– Ты часто бывал у Татариновых?
– Не очень часто. Раза три был.
– Ну, как они поживают?
Валя приподнялся на локте. Кажется, он хотел рассмотреть меня в темноте, хотя я сказал это совершенно спокойно.
– Ничего. Николай Антоныч теперь профессор.
– Вот как! Что же он читает?
– Педологию, – сказал Валя. – Уверяю тебя, очень почтенный профессор… И вообще…
– Что вообще?
– По—моему, ты в нем ошибался.
– В самом деле?
– Да, да, – с глубоким убеждением сказал Валя. – Ты в нем ошибался! Посмотри, например, как он относится к своим ученикам. Он просто готов за них в огонь и в воду. Ромашов рассказывал мне, что в прошлом году…
– Ромашов? Этот еще откуда взялся?
– Как откуда? Он—то меня к ним и привел.
– Так и он бывает у Татариновых?
– Он? Он Николая Антоныча ассистент. Он там каждый день бывает. И вообще он у них самый близкий человек в доме.
– Постой, что ты говоришь? Я не понимаю. Ромашка?
– Ну да, – сказал Валя. – Только его, понятно, теперь так никто не называет. Между прочим, он, по—моему, собирается жениться на Кате.
Что—то толкнуло меня прямо в сердце, и я сел, поджав под себя ноги. Валя тоже сел на кровати и уставился на меня с изумлением.
– Что? – спросил он. – Ах, да! Черт! Я совсем забыл!
Он забормотал, потом растерянно оглянулся и слез с кровати.
– Не то что собирается…
– Да нет, ты уж договаривай, – сказал я совершенно спокойно.
– То есть как договаривай? – пробормотал Валя. – Я тебе ничего не сказал. Я просто так думаю, но ведь мало ли что я думаю! Мне иногда приходят в голову такие мысли, что я сам удивляюсь.
– Валя!
– Да я не знаю! – в отчаянии сказал Валя. – Что ты ко мне пристал, скотина? Мне это просто кажется, но ведь мне иногда черт знает что кажется. Ты мне можешь не верить – и баста!
– Тебе кажется, что Ромашов хочет жениться на Кате?
– Нет! Черт! Я тебе говорю, что нет! Ничего подобного! Он стал одеваться шикарно, вот и все.
– Валя!
– Вот я тебе клянусь, что больше ничего не знаю.
– Он с тобой говорил?
– Ну, говорил. Он, например, рассказывал, что с тринадцати лет копил деньги, а сейчас взял да все и истратил за полгода – это, по—твоему, тоже имеет отношение, да?
Я больше не слушал его. Я лежал на полу, смотрел на небо, и мне казалось, что я лежу где—то в страшной глубине и надо мной шумит и разговаривает весь мир, а я лежу один, и мне некому сказать ни слова. Небо было еще темное и звезды видны, но неизвестно откуда уже залетал слабый, далекий свет, и я подумал, что мы проговорили всю ночь – и вот договорились!
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – ответил я машинально.
Уж лучше бы я уехал с Володей! Что—то сдавило мне горло, и захотелось встать и выйти на воздух, но я остался лежать, только повернулся и лег на живот, упершись в лицо руками. Так, значит, вот как! Это было еще невероятно, но об этом уже нельзя было забыть ни на одну минуту. Невероятен был только сам Ромашка, потому что я не мог вообразить его рядом с Катей. Но почему же я думал, что она до сих пор помнит меня? Ведь мы столько лет не встречались!
Я лежал и думал, думал – о чем придется, вовсе не только об этом. Я вспомнил, что Валя не любит, когда на него смотрят ночью, и как Кораблев однажды подшутил над ним, спросив: «А если смотрят с любовью?» Потом оказалось, что я думаю снова о Кате, и с какою живостью я вспомнил вдруг – не ее, а то чудное состояние души, которое я всегда испытывал, когда видел ее. Больше всего на свете мне хотелось бы в эту минуту заснуть, но я не мог не только закрыть глаза, но даже оторвать их от неба, которое очень медленно, но все же начинало светлеть.
Валя спал и, наверное, проснулся бы, если бы я вышел. Но мне не хотелось больше говорить с ним, и поэтому я лежал и лежал на животе, потом на спине, потом снова на животе, упершись в лицо руками.
Потом – должно быть, это было часов семь утра – зазвонил телефон, и Валя вскочил, заспанный, и побежал в соседнюю комнату, волоча за собой одеяло.
– Слушаю! Это – тебя, – сказал он, вернувшись через минуту.
– Меня?
