— Так мне сказали, — согласился Стенли. — Местные жители попросили, чтобы епископ и правительство вновь открыли старую больницу.

Внезапно Анну осенило.

— Кто именно просил? Я имею в виду, были ли это те же самые люди, чей вождь дружил с американкой?

Стенли помолчал, обдумывая ответ.

— Да, — наконец сказал он. — Думаю, это так. Они — ваганга. Сильное племя.

Анна нахмурилась.

— Значит, они изменили мнение о нас.

— В какой-то мере, — заметил Стенли. — Они хотят, чтобы у них появилась больница, но не церковь и не школа.

Анна кивнула.

— Пока что и этого достаточно, — сказала она.

Анна пыталась не думать о том, сколько всего нужно будет сделать: лучше ставить перед собой конкретные, близкие цели и не торопиться. Поспешишь — людей насмешишь. А она не хотела, чтобы над ней смеялись. Она хотела доказать Майклу…

— Конечно, — с улыбкой добавил Стенли, — если церковь хочет родиться, воспрепятствовать этому может только Бог.

Край солнца уже почти касался горизонта, когда вдали показалась старая немецкая миссия — группа побеленных зданий, прилепившихся к основанию крутого склона холма. Она выглядела именно так, как ее описывал Майкл: опрятная и живописная. Единственное, чего здесь не хватало, — это приветственного света костра или фонаря — чего-то, что вселило бы надежду в сердца путников, закончивших длинное путешествие по саванне.

Вот как Анна представляла себе место, где будут принимать больных: на охраняемом складе находятся кровати, постельное белье и другие необходимые в больнице вещи. Ей говорили, что здесь есть даже радио, а значит, она сможет поддерживать связь с Лангали и другими станциями. Стенли и Майкл заезжали в Джермантаун каких-то шесть недель назад и убедились, что здесь все в порядке, все готово для того, чтобы новая медсестра, которую должны были прислать из Додомы, могла приступить к работе.

В сгущающихся сумерках пришлось ехать медленно. Белые силуэты зданий лишь теперь открывали свои детали: контуры дверей, окон, ставней.

Анна с удивлением смотрела на крыши: в косых лучах заходящего солнца они не отсвечивали металлическим блеском. Она нахмурилась и повернулась к Стенли. Африканец, наклонившись к рулю, пытался пронзить взглядом тьму. Он, ничего не говоря, продолжал вести машину.

Когда «лендровер» въехал на территорию станции, прибывшие окунулись в гробовую тишину. У зданий не было ни дверей, ни ставней. Даже оконные рамы были вынуты из проемов. Места, где должны были находиться крыши, зияли пустотой — сохранились только стропила. Поселение было разграблено. Тишина и опустошенность, как после войны. Анна и Стенли вышли из «лендровера» и, ошеломленные, бродили среди руин. Они смотрели на торчащие из стен трубы, к которым когда-то были присоединены раковины. Заглянув в кухню, недоуменно уставились на то место, где стояла печь и на побелке остались следы сажи, повторяющие ее контуры. — Я найду смотрителя, — сказал Стенли. Но Анна отчетливо услышала сомнение в его голосе. Нет здесь никакого смотрителя — она понимала это не хуже него. Участвовал смотритель в этом грабеже или нет, он наверняка давно уехал отсюда.

Анна огляделась. Масштабы разрушений были настолько огромны, что ей трудно было осознать их. Она попыталась представить, что подумал бы Майкл, будь он здесь. Вообразив, как исказились бы его черты от гнева, она рассмеялась. Она смеялась громко, запрокинув голову. Слезы переполняли ее глаза и сбегали по вискам в пыльные волосы.

Внезапно она поняла, что неподалеку собралась толпа любопытных. Люди стояли на краю станции, молча наблюдая за ней. Анна спросила себя, дружественно ли они настроены, стоит ли бояться их, но поняла, что ей все равно.

К ней подошел Стенли.

— Эти люди рассказали мне, что произошло. Смотритель распродал все и сбежал в Найроби. Склад пуст, даже радиоприемника, и того нет. — Он понизил голос до шепота. — Я думаю, кое-кто из присутствующих принимал в этом непосредственное участие. Я понял это по тому, что некоторые не осмелились посмотреть мне в глаза. — Стенли сокрушенно покачал головой. — Но есть и другие, — уже веселее добавил он, — те, кто очень зол на смотрителя. Они говорят, что их вождь сейчас не здесь, он далеко. Он не позволил бы такому случиться.

— Звучит утешительно, — с горечью в голосе сказала Анна. Стенли мрачно кивнул. — Но что нам теперь делать? — Она вздохнула. — Останемся здесь на ночь, а завтра вернемся в Лангали.

Глаза Стенли удивленно распахнулись.

— У нас нет иного выбора, — заметила Анна. — Какие к нам могут быть претензии? — И она направилась к «лендроверу». Открыв заднюю дверь, она замерла, безучастно глядя на коробки с припасами. — Где-то тут должна быть палатка. — С тех пор как они с Майклом были вынуждены провести ночь в «лендровере», палатка стала неотъемлемой частью экипировки для поездок.

