Несколько дней спустя Мэри проснулась поздно и услышала, как в стекла хлестал дождь. Очевидно, погода была ненастная, и при том она чувствовала такую усталость и слабость, что, позвонив Мэрджит, приказала подать себе кофе в постель.
— Лучше не вставайте, миледи: погода ужасная, идет дождь с градом, и вам следует хорошенько отдохнуть. Сегодня в полночь назначена охота, и вы должны быть вовремя готовы, потому что обергермейстер не любит ждать. Я подам теплой крови и чего-нибудь посытнее.
Спустя четверть часа камеристка принесла поднос с чашкой парной крови и несколькими хлебцами, тоже замешанными на крови.
Мэри начала свыкаться с этой пищей, а потому, осушила чашку и съела хлебцы. Затем Мэрджит налила в маленький стаканчик густой, как мед, очень пряной жидкости, которую Мэри выпила, после чего мгновенно заснула тяжелым, крепким сном.
Прикосновение к лицу чего-то холодного и мокрого сразу пробудило Мэри. Над ней стояла Мэрджит, в одной руке держа мокрое полотенце, а в другой — стакан.
— Выпейте лимонаду, он освежит вас, а потом надо приниматься за туалет. Времени терять нельзя.
Горьковатое, ароматическое питье действительно освежило ее и придало силы.
Прежде всего я должна натереть вас особой мазью и промассировать. Только не бойтесь — я полью вас розовым маслом.
— Скажите, Мэрджит, а вы присутствовали на таких ночных празднествах? — полюбопытствовала Мэри, пока камеристка открывала большую фарфоровую банку с мазью и доставала флакон с маслом.
— Да, миледи, уже несколько раз, — поспешила ответить та. — Только не на первом месте, конечно. Вы сядете на коня, а мы — как попало: на баранов, козлов, свиней и т. д. потому что не на всякое животное сядешь верхом.
Пока она массировала и натирала тело Мэри мазью, той казалось, что ее терли огнем: у нее даже при этом кружилась голова, и она точно витала в воздухе. Но болезненные ощущения исчезли, когда дело дошло до розового масла, а затем ощущалось лишь легкое покалывание. Когда же Мэри встала, ей показалось, что она вдруг стала легка, словно пушинка, тело сделалось гибким, как каучук, и будто утратило свой вес, так что минутами пол будто уходил из-под ног. Вместе с тем она чувствовала себя отлично и по жилам разливалась приятная теплота. Мерджит одела ей серое пушистое трико, до того тонкое, что оно облепило все тело, как вторая кожа, а голову украсила шапочкой в виде летучей мыши с двумя зелеными лампочками на месте фосфоресцировавших глаз. На шею она накинула медальон на стальной цепи в виде кошачьей головы с бриллиантовыми глазами. Наконец, Мэрджит опоясала ее серебряным кушаком с висевшим на цепочке охотничьим рогом, подала серый плащ и такие же перчатки.
— Какая ужасная погода, — заметила Мэри, прислушиваясь к свисту вихря, треску вековых деревьев и отдаленным раскатам грома.
Град бил в стекла, а в старом камине и трубах ветер выл и стонал словно человеческим голосом.
— Это всегда так бывает, миледи, и стихии бушуют, когда оберегермейстер выходит на охоту. Но не бойтесь, с вами ничего не случится. А я буду одеваться. Через четверть часа вы услышите сигнал.
Оставшись одна Мэри подошла к окну и, прислонясь лицом к стеклу, выглянула наружу. Бушевала буря, гремел гром и временами молнии озаряли все зловещим, диким светом, а в воздухе кружились смутные тени, которые летели и бежали, собираясь у замка.
"Начинается шабаш", — подумала Мэри и невольно содрогнулась.
В эту минуту она почувствовала, что в плечо ей впились когти, а со стороны двора к стеклу прилипла отвратительная голова: не то человека, не то животного. Вдруг послышался голос Ван-дер-Хольма, крикнувшего:
— Не бояться!
Мэри мужественно выпрямилась и подняла руку с заклинанием: к ней вернулись обычные смелость и бесстрашие. Противная рожа снаружи исчезла.
Вслед за этим поднялся хаос криков и беспорядочных голосов, рычавших: "Хар! Хар! Шабаш!" Одновременно раздался и звонкий протяжный звук охотничьего рога.
— Скорее, скорее, миледи! — кричала Мэрджит, влетая в комнату и, схватив Мэри за руку, понеслась с нею к большой лестнице.
Двор замка был залит точно красным заревом пожара, а внизу, у крыльца, какой-то человек держал под уздцы вороную лошадь, которая взвивалась на дыбы, а из ноздрей ее вырывался красный пар. Конь был великолепен, с длинной гривой, развевавшимся по ветру хвостом и искрившимися глазами. Человек подхватил Мэри, посадил верхом и вложил ей в руку поводья, а скакун, почувствовав свободу, понесся вперед и догнал голову кавалькады.
Там, на таком же вороном, как и у Мэри, коне гарцевал Азрафил и не переставая отчаянно трубил в охотничий рог. Словно во сне мелькнули мимо Мэри на конях Ван-дер-Хольм и таинственный владелец замка, потом она почувствовала, что земля словно уплыла из-под копыт ее лошади и началась бешеная скачка. Адские охотники точно летали среди беспорядочных звуков пения и охотничьего рога, вперемешку с дикими криками: "Хар! Хар! Шабаш!"
