Вот и пошли. Попадается им навстречу жеребец. «Гляди на меня!» — сказал медведь собаке и стал лапами рвать землю. «Кобель, а кобель!» — «Ну что?» — «Посмотри-ка, красны ли мои глаза?» — «Красны, медведь!» Медведь еще сердитее начал рвать землю. «Кобель, а кобель! Что — шерсть взъерошилась?» — «Взъерошилась, медведь!» — «Кобель, а кобель! Что — хвост поднялся?» — «Поднялся!» Вот медведь схватил жеребца за брюхо; жеребец упал наземь. Медведь разорвал его и говорит: «Ну, кобель, ешь сколько угодно. А как приберешь все, приходи ко мне».
Живет себе кобель, ни о чем не тужит; а как съел все да проголодался опять, побежал к медведю. «Ну что, брат, съел?» — «Съел; теперича опять пришлось голодать». — «Зачем голодать! Знаешь ли, где ваши бабы жнут?» — «Знаю». — «Ну, пойдем; я подкрадусь к твоей хозяйке и ухвачу из зыбки[210] ее ребенка, а ты догоняй меня да отнимай его. Как отнимешь, и отнеси назад; она за то станет тебя по-старому кормить хлебом». Вот ладно, прибежал медведь, подкрался и унес ребенка из зыбки. Ребенок закричал, бабы бросились за медведем, догоняли-догоняли и не могли нагнать, так и воротились; мать плачет, бабы тужат.
Откуда не́ взялся кобель, догнал медведя, отнял ребенка и несет его назад. «Смотрите, — говорят бабы, — старый-то кобель отнял ребенка!» Побежали навстречу. Мать уж так рада-рада. «Теперича, — говорит, — я этого кобеля ни за что не покину!» Привела его домой, налила молочка, покрошила хлебца и дала ему: «На, покушай!» А мужику говорит: «Нет, муженек, нашего кобеля надо беречь да кормить; он моего ребенка у медведя отнял. А ты сказывал, что у него силы нет!» Поправился кобель, отъелся: «Дай бог, — говорит, — здоровья медведю! Не дал помереть с голоду», — и стал медведю первый друг.
Раз у мужика была вечеринка. На ту пору медведь пришел к собаке в гости. «Здорово, кобель! Ну как поживаешь — хлеб поедаешь?» — «Слава богу! — отвечает собака. — Не житье, а масленица. Чем же тебя потчевать? Пойдем в избу. Хозяева загуляли и не увидят, как ты пройдешь; а ты войди в избу да поскорей под печку. Вот я что добуду, тем и стану тебя потчевать». Ладно, забрались в избу. Кобель видит, что гости и хозяева порядком перепились, и ну угощать приятеля. Медведь выпил стакан, другой, и поразобрало его. Гости затянули песни, и медведю захотелось, стал свою заводить; а кобель уговаривает: «Не пой, а то беда будет». Куды! Медведь не утихает, а все громче заводит свою песню. Гости услыхали вой, похватали колья и давай бить медведя; он вырвался да бежать, еле-еле жив уплелся.
Была у мужика еще кошка; перестала ловить мышей, и ну проказить: куда ни полезет, а что-нибудь разобьет или из кувшина прольет. Мужик прогнал кошку из дому, а собака видит, что она бедствует без еды, и начала потихоньку носить к ней хлеба да мяса и кормить ее. Хозяйка стала присматривать; как узнала про это, принялась кобеля бить; била-била, а сама приговаривала: «Не таскай кошке говядины, не носи кошке хлеба!» Вот дня через три вышел кобель со двора и видит, что кошка совсем с голоду издыхает. «Что с тобой?» — «С голоду помираю; потуда и сыта была, покуда ты меня кормил». — «Пойдем со мною».