— Вон она, — сказал Стенли, указывая на уголок зеленого брезента, выглядывающий из-за коробок.

— Хорошо, — кивнула Анна.

Она предпочитала провести ночь в палатке, а не в «лендровере». Она знала, что Стенли вполне удовлетворится сном на голой земле и воспользуется только противомоскитной сеткой, чтобы обезопасить себя от насекомых и змей. Именно так он спал во время поездок. Похоже, он вообще не видел необходимости в крыше над головой, если только не шел дождь. Анна шагнула к передней части «лендровера». Она внезапно почувствовала, что устала и проголодалась, и подумала, что не мешало бы принять душ. Она использовала немного драгоценной питьевой воды, чтобы смочить руки, после чего вытерла их чистым полотенцем. Ткань пахла лавандовым мешочком Сары. На мгновение Анна позволила себе вызвать в памяти образ подруги, вообразить, что она здесь и, как всегда, дарит сочувствие и тепло. Сморгнув непрошеную слезу, она повернулась к корзине с едой, приготовленной Орденой. Достала оттуда холодную пресную лепешку, разломила ее и протянула половину Стенли. Взяв лепешку, он стал обдумывать, где установить палатку. Побродив немного по станции, он обнаружил, что самое ровное место находится в центре территории. Анна улыбнулась, глядя, как он ставит палатку. Внезапно она ощутила себя солдатом вражеской армии, занявшей чужую территорию, а вовсе не миссионером, не медсестрой, готовящейся провести свое первое ночное дежурство в новой больнице.

Анна стряхнула остатки сна и медленно открыла глаза. Крошечные стрелы дневного света вонзались в землю, проникая через дырочки в изношенном зеленом брезенте палатки. Пахло свежим дымом костра. Скулила собака. Или плакал ребенок? Анна подняла голову, прислушиваясь.

Снаружи раздавался низкий непрерывный гул. Ропот приглушенных голосов — множества голосов.

Анна отбросила одеяло, подползла к окошку и приподняла уголок закрывающего окно брезента.

На станции было полно людей. Человек пятьдесят или шестьдесят сидели на голой земле и молча смотрели на палатку.

Анна опустила брезент и замерла, но уже через минуту стала поспешно приводить себя в порядок: сменила ночную рубашку на рабочую одежду, пригладила волосы и надела туфли.

Ропот превратился в гул интереса, когда она расстегнула застежку-молнию на пологе и вылезла наружу. Игнорируя реакцию толпы, она поискала глазами Стенли. Его знакомая фигура — высокая, худая, в одежде цвета хаки — выделялась среди остальных африканцев, облаченных в традиционные одеяния.

— Стенли! — позвала его Анна. Он устанавливал один из ломберных столов возле задней части «лендровера». На земле рядом с ним лежали несколько коробок с медикаментами. — Что происходит?

— Они пришли лечиться, — ответил Стенли, рукой указывая на собравшуюся толпу.

Анна уставилась на него, не веря своим ушам.

— Что?

— Медпункт для амбулаторных больных, — пояснил Стенли.

— Ты, должно быть, шутишь, — прошипела Анна.

Стенли промолчал. Он достал из машины складной стул и установил его возле ломберного столика. Затем спросил Анну:

— А вы велите больным идти прочь?

Анна молча смотрела на него. Слова Стенли напомнили ей библейскую притчу, и ей предлагали выбрать одну из двух звездных ролей. Самаритянки или фарисея. Героя или злодея.

Пока они разговаривали, люди спокойно наблюдали за ними. Анна вздохнула и провела рукой по спутанным волосам.

— Где моя медицинская сумка? — спросила она.

Стенли поднял сумку и вручил ей, слабо улыбнувшись. Толпа, похоже, восприняла этот жест как сигнал. Раздался неспешный шорох: сидевшие в первых рядах встали и прошли вперед, а сидевшие сзади заняли их места.

— Завтра, как только рассветет, мы уедем, — заявила Анна своему напарнику.

Стенли молча кивнул и попросил первого пациента подойти к столу.

Пока медсестра и помощник врача вели прием, ждущие своей очереди африканцы наблюдали за их действиями с нескрываемым интересом. Они рассматривали каждый незнакомый предмет: стетоскоп, почкообразный лоток, шприц, пакетик, бутылочку с лекарством или тюбик с мазью, к которым прикасались Анна или Стенли. После лечения почти каждый пациент пытался — на ужасном суахили — выразить свою благодарность за то, что в Джермантауне снова появилась больница. Они, похоже, не обращали ни малейшего внимания на тот факт, что отсюда вынесли все, что смогли, а остальное развалили. Анна снова и снова объясняла им, что больница не открылась, что ее нельзя использовать. Здесь нет никакого оборудования, нет даже радио, чтобы вызвать помощь в случае необходимости. Люди слушали Анну, но ее слова их, похоже, совершенно не трогали.

— Вы здесь, — говорили они, словно только это и имело значение. — Вы приехали. У нас наконец есть больница.

Настал тот момент, когда Анна потеряла терпение.