— Тебе нравится Prince? — спросила я, с облегчением найдя способ сменить тему разговора. Это была самая неприятная ситуация, в которой я когда-либо оказывалась, и это считая тот день, когда рассказала Генри, что беременна.
— Все любят Prince, — ответил Тревор.
Потом наступила полная тишина. Даже Этта молчала в ожидании еды, что было довольно необычно для нее. У меня создалось ощущение, что она слишком занята разглядыванием незнакомца, сидящего за нашим кухонным столом, чтобы утруждать себя обычными комментариями.
Наконец, Тревор снова заговорил:
— На самом деле я больше люблю кантри, — произнес он, заполняя тишину.
— Правда? — Сморщив нос, я повернула голову, чтобы посмотреть на него.
— Что? Это удивляет тебя? — поддразнивал он меня, оглядывая себя.
— Я удивляюсь, когда кто-то говорит, что предпочитает музыку кантри, — сухо сказала я, некоторое время рассматривая его. — Твоя девушка сбежала с твоей собакой и оставила тебя с закладной на трейлер?
Тревор усмехнулся, когда я положила бутерброды и бананы на тарелки.
— Не все песни о сбегающих девушках и собаках, — заметил Тревор. — Некоторые об изменах.
— Признаю свою ошибку. — Я расставила тарелки и достала сок Этты из холодильника, прежде чем сесть за стол напротив Тревора. — Маленькими кусочками, — предупредила я дочку, когда она взяла четверть бутерброда.
— Я заезжал к тебе по старому адресу, — сказал Тревор, беря свой банан. — Возможно, ты захочешь сказать этому парню, чтобы он не выдавал информацию о тебе посторонним людям. Не то чтобы я думал, что тебя кто-то ищет или что-то еще, я имею в виду…
Я рассмеялась, когда он попытался пойти на попятную, его лицо напряглось от унижения.
— Нет, я понимаю, — прервала его я, поднимая руку, чтобы остановить его. — Это Крейг — парень моей бывшей соседки. На самом деле он вовсе не такой идиот, каким кажется, и никому не даст мой адрес.
— Он довольно охотно поделился информацией, — осторожно заметил Тревор. — И мне показалось, что его зовут Линк.
— Крейг Линкольн, — ответила я, откусывая от бутерброда. — И ты сказал пароль — Генри.
— Ты действительно ожидала, что кто-то из нас появится, да? — тихо спросил он.
— Я была почти уверена, что кто-то приедет, да, — ответила я, умолчав о том, что боялась этого больше месяца. — Мы уже переехали, когда я получила известие. — Я глубоко вздохнула, вспомнив, что письмо о получении полиса страхования жизни совершенно ошеломило меня. — Думаю, что потребовалось некоторое время, чтобы все было направлено мне. Как бы то ни было, я позвонила им и предупредила, что кто-то может прийти и начать спрашивать.
— Спасибо тебе.
— Фпасибо, — вставила Этта, словно слова Тревора напомнили ей, что она должна следить за своими манерами, когда я ей давала ланч.
— Не за что! — сказала я, улыбаясь тому, что арахисовое масло и желе было размазано по ее личику. — Вкусно?
— Ммм, — невнятно промычала она, кивая. — Bueno.
Мы закончили кушать, и Тревор стал наблюдать за тем, как я вытирала Этту ото лба до груди, а потом ее руки от кончиков пальцев до локтей, пока та капризничала. Всегда было одно и тоже — она не могла есть аккуратно, и так же не любила, как я приводила ее в порядок после этого, и Этта убедилась, чтобы я знала об этом.
— Ну вот, — произнесла я, поднимая руки над головой, как перед теленком на родео. — Ты чистенькая.
— Опусти! — попросила Этта, не желая пока меня прощать. — Опусти меня!
— Боже мой, — пробормотала я, закатывая глаза и поддразнивая нараспев. — Ты такой еще ребенок.
— Я не ребенок!
— Эй, — сказала я, смущенно поглядывая на Тревора. — Мама всего лишь дразнит. Прекрати.
— Я не ребенок, — снова повторила она, бунтарски скривив свои губки.
— Тогда ты дама?
— Нет!
— Ты женщина?
— Нет!
— Ну ладно, тогда кто ты? — спросила я, вынимая ее из детского кресла.
— Я большая девочка, — ответила она, засунув большой палец в рот, когда я взяла ее на руки.
— Ты мамина большая девочка, — сказала я, покачивая ее из стороны в сторону. Я знала, что не должна была ее дразнить, но иногда ничего не могла с собой поделать. Может быть, это делало меня дерьмовой матерью, но, боже, временами было так смешно поддразнивать ее. В последнее время, однако, она была немного более чувствительна ко всему этому «ребенку — большой девочке». Я была почти уверена, что это потому, что у нее стало больше зубов, и, когда она плохо себя чувствовала, то становилась более чувствительной.
Я поставила ее на пол и позволила уйти, а сама схватила тряпку и начала