Вот и пошли. Приходит кобель к табуну и начал копать землю лапами, а сам спрашивает: «Кошка, а кошка! Что — глаза красны?» — «Ничего не красны». — «Говори, что красны!» Кошка и говорит: «Красны». — «Кошка, а кошка! Что — шерсть ощетинилась?» — «Нет, не ощетинилась». — «Говори, дура, что ощетинилась». — «Ну, ощетинилась». — «Кошка, а кошка! Что хвост — поднялся?» — «Ничего не поднялся». — «Говори, дура, что поднялся!» — «Ну, поднялся». Кобель как бросится на кобылу, а кобыла как ударит его задом: у кобеля и дух вон! А кошка и говорит: «Вот теперича и впрямь глаза кровью налились, шерсть взъерошилась, и хвост завился. Прощай, брат кобель! И я пойду помирать».
Коза
№60[211]
Сидит козел да плачет: он послал козу за орехами; она пошла и пропала. Вот козел и запел:
№61[212]
И так далее, на топор насылается камень, на камень — лом, на лом — кузнец, на кузнеца — плеть.
Сказка о козе лупленой
№62[213]
Коза рухлена, половина бока луплена!.. Слушай, послушивай! Жил-был мужик, у него был зайчик. Вот и пошел мужик на́ поле; тут увидал он: лежит коза, половина бока луплена, а половина нет. Мужик сжалился над нею, взял ее, принес домой и положил под сарай. Пообедав и отдохнув немножко, вышел он на огород, и зайчик с ним. Тут коза из-под сарая в избу пробрала́сь и там крючком заперлась.
Вот зайчик захотел поесть и прибежал к дверям избы; хвать лапкой — дверь заперта! «Кто там?» — спрашивает зайчик. Коза отвечает: «Я — коза рухлена, половина бока луплена; выйду — все бока повыбью!» Зайчик с горем отошел от двери, вышел на улицу и плачет. Навстречу ему бирюк. «Что ты плачешь?» — спросил бирюк. «У нас в избе кто-то», — сказал сквозь слезы зайчик. А бирюк: «Иди со мною, я выгоню!» Пришли к дверям. «Кто здесь?» — спросил бирюк. Коза затопала ногами и сказала: «Я — коза рухлена, половина бока луплена; выйду — все бока повыбью!»
Вот они и ушли от двери. Зайчик опять заплакал и вышел на улицу, а бирюк убежал в лес. Навстречу зайцу идет кочет: «Что ты плачешь?» Зайчик ему сказал. Вот кочет и говорит: «Иди со мною, я выгоню!» Подходя к двери, зайчик, чтобы устрашить козу, кричит: «Идет кочет на пятах, несет саблю на плечах, идет душу губить — козе голову рубить». Вот подошли; кочет и спрашивает: «Кто там?» Коза по-прежнему: «Я — коза рухлена, половина бока луплена; выйду — все бока повыбью!»
Зайчик опять со слезами ушел на улицу. Тут подлетела к нему пчелка, суетится и спрашивает: «Кто тебя? О чем ты плачешь?» Зайчик сказал ей, и пчелка полетела к избе. Тут она спросила: «Кто там?» Коза отвечала по-прежнему. Пчелка рассердилась, начала летать круг стенок; вот жужжала-жужжала и нашла дырочку, влезла туда да за голый бок и жальнула[214] козу ру́хлену и сделала на боку пу́хлину. Коза со всего маху в дверь, и была такова! Тут зайчик вбег в избу, наелся-напился и спать повалился. Когда зайчик проснется, тогда и сказка начнется.
Сказка про одного однобокого барана
№63[215]
У одного барина было много животины[216]. Только что он принял[217] пять барашков, из шкурок ихних выделал овчинки и стал себе шубу шить. Призвал портного. «Ну, — бает, — сшей мне шубу». Тот померил-померил; видит, что не хватит ему пол-овчинки на шубу. «Мало, — бает, — овчин, не хватает на клинья». — «Эвтому делу можно пособить», — бает барин и велел лакею своему у одного барана содрать шкурку с одного боку. Лакей так и сделал, как барин баял. Только что этот баран рассерчал на барина, подозвал к себе козла. «Пойдем, — бает, — от этакого лиходея; в лесу пока можно жить, травка есть, водицу найдем, сыты будем». Вот они и пошли. Пришли в лес, сладили шалашу́, и ну по ночам ночевать. Живут себе да поживают да травку поедают.
