Так. Все страньше и страньше, как говорила небезызвестная девочка.

Шепот Т-Поля? Нет, показалось. Мысли путаются, не могу зацепиться, перескакиваю.

Чувство Силы радует, конечно, но такая её скорость — это прямо плохо. Тело в коме, это очевидно. Разум непонятно на чём пашет. Непорядок, долго так не протянуть. Черт, помирать-то как опять не хочется!

Так, не теряю мысль. Ровное и постоянное течение Силы — это основа для пси, пусть ни контура, ни Первой Печати не ощущаю, но может как природный псионик с Силой работать получится? Хоть пару капель пси поглощу — всё разуму проще будет. Разуму срочно нужно топливо, иначе я где-то тут и кончусь. Осталось только добиться ровного течения Силы сквозь меня в Мир, всего-то. Мда. Какое-то ненормальное спокойствие. Ладно. Силу чувствую, шансы всё наладить есть, только бы успеть.

Капля за каплей энергия тела расходится по организму. Ускорять ее получается с трудом — контроль совсем никакой. Неужели я так начинал когда-то? Нет, уверен, даже тогда, захватить и осознать получалось больше Силы.

Время почти не осознается. Но есть внутреннее «пространство» и внутри — искрящееся нечто. Оно, кажется, даже помогает движению Силы. Накатывает волнами, из глубины внутреннего мира. И мое «болото» с каждой такой волной становится чуть быстрее, почти на грани заметности. Да и я себя осознаю чуть полнее. А вот это «нечто» зацепить не могу все равно. Оно проходит сквозь мой разум не позволяя контролировать себя. Ладно, вроде мы с ним союзники, надеюсь. Хотя бы появляется отправная точка — есть внутренний мир, уже не только слух. Хорошо. Мысли убегают, но теперь уже пусть. Как там начало?

«Смотрю на мысли как на облака, бегущие по небу, как на волны, бьющие о берег. Они приходят и уходят, а мое „Я“ остается незыблемо и спокойно. Основой моего Мира.» ***— память тут же подкидывает первые слова основного катрена. Цепляюсь за них, теряю, цепляюсь снова. Проговариваю про себя, каждое всплывающее из глубин слово. Шаг, пауза, шаг, пауза. Слова становятся больше и заполняют сознание, вытесняя мельтешащие мысли.

Ритм начинает вести за собой Силу. Замечаю это, но не отвлекаюсь. Всплывают следующие стихи, и следующие. И с каждой новой всплывающей фразой внутренний порядок становится все более осязаемым. Поток энергии — все более контролируемым, но я не тороплюсь. Я откуда-то помню, что это все обманчиво, и только осознав полностью круг обмена в теле можно делать первые шаги в изменениях, не раньше.

Но даже так, поток все равно дает энергию Разуму. Но слишком мало! Не успеваю! Ощущение, что с каждым мгновением я все больше теряюсь во внутреннем хаосе.

Почти растворяюсь в процессе. Такую самоотдачу я не помню за собой, наверное с начала тренировок, думаю уже лет тридцать как. Но оно необходимо: альтернатива — потерять себя и лишиться вообще всей памяти, а это, откуда-то я знаю — недопустимо.

Почему-то внутри меня не осознается ни сети, ни имплантов, да даже ни одного глифа не висит. Нечему подхватить ритм. Тишина и пустота. И много-много работы. И раз — толкнуть, и два захватить, три — чуть расширить контроль, осознать. Повторить. И все это под мерный ритм речитатива.

И никакой помощи. Словно нет и не было у меня силового контура и семи уровней Первой Печати, а я один на один сейчас с безумием Т-Поля, как все тот же природник. Разве что и обычного давления на разум тоже нет. Может и обойдется.

Не знаю, сколько кругов я так прохожу. Да и какая разница. Время проходит будто сквозь меня. Но не зря. Шаг за шагом ползу к равновесию.

