее отнят? Насколько стало бы ей легче, если бы она могла уткнуться головой ему в плечо, расплакаться и облегчить свою грешную душу!
Стены затихшего дома, где в самом воздухе ощущалось тяжкое присутствие смерти, давили ее, и в какой-то момент она почувствовала, что не в силах дольше это выносить. Она осторожно поднялась, прикрыла дверь к себе в комнату и принялась шарить в нижнем ящике комода под бельем. Вытащив оттуда заветную «обморочную» бутылочку тети Питти с коньяком, она поднесла ее к свету лампы. Бутылочка была наполовину пуста. Не могла же она выпить так много со вчерашнего вечера! Скарлетт плеснула щедрую порцию в свой стакан для воды и одним духом выпила коньяк. Надо будет до утра поставить бутылку назад, в погребец, предварительно наполнив ее водой. Мамушка искала ее, когда люди из похоронного бюро попросили выпить, и в кухне, где находились Мамушка, кухарка и Питер, тотчас возникла грозовая атмосфера подозрительности.
Коньяк приятно обжег внутренности. Ничто не сравнится с коньяком, когда нужно себя взбодрить! Да и вообще он всегда хорош — куда лучше, чем безвкусное вино. Какого черта, почему женщине можно пить вино и нельзя — более крепкие напитки? Миссис Мерриуэзер и миссис Мид явно почувствовали на похоронах, что от нее попахивает коньяком, и она заметила, какими они обменялись победоносными взглядами. Мерзкие старухи!
Скарлетт налила себе еще. Ничего страшного, если она сегодня немножко захмелеет, — она ведь скоро ляжет, а перед тем, как позвать Мамушку, чтобы та распустила ей корсет, она прополощет рот одеколоном. Хорошо бы напиться до бесчувствия, как напивался Джералд в день заседания суда. Тогда, быть может, ей удалось бы забыть осунувшееся лицо Фрэнка, молча обвинявшее ее в том, что она испортила ему жизнь, а потом убила.
Интересно, подумала Скарлетт, а в городе тоже считают, что она убила его? На похоронах все были с ней подчеркнуто холодны. Одни только жены офицеров-янки, с которыми она вела дела, вовсю выражали ей сочувствие. А впрочем, плевала она на городские пересуды. Все это не имеет никакого значения, а вот перед богом держать ответ ей придется!
При этой мысли она сделала еще глоток и вздрогнула — так сильно коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло, но она все не могла отделаться от мыслей о Фрэнке. Какие дураки говорят, будто алкоголь помогает забыться! Пока она не напьется до бесчувствия, перед ней все будет стоять лицо Фрэнка, когда в тот последний раз он умолял ее не ездить одной, — застенчивое, укоряющее, молящее о прощении.
Раздался глухой удар дверного молотка, эхом разнесшийся по притихшему дому, и Скарлетт услышала неуверенные шаги тети Питти, пересекшей холл, а затем звук отворяемой двери. Кто-то поздоровался, затем послышалось неясное бормотанье. Должно быть, какая-нибудь соседка зашла узнать про похороны или принесла бланманже. Питти наверняка обрадовалась. Ей доставляет грустное удовольствие беседовать с теми, кто заходит выразить сочувствие, — она словно бы вырастает при этом в собственных глазах.
Кто бы это мог быть, без всякого интереса подумала Скарлетт, но тут, перекрывая приличествующий случаю шепот Питти, раздался гулкий, тягучий мужской голос, и она все поняла. Радость и чувство облегчения затопили ее. Это был Ретт. Она не видела его с той минуты, когда он принес весть о смерти Фрэнка, и теперь всем нутром почувствовала, что он — единственный, кто способен ей сегодня помочь.
— Я думаю, она согласится принять меня, — долетел до нее снизу голос Ретта.
— Но она уже легла, капитан Батлер, и никого не хочет видеть. Бедное дитя, она в полной прострации. Она…
— Думаю, она примет меня. Пожалуйста, передайте ей, что я завтра уезжаю и, возможно, какое-то время буду отсутствовать. Мне очень важно ее повидать.
— Но… — трепыхалась тетя Питтипэт.
Скарлетт выбежала на площадку, не без удивления подметив, что колени у нее слегка подгибаются, и перегнулась через перила.
— Я с-с-сей-час сойду, Ретт, — крикнула она.
Она успела заметить запрокинутое кверху одутловатое лицо тети Питтипэт, ее глаза, округлившиеся, как у совы, от удивления и неодобрения. «Теперь весь город узнает о том, что я неподобающе вела себя в день похорон мужа», — подумала Скарлетт, ринувшись в спальню и на ходу приглаживая волосы. Она застегнула до самого подбородка лиф своего черного платья и заколола ворот траурной брошью Питтипэт. «Не очень-то хорошо я выгляжу», — подумала она, пригнувшись к зеркалу, из которого на нее глянуло белое как полотно, испуганное лицо. Рука Скарлетт потянулась было к коробке, где она прятала румяна, и остановилась на полпути. Бедняжка Питтипэт совсем расстроится, решила Скарлетт, если она сойдет вниз румяная и цветущая. Скарлетт взяла вместо этого флакон, набрала в рот побольше одеколона, тщательно прополоскала рот и сплюнула в сливное ведро.
Шурша юбками, она спустилась вниз, а те двое так и продолжали стоять в холле, ибо Скарлетт до того расстроила Питтипэт, что старушка даже не предложила Ретту присесть. Он был в черной паре, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке с оборочками и держался безупречно, как и подобает старому другу, зашедшему выразить сочувствие, — настолько безупречно, что это смахивало на комедию, хотя Питтипэт, конечно, этого не усмотрела. Он должным образом извинился перед Скарлетт за беспокойство и выразил сожаление, что дела, которые ему необходимо завершить до своего отъезда из города, не позволили ему присутствовать на похоронах.
«Чего ради он пришел? — недоумевала Скарлетт. — Ведь все, что он говорит, — сплошная ложь».
— Мне крайне неприятно быть назойливым в такие минуты, но у меня есть одно неотложное дело, которое я должен обсудить с вами. Мы с мистером Кеннеди кое-что задумали…
— А я и не знала, что у вас с мистером Кеннеди были общие дела, — заявила Питтипэт с оттенком возмущения: как это она могла не все знать о делах Фрэнка.
— Мистер Кеннеди был человек широких интересов, — уважительно сказал Ретт. — Может быть, мы пройдем в гостиную?
— Нет! — воскликнула Скарлетт, бросив взгляд на закрытые двойные двери. Ей все виделся гроб, стоявший в этой комнате. Будь ее воля, она никогда бы больше туда не вошла. На сей раз Питти мгновенно все поняла, хотя это ей и не очень понравилось.
— Пройдите в библиотеку. А я… мне надо подняться наверх и взять штопку. Бог ты мой, я за эту неделю так все запустила. Вот ведь…