Только что у того барина жить не полюбилось не им одним. Ушли с того со двора корова да свинья, петух да гусак. Вот они, пока было тепло, жили себе на воле, а как пришла зимушка-зима, и они стали прятаться от мороза. Вот ходили, ходили по лесу, да и нашли шалашу́-то барана, и стали они проситься к нему: «Пусти, — бают, — нам ведь холодно». А они и знать не хотят, никого не пускают.
Вот корова подходит: «Пустите, — бает, — а не то всю вашу шалашу́ набок сворочу!» Баран видит, плохо дело, пустил ее. Подходит свинья: «Пустите, — бает, — а нет — так я всю землю изрою да таки подроюсь к вам; смотрите, вам же будет холоднее». Делать нечего, и эту пустили. Глядь — и гусак тоже бает: «Пустите, а не то я дыру проклюю, смотрите, вам же будет холоднее». — «Пустите, — бает и петун[218], — а не то всю крышу вашу обс ..!» Что делать, пустили и этих, да и стали все они жить вместях.
Долго ль, коротко ль они жили, а однажды шли мимо их разбойники и услыхали крик да гам, подошли, послухали; не знают, что такое есть, и посылают одного своего товарища: «Ступай, — бают, — а не то веревку на шею, да и в воду!» Делать нечего, тот и пошел. Как только взошел, как начали его со всех сторон! Вот он, делать нечего, назад... «Ну, братцы, — бает, — что хотите делайте, а я уж ни за что не пойду. Этакого страха сродясь не видывал! Только что взошел, где ни возьмись — баба, да меня ухватом-то, да меня ухватом-то; а тут еще барыня, да так и серчает; а тут, глядь, — чеботарь[219], да меня шилом-то, да меня шилом-то в зад; а тут еще портной, да ножницами; а тут еще солдат со шпорами, да так на меня скинулся, что волосы у него дыбом стали; «вот я те!» — бает. А там еще, знать, ихний, на́большой: «ужо-ка я-то его!» Братцы, — бает, — сробел». — «Ну, — бают разбойники, — делать нечего, уйдемте, а то, пожалуй, и нас-то всех перевяжут!» Ушли.
А они живут пока да живут себе складно. Вдруг приходят к ихней шалаше́ зверье[220], да по духу и узнали, что́ там есть. «Ну-тка, — бают волку, — поди-ка ты наперед!» Только что тот взошел, как те начали его катать; насилу ноги оттуда вынес. Не знают, что и делать. А тута был с ними еж; вот он: «Постойте-ка, — бает, — вот ужо-ка я попытаюсь, авось лучше будет!» Вишь, он знал, что у барана-то одного бока нету. Вот он и подкатился, да и кольни барана; как тот через всех да как прыгнет, да и драла. За ним и все, да так и разбежались. А наместо их зверье тута и остались.
Зимовье зверей
№64[221]
Шел бык лесом; попадается ему навстречу баран. «Куды, баран, идешь?» — спросил бык. «От зимы лета ищу», — говорит баран. «Пойдем со мною!» Вот пошли вместе; попадается им навстречу свинья. «Куды, свинья, идешь?» — спросил бык. «От зимы лета ищу», — отвечает свинья. «Иди с нами!» Пошли втроем дальше; навстречу им попадается гусь. «Куды, гусь, идешь?» — спросил бык. «От зимы лета ищу», — отвечает гусь. «Ну, иди за нами!» Вот гусь и пошел за ними. Идут, а навстречу им петух. «Куды, петух, идешь?» — спросил бык. «От зимы лета ищу», — отвечает петух. «Иди за нами!»