* * *

— Тааак, какие пациенты у меня сегодня? — внезапно слышу тихий скрипучий голос. — Батюшки, старый знакомый! Генрих, а я тебе говорил, что эта харчевня тебе боком выйдет, хе-хе, — тихо и немного дребезжа смеется старик, — вот и вышла, режущим предметом в правую подвздошную область, хе-хе. Ну, подробнее, мы с тобой чуть позже выясним, хорошо? Ты не вставай, не вставай. Теперь тебе спешить уже некуда.

Хм, что еще? Двое бродяг. Ну, с этими не интересно даже, — шаркающие шаги, — рваные раны без следов крови — это потом их собачки погрызли уже холодных, а померли они, — слышится шелест бумаги, — ну конечно, пить всякую гадость меньше надо. Интересно, был ли у них третий? Но это не мое дело, совсем. Привезут — и с ним познакомлюсь, — снова шарканье, теперь в мою сторону.

— О! Дурачок? А ты как ко мне попал? Нут-ка, нут-ка, — слышу звук скидываемой простыни, — нда, проникающее ранение техникой огня, не ниже второго ранга, в область груди, переломы рёбер, конечностей, и, да, травма головы. Ты, пожалуй, будешь первым. Жаль тебя, конечно, безобидный был. И как на тебя рука у кого-то поднялась? Но то судьба, не нам с ней спорить, — старик шаркает немного в сторону. — А тут кто у нас? — задает вопрос, и тут же, с некоторой долей презрения, сам себе отвечает, — а тут у нас поросль мелкая, бандитская. Не повезло, не фартануло, так говорят у вас? Поражение тупым тяжелым предметом височной и теменной, области черепа. Перелом шейного отдела и множественные переломы конечностей и ребер. Проще говоря, забили тебя дубинами, да? Ну, то путь почти половины твоих… хе, «подельников». Всех вас скоро тут посмотрю. А остальных — чуть попозже, да. Хе-хе. Понаедут из деревни, у порта им медом помазано. И нет бы помощником к инструментальщику какому пойти, или в матросы на грузовые дирижабли, так нет, быстрых денех хотят. Ну как оно там, с деньхами-та? Молчишь? Ну молчи, молчи. Ладно, вторым будешь, больно долго тебя описывать.

Шаркающие шаги отдаляются, и слышится звон металлических инструментов. Небольшая тележка, позвякивая, начинает приближаться ко мне, вместе с неторопливым шарканьем старика. Блямканье инструментов наплывает на разум, заполняя все вокруг. Каждый удар колесика по трещине пола я слышу как вой сирены при высадке, как в последний раз.

Рвусь вверх, и кричу про себя: «Я жив!», буквально выдирая себя из вязкой темноты.

Звяканье внезапно исчезает, а шаркающие шаги торопливо приближаются.

— О как! Жив? Шепчешь? Интересно-то как, сынок, ты ж связно и не говорил раньше. Лежи-ка пока, быстро я, — шаги внезапно останавливаются. — Еще и Одаренный? Вот ведь неожиданность-то. Но… А, впрочем, так даже лучше, — шаги торопливо отдаляются, а я теряю сознание.

Вроде как мгновением позже прихожу в себя. Похоже, своим рывком снова выпиваю всю доступную мне пси и это стоит мне обморока. Ну хоть не зря. Секунда дезориентации, и меня накрывает дикой болью в теле.

В голове гудит, грудь дико чешется, и ее словно разрывает огнем. Тело будто пробито тысячами иголочек, и каждая напрямую подсоединена к нерву. Болит все и сразу, и непонятно, где в этой боли я.

Аааатлично! — почти ору про себя. — Есть боль — точно есть тело!

Дергаю рукой, но двинуть ей получается на сантиметр от силы — руки, похоже, привязаны. Открываю глаза и на меня буквально падает белый свет отовсюду. Тут же закрываю глаза снова.

— Я жив! — пытаюсь кричать я, но в воздух уносится только тихий хрип.

Неожиданно, хватает и его.

— Больной, не дергайтесь! — прибегает молодая, судя по голосу, девчонка, — потерпите, целитель будет через минуту, а боль сейчас уйдет.