Мэри не могла бы сказать, сколько времени длилась эта головокружительная скачка. Словно туча зла неслись они над долинами и лесами, направляясь к горам.
Наконец, они очутились в узкой, окруженной остроконечными скалами лощине, около полуразрушенных стен, по-видимому, монастыря, судя по развалинам церкви, стоявшей без крыши, но еще с остроконечными окнами и осыпавшимся каменным престолом. Подле раскинулось, надо полагать, прежнее монастырское кладбище, потому что вокруг белели кресты, плиты и другие надгробные памятники. Внутренность церкви была освещена, словно там-то и готовились справлять шабаш.
Между тем буря стихла, тучи расплылись по небу и бледный лунный свет озарил мрачную картину.
Незнакомец из Комнор-Кастла подошел к Мэри и помог ей за Азрафилом, который высоком памятнике. Возможно, надгробной часовни, но Мэри не только, что или черного плаща виднелось волосатое трико, впрочем, не была его собственная кожа.
Прижав устам серебряный рог, тот принялся снова трубить, и по мере того, как резкие, несогласные звуки резали воздух, со всех сторон стали появляться блуждающие огоньки, витавшие вокруг него: надгробные памятники и плиты качались и точно заволоклись черной дымкой, а затем появились какие-то странные образы, одни в сутанах, другие в старинных одеяниях минувших веков. Лица их были бледны, худы, отвратительны и точно искажены страданием, а при каждом их движении слышался зловещий лязг костей. Совершенно непонятно почему, но Мэри не ощущала страха и с живейшим интересом следила за дальнейшим развитием страшной сцены. Вдруг незнакомец из замка, очевидно, считавший себя кавалером Мэри, взял ее за руку и повел.
— Не стоит смотреть всю эту могильную тлю: они будут и на празднике, — презрительно проворчал он.
Когда они вошли в бывшую церковь, Мэри увидела, что там горели костры, а вокруг них толпились мужчины и женщины, на лицах которых запечатлелись всевозможные нечистые страсти. В два ряда по стенам были расставлены длинные низкие столы, уставленные разными яствами, винами и серебряной посудой. Очевидно, готовился пир.
Азрафил вскочил на жертвенник, и Мэри онемела от изумления, увидев, что вместо него появился огромный и страшный длиннорогий черный козел. Это чудовище — получеловек, полузверь — с красными, как горящие угли глазами, держало в руке пылавший факел и скаля зубы глумливо смотрело на голую, рычавшую толпу, которая начинала вокруг разнузданную и невероятно бесстыдную пляску. А оргия все росла и столы быстро опустошались: кубки с парной кровью или вином обходили присутствовавших, из которых одни вопили дикие песни, а другие забавлялись тем, что рвали на части живых жаб, ворон и других животных.
Таинственный незнакомец неотступно ухаживал за Мэри, усердно угощая ее кровью и вином.
Дикая оргия дошла до неописуемого неистовства, как вдруг кавалер Мэри схватил ее за руку, потащил к трону козлища и звонко крикнул, так, что его голос покрыл общий гам:
— Азрафил, князь адских полчищ, владей Ральдой, своей красавицей-невестой, а потом подари ее мне. Ты ведь знаешь мои права на нее.
Смертельная тоска сжала сердце Мэри ей казалось, что от ужаса волосы поднялись на голове. Несмотря на вино, приправленное возбудительными снадобьями, несмотря на почти утраченную способность свободно думать и кипевший в жилах огонь страсти, мысль принадлежать этому чудовищу наполняла ее душу отвращением и безумным ужасом. Но острые когти уже вонзились в ее тело, разрывая в клочья одежду, а затем чьи-то руки подхватили ее и опрокинули навзничь у ног козла.
Словно сквозь туман видела она, как над нею склонялась голова чудовища, огненные глаза его насмешливо смотрели на нее, а бородатая пасть складывалась в гримасу, служившую улыбкой. Но тут голова у нее закружилась и ей показалось, что она падает в пропасть.
Вдруг дрожащий звон привел ее в себя.
Все яснее и громче разливались в воздухе звуки церковных колоколов, затем донесся отдаленный хор, певший: "Да воскреснет Бог!", и стройное пение становилось все сильнее и могучее. Вверху заблестел широкий, голубоватый луч и в самой глубине его, словно отдаленное видение, как будто открылось широкое окно, а там, подняв в руках лучезарный крест, стоял коленопреклоненный человек в белом. Ярко освещенное лицо его походило на лицо доктора Заторского, а около него, с протянутыми вперед руками и осененной лучами головой, был виден человек высокого роста, тоже в белом, но осыпанном точно алмазами, одеянии.
Один лишь миг любовалась Мэри этим светлым видением, затем она почувствовала, что жертвенник рушится и огненные языки окружают опрокинутого козла. Смутно видела она, как омерзительная, нагая, опьяненная кровью и похотью толпа каталась в судорогах среди опрокинутых столов. После этого послышались раскаты грома вперемежку с кощунствами и стонами, а сверкавшие молнии освещали эту адскую сцену. Наконец, земля заколебалась, стены затрещали, и Мэри потеряла сознание.
Придя в себя, она увидела, что лежит на своей постели, слабая и разбитая, точно ей переломали кости. Все ее тело болело, но о ночном пире у нее оставалось весьма смутное воспоминание.