Вот идут они путем-дорогою и разговаривают промеж себя: «Как же, братцы-товарищи? Время приходит холодное: где тепла искать?» Бык и сказывает: «Ну, давайте избу строить; а то и впрямь зимою позамерзнем». Баран говорит: «У меня шуба тепла — вишь какая шерсть! Я и так прозимую». Свинья говорит: «А по мне хоть какие морозы — я не боюсь: зароюся в землю и без избы прозимую». Гусь говорит: «А я сяду в середину ели, одно крыло постелю, а другим оденуся, — меня никакой холод не возьмет; я и так прозимую». Петух говорит: «И я тож!» Бык видит — дело плохо, надо одному хлопотать. «Ну, — говорит, — вы как хотите, а я стану избу строить». Выстроил себе избушку и живет в ней.
Вот пришла зима холодная, стали пробирать морозы; баран — делать нечего — приходит к быку: «Пусти, брат, погреться». — «Нет, баран, у тебя шуба тепла; ты и так перезимуешь. Не пущу!» — «А коли не пустишь, то я разбегуся и вышибу из твоей избы бревно; тебе же будет холоднее». Бык думал-думал: «Дай пущу, а то, пожалуй, и меня заморозит», — и пустил барана. Вот и свинья прозябла, пришла к быку: «Пусти, брат, погреться». — «Нет, не пущу; ты в землю зароешься, и так прозимуешь!» — «А не пустишь, так я рылом все столбы подрою да твою избу уроню». Делать нечего, надо пустить; пустил и свинью. Тут пришли к быку гусь и петух: «Пусти, брат, к себе погреться». — «Нет, не пущу. У вас по два крыла: одно постелешь, другим оденешься; и так прозимуете!» — «А не пустишь, — говорит гусь, — так я весь мох из твоих стен повыщиплю; тебе же холоднее будет». — «Не пустишь? — говорит петух. — Так я взлечу на верх[222] всю землю с потолка сгребу; тебе же холоднее будет». Что делать быку? Пустил жить к себе и гуся и петуха.
Вот живут они себе да поживают в избушке. Отогрелся в тепле петух и зачал песенки распевать. Услышала лиса, что петух песенки распевает, захотелось петушком полакомиться, да как достать его? Лиса поднялась на хитрости, отправилась к медведю да волку и сказала: «Ну, любезные куманьки, я нашла для всех поживу: для тебя, медведь, быка; для тебя, волк, барана; а для себя петуха». — «Хорошо, кумушка, — говорят медведь и волк, — мы твоих услуг никогда не забудем! Пойдем же, приколем да поедим!»
Лиса привела их к избушке. «Кум, — говорит она медведю, — отворяй дверь, я наперед пойду, петуха съем». Медведь отворил дверь, а лисица вскочила в избушку. Бык увидал ее и тотчас прижал к стене рогами, а баран зачал осаживать по бокам; из лисы и дух вон. «Что она там долго с петухом не может управиться? — говорит волк. — Отпирай, брат Михайло Иванович! Я пойду». — «Ну, ступай». Медведь отворил дверь, а волк вскочил в избушку. Бык и его прижал к стене рогами, а баран ну осаживать по бокам, и так его приняли, что волк и дышать перестал. Вот медведь ждал-ждал: «Что он до сих пор не может управиться с бараном! Дай я пойду». Вошел в избушку; а бык да баран и его так же приняли. Насилу вон вырвался, и пустился бежать без оглядки.
Медведь и петух
№65[223]
Был у старика сын дурак. Просит дурак, чтобы отец его женил: «А если не женишь — всю печку разломаю!» — «Как я тебя женю? У нас денег нету». — «Денег нету, да есть вол; продай его на бойню». Вол услыхал, в лес убежал. Дурак опять пристает к отцу: «Жени меня, не то всю печку разломаю!» Отец говорит: «Рад бы женить, да денег нету». — «Денег нету, да есть баран; продай его на бойню». Баран услыхал, в лес убежал. Дурак от отца не отходит: «жени меня», да и только. «Я же тебе говорю, что денег нет!» — «Денег нету, да есть петух; заколи его, испеки пирог и продай». Петух услыхал, в лес улетал.