И тут же убегает. Боль действительно отступает волнами. А я понимаю, что потерял сознание точно не на мгновение. В нос назойливо бьет запах озона, лекарств и спирта. Вооот, это знакомое уже, не спутать. Больничка, точно.

Медленно открываю глаза второй раз.

Вокруг, по крайней мере, как это видно мне, больничная палата. Вижу кусок ослепительно белого потолка, и светло-серых стен. Сбоку, прямо мне в глаза светит лампа, в которой я вижу тонкие, и безумно яркие нити. Пытаюсь повернуть голову, чтобы рассмотреть повнимательней. Вот только голова также пристегнута, как и руки. Дергаю ногой, и уже без удивления ощущаю фиксаторы и там. Какое-то нехорошее приветствие.

Эмофона все еще не чувствую. Проблема.

— Здравствуйте! — заходит резковатый парень, лет тридцати. — Вы меня понимаете? Говорите на имперском? Или мне говорить на Nedderdüütsch****?

— Понимаю, — хриплю я. И даже получается довольно связно.

— Отлично, — веселеет он, — тогда представлюсь. Отто Людвигович, если по-имперски, или герр Шмидт, если хотите официальности. Вы себя осознаете? Понимаете, где вы?

— Дха! — выдыхаю я.

— Еще лучше. Как сюда попали знаете?

— Нхет, — говорить на выдохе получается проще, и даже немного отвлекаюсь от желания почесаться. Боль, как и обещала девушка, уходит, оставляя только зуд во всем теле. Нудит, но не так, чтобы сильно.

— Замечательно. Сколько пальцев видите? — показывает мне не полностью закрытый кулак. Загнуты только два последних пальца.

— Пяаать, но откхрыты — три, — фраза дается мне с трудом.

— Шутите? Отлично! Когнитивные способности не искажены, что странно конечно, но радует, — хмыкает доктор. — Сразу уточню, вы привязаны, чтобы не сбили капельницы и не нарушили конструкты восстановления костей. На лице и голове у вас повязка с теми же целями. Старайтесь еще час-два не шевелиться лишний раз, и мы большую часть всего этого скоро снимем, — врач одевает странно выглядящие очки, делает жест рукой, и вокруг моего тела появляется сетка из тысяч светящихся линий, в которой будто ползают червячки странных символов. У меня от обилия движущихся черточек резко начинает кружиться голова, тошнит, и я закрываю глаза.

— Вы поступили в палату с ранением от применения огненного жезла, и, хм, множественными переломами. Мы вас зашили и иммобилизовали. Но случай нетривиальный, так что лечение будет относительно медленным. Жизненно важные органы, на удивление, почти не задеты, так что у вас есть все шансы на нормальное выздоровление. Про варианты я, наверное, расскажу чуть позже, вам нужно будет пообщаться с одним, хм, человеком. Пока же, прошу вас поменьше двигаться, и, если что, звать Людочку. Она вам поможет с болью, да Люда?

— Конечно, Отто Людвигович, — говорит рядом девушка. Открываю глаза. Линий вокруг больше нет, и теперь ничего мне не мешает рассмотреть подошедшую очаровательную блондинку лет восемнадцати, не больше.

— Вот и отлично, ваш, хм, посетитель, будет скоро. Если что, шепчите Люде, — со смешком врач разворачивается и уходит.

Девушка с интересом смотрит на меня.

— Пить! — хриплю.

— А вам нельзя, — с улыбкой произносит барышня. Потом спохватывается, — но я вас из ложечки попою, так можно.

Быстро берет какую-то посудину, и, пристроившись очень близко, начинает меня поить из ложечки.

Людочка наклоняется, а меня накрывает волной желания. Не, девчонка точно могла бы соперничать с записными красавицами Корпуса Поддержки. Но даже так, неожиданная реакция моего организма на близость ее верхней, правда, действительно достойной части, сильно озадачивает. Все-таки пубертат у меня уже прошел лет двадцать пять как тому, и такой резкий гормональный взрыв сбивает с толку.

Я послушно приоткрываю рот для очередной порции воды, а сам пытаюсь понять реакцию своего тела.