– Вот кто приехал! – И Саня открыла дверь в кухню.
Замечательно, что тетя Даша узнала меня с первого взгляда.
– Саня, – тихо сказала она.
Она обняла меня. Потом села и закрыла глаза. Я взял ее за руку.
– Голубчик ты мой! Да ты ли это?
– Я, тетя Даша.
– Да не во сне ли я?
– Нет, тетя Даша.
Но тетя Даша, кажется, не поверила мне, потому что снова закрыла глаза, как будто и точно уснула.
– Голубчик ты мой! Жив? Да где же ты был? Ведь мы тебя по всему свету искали.
– Знаю, тетя Даша. Это я виноват.
– Виноват! Господи! приехал и еще говорит – виноват. Милый ты мой! Да какой же ты молодец стал! Какой красавец!
Тете Даше я всегда казался красавцем…
Что еще вспомнить, что еще рассказать об этой незабываемой встрече? Разве что тетя Даша вскочила на полуслове и сказала Сане шепотом, с ужасным выражением: «Не накормили?» Что я покатился со смеху, увидев заваленный всякой снедью стол и услышав, что это называется «закусить перед обедом».
С этой минуты я, кажется, только и делал, что ел. Рассказывал и ел. Потом тетя Даша объявила, что я грязный, и пришлось влезть в ванну и вымыться. Так прошел день.
К вечеру, намывшийся и объевшийся, я сидел в столовой, а Саня и тетя Даша сидели по правую и левую руку и смотрели на меня с такой любовью, что мне было совестно, честное слово! Потом пришел судья.
Охранник не наврал – старик снял усы. Он помолодел лет на десять, и теперь уже трудно было представить, что он варил мездровый клей и возлагал на него такие надежды.
Он знал, что я вернулся: Саня звонила ему по телефону.
– Ну, блудный сын, – сказал он и обнял меня. – И не боишься, что я тебе голову сниму? Ах, ты, прохвост!
Что я мог сказать в свое оправдание? Я только крякнул с раскаянием.
Поздней ночью мы с ним остались одни. Старик желал знать, что я делал и как жил с тех пор, как уехал из Энска. Точно, как судья, он строго спрашивал обо всех моих делах – школьных и личных.
Я сказал, что хочу быть летчиком, и он замолчал, надолго уставясь на меня из—под густых бровей с длинными жесткими волосами.
– Военным летчиком?
– Полярным. А придется – военным.
Он замолчал.
– Опасное, но замечательное, интересное дело, – сказал он.
Только одного я ему не рассказал: что приехал в Энск вслед за Катей. У меня язык не повернулся объявить ему, что если бы не Катя, быть может, еще немало времени прошло бы, прежде чем я вернулся в родной город, в родной дом.
Глава 13.СТАРЫЕ ПИСЬМА.
Я проснулся оттого, что кто—то приоткрыл дверь в столовую и тихо сказал: «Спит». За стеной осторожно зазвенела ложечка о стакан, и я понял, что Саня, чтобы не разбудить меня, завтракает в кухне. Я решил сейчас же встать и, кажется, встал. Но неизвестно, сколько времени прошло, и оказалось, что я не встал, а сплю и только ругаю себя во сне за то, что не встал.
Словом, я проспал часов до одиннадцати. Саня давно уже была в школе, старик на службе, а тетя Даша успела уже «поставить обед», как она мне сообщила.
За чаем она все ужасалась, что я ничего не ем.
– Вот как вас кормят, – сказала она с негодованием. – Цыган лучше свою лошадь кормил, и то подохла.
– Тетя Даша, я же вчера объелся! Честное слово, до сих пор живот болит. Тетя Даша, а ведь я вас на старом месте искал. Дома—то снесли?
– Снесли, – сказала тетя Даша и вздохнула.
Мы поговорили о соседях. Оказывается, Минька, который когда—то поразил мое воображение, служит теперь капитаном на пароходе «Тургенев», бывший «Нептун». Дядя Миша, староста артели грузчиков, умер в прошлом году, а сын его – председатель городского Совета. Я рассказал тете Даше о Гаере Кулии. Она ахала и ужасалась.
– Тетя Даша, а ты знаешь Бубенчиковых?
Бубенчиковы были родственниками Нины Капитоновны, и я не сомневался, что Катя поехала к ним.
– Оглашенных—то? Кто их не знает!
– Почему оглашенных?
– Их поп оглашал, – сказала тетя Даша. – Они попа прогнали, и он их огласил. Это давно было, до революции. Ты еще маленький был. А тебе зачем?
– Мне нужно им привет из Москвы передать, – соврал я.