Вол, баран и петух сошлись все вместе и выстроили себе в лесу избушку. Медведь узнал про то, захотел их съесть и пришел к избушке. Петух увидал его и запрыгал по насести; машет крыльями и кричит: «Куда-куда-куда! Да подайте мне его сюда; я ногами стопчу, топором срублю! И ножишко здесь, и гужишко здесь, и зарежем здесь, и повесим здесь!» Медведь испугался и пустился назад, бежал-бежал, от страху упал и умер. Дурак пошел в лес, нашел медведя, снял с него шкуру и продал; на эти деньги и женили дурака. Вол, баран и петух из лесу домой пришли.
Собака и дятел
№66[224]
Жили мужик да баба и не знали, что́ есть за работа; а была у них собака, она их и кормила и поила. Но пришло время, стала собака стара; куда уж тут кормить мужика с бабой! Чуть сама с голоду не пропадает. «Послушай, старик, — говорит баба, — возьми ты эту собаку, отведи за деревню и прогони; пусть идет куда хочет. Теперича она нам не надобна! Было время — кормила нас, ну и держали ее». Взял старик собаку, вывел за деревню и прогнал прочь.
Вот собака ходит себе по чистому полю, а домой идти боится: старик со старухою станут бить-колотить. Ходила-ходила, села наземь и завыла крепким голосом. Летел мимо дятел и спрашивает: «О чем ты воешь?» — «Как не выть мне, дятел! Была я молода, кормила-поила старика со старухою; стала стара, они меня и прогнали. Не знаю, где век доживать». — «Пойдем ко мне, карауль моих детушек, а я кормить тебя стану». Собака согласилась и побежала за дятлом.
Дятел прилетел в лес к старому дубу, а в дубе было дупло, а в дупле дятлово гнездо. «Садись около дуба, — говорит дятел, — никого не пущай, а я полечу разыскивать корму». Собака уселась возле дуба, а дятел полетел. Летал-летал и увидал: идут по дороге бабы с горшочками, несут мужьям в поле обедать; пустился назад к дубу, прилетел и говорит: «Ну, собака, ступай за мною; по дороге бабы идут с горшочками, несут мужьям в поле обедать. Ты становись за кустом, а я окунусь в воду да вываляюсь в песку и стану перед бабами по дороге низко порхать, будто взлететь повыше не могу. Они начнут меня ловить, горшочки свои постановят наземь, а сами за мною. Ну, ты поскорее к горшочкам-то бросайся да наедайся досыта».
Собака побежала за дятлом и, как сказано, стала за кустом; а дятел вывалялся весь в песку и начал перед бабами по дороге перепархивать. «Смотрите-ка, — говорят бабы, — дятел-то совсем мокрый, давайте его ловить!» Покинули наземь свои горшки, да за дятлом, а он от них дальше да дальше, отвел их в сторону, поднялся вверх и улетел. А собака меж тем выбежала из-за куста и все, что было в горшочках, приела и ушла. Воротились бабы, глянули, а горшки катаются порожние; делать нечего, забрали горшки и пошли домой.
Дятел нагнал собаку и спросил: «Ну что, сыта?» — «Сыта», — отвечает собака. «Пойдем же домой». Вот дятел летит, а собака бежит; попадается им на дороге лиса. «Лови лису!» — говорит дятел. Собака бросилась за лисою, а лиса припустила изо всех сил. Случись на ту пору ехать мужику с бочкою дегтю. Вот лиса кинулась через дорогу, прямо к телеге и проскочила сквозь спицы колеса; собака было за нею, да завязла в колесе; тут из нее и дух вон.
«Ну, мужик, — говорит дятел, — когда ты задавил мою собаку, то и я причиню тебе великое горе!» Сел на телегу и начал долбить дыру в бочке, стучит себе в самое дно. Только отгонит его мужик от бочки, дятел бросится к лошади, сядет промежду ушей и долбит ее в голову. Сгонит мужик с лошади, а он опять к бочке; таки продолбил в бочке дыру и весь деготь выпустил. А сам говорит: «Еще не то тебе будет», — и стал долбить у лошади голову. Мужик взял большое полено, засел за телегу, выждал время и как хватит изо всей мочи; только в дятла не попал, а со всего маху ударил лошадь по голове и ушиб ее до смерти. Дятел полетел к мужиковой избе, прилетел и прямо в окошко. Хозяйка тогда печь топила, а малый ребенок сидел на лавке; дятел сел ему на голову и ну долбить. Баба прогоняла-прогоняла его, не может прогнать: злой дятел все клюет; вот она схватила палку да как ударит: в дятла-то не попала, а ребенка зашибла...
№67[225]
Мужик прогнал со двора старую собаку; она придумала идти в чистое поле и кормиться полевыми мышами. Пошла в поле; увидел ее дятел и взял к себе в товарищи. «Я голодна», — говорит собака. «Пойдем в деревню, — отвечает дятел, — там свадьбу справляют, будет чем поживиться». Птица влетела в избу, где свадьбу справляли, и зачала бегать по столам, а гости стали кидать в нее кто чем попало, всё перебили и под стол перебросали; а собака в такой суматохе незаметно пробралась в эту же избу, затесалась под стол, наелась, сколько душе угодно, и ушла. «Ну что — сыта?» — спрашивает дятел. «Сыта-то сыта, да пить хочу!» — говорит собака. «Ступай в другую избу, там старик вино цедит из бочки».
Дятел влетел в окошко, сел на бочку и ну долбить в самое дно. Старик хотел ударить дятла, кинул в него воронкой, да не попал; воронка куда-то закатилась: старик и туда и сюда, не может найти, а из бочки вино себе льется наземь. Собака пробралась в избу, напилась и назад. Сошлась с дятлом и говорит ему: «Я теперь и сыта и пьяна, хочу вдоволь насмеяться!» — «Ладно», — отвечает дятел. Вот увидали они, что работники хлеб молотят. Дятел тотчас сел к одному работнику на плечо и стал клевать его в затылок; а другой парень схватил палку, хотел ударить птицу, да и свалил с ног работника. А собака от смеха так и катается по земле!
После того дятел с собакою пустились в чистое поле и повстречали лисицу. Дятел начал манить лисицу; чуть-чуть подымется вверх и опять опустится вниз; лиса ну гоняться за ним по́ полю, а собака подкралась сзади к лисице, подползла на брюхе, хвать ее и начала грызть. На ту пору ехал в город мужик с возом горшки продавать, увидел, что собака лису давит, прибежал к ним с поленом, ударил со всего размаху, убил и ту и другую. Озлился дятел на старика; сел его лошади на голову и стал выклевывать ей глаза. Мужик бежит с поленом, хочет убить дятла; прибежал, как хватит — лошадь тут же и повалилась мертвая. А дятел увернулся, перелетел на́ воз и пошел бегать по горшкам, а сам так и бьет крылами. Мужик за ним и ну поленом по возу-то, по возу-то. Перебил все горшки и пошел домой ни с чем, а дятел улетел в лес.
Кочет и курица
№68[226]
Жили курочка с кочетком, и пошли они в лес по орехи. Пришли к орешне; кочеток залез на орешню рвать орехи, а курочку оставил на земле подбирать орехи: кочеток кидает, а курочка подбирает. Вот кинул кочеток орешек, и попал курочке в глазок, и вышиб глазок. Курочка пошла — плачет. Вот едут бояре и спрашивают: «Курочка, курочка! Что ты плачешь?» — «Мне кочеток вышиб глазок». — «Кочеток, кочеток! На что ты курочке вышиб глазок?» — «Мне орешня портки раздрала». — «Орешня, орешня! На что ты кочетку портки раздрала?» — «Меня козы подглодали». — «Козы, козы! На что вы орешню подглодали?» — «Нас пастухи не берегут». — «Пастухи, пастухи! Что вы коз не берегете?» — «Нас хозяйка блинами не кормит». — «Хозяйка, хозяйка! Что ты пастухов блинами не кормишь?» — «У меня свинья опару пролила». — «Свинья, свинья! На что ты у хозяйки опару пролила?» — «У меня волк поросенчика унес». — «Волк, волк! На что ты у свиньи поросенчика унес?» — «Я есть захотел, мне бог повелел».
Смерть петушка
№69[227]
Ходят курица с петухом на поповом гумне. Подавился петушок бобовым зе́рнятком.
Курочка сжале́лась, пошла к речке просить воды.
Речка говорит: «Поди к липке, проси ли́ста, тогда и дам воды!» — «Липка, липка! Дай ли́сту: лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т[228], ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Липка сказала: «Поди к девке, проси нитки: в те́ поры дам ли́ста!» — «Девка, девка! Дай нитки, нитки нести к липке, липка даст ли́сту, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т, ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Девка говорит: «Поди к корове, проси молока; в те́ поры дам нитки». Пришла курочка к корове: «Корова, корова! Дай молока, молоко нести к девке, девка даст нитки, нитки нести к липке, липка даст ли́сту, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т, ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Корова говорит: «Поди, курочка, к сенокосам[229], попроси у них сена; в те́ поры дам молока». Пришла курочка к сенокосам: «Сенокосы, сенокосы! Дайте сена, сено нести к корове, корова даст молока, молоко нести к девке, девка даст нитки, нитки нести к липке, липка даст ли́сту, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т, ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Сенокосы говорят: «Поди, курочка, к кузнецам, чтобы сковали косу». Пришла курочка к кузнецам: «Кузнецы, кузнецы! Скуйте мне косу, косу нести к сенокосам, сенокосы дадут сена, сено нести к корове, корова даст молока, молоко нести к девке, девка даст нитки, нитки нести к липке, липка даст ли́сту, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т, ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Кузнецы сказали: «Иди, курочка, к ла́янам[230], проси у них уголья; в те́ поры скуем тебе косу». Пришла курочка к ла́янам: «Ла́яна, ла́яна! Дайте уголья, уголье нести к кузнецам, кузнецы скуют косу, косу нести к сенокосам, сенокосы дадут сена, сено нести к корове, корова даст молока, молоко нести к девке, девка даст нитки, нитки нести к липке, липка даст ли́сту, лист нести к речке, речка даст воды, воду нести к петушку, — подавился петушок бобовым зе́рнятком: ни спыши́т, ни сдыши́т, ровно мертвый лежит!»
Дали ла́яна уголья; снесла курочка уголье к кузнецам, кузнецы сковали косу; снесла косу к сенокосам, сенокосы накосили сена; снесла сено к корове, корова дала молока; снесла молоко к девке, девка дала нитки; снесла нитки к липке, липка дала ли́сту; снесла лист к речке, речка дала воды; снесла воду к петушку: он лежит, ни спыши́т, ни сдыши́т, подавился на поповом гумне бобовым зе́рнятком!
Курочка
№70[231]
Жил-был старик со старушкою, у них была курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко разбилось. Старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась. Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут? Старики начали пересказывать: «Как нам не плакать? Есть у нас курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко и разбилось! Я, старик, плачу, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась». Просвирня как услыхала — все просвиры изломала и побросала. Подходит дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала?
Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола. Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил? Дьячок пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал.
№71[232]
Журавль и цапля
№72[237]
Летала сова — веселая голова; вот она летала-летала и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела и опять полетела; летала-летала и села, хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела... Это присказка, сказка вся впереди.
Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он жениться. «Дай пойду посватаюсь на цапле!»
Пошел журавль — тяп, тяп! Семь верст болото месил; приходит и говорит: «Дома ли цапля?» — «Дома». — «Выдь за меня замуж». — «Нет, журавль, нейду за тя замуж: у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!» Журавль как не солоно похлебал, ушел домой.
Цапля после раздумалась и сказала: «Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля». Приходит к журавлю и говорит: «Журавль, возьми меня замуж!» — «Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!» — Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Журавль раздумался и сказал: «Напрасно не́ взял за себя цаплю; ведь одному-то скучно. Пойду теперь и возьму ее замуж». Приходит и говорит: «Цапля! Я вздумал на тебе жениться; поди за меня». — «Нет, журавль, нейду за тя замуж!»! Пошел журавль домой.
Тут цапля раздумалась: «Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!» Приходит свататься, а журавль не хочет. Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.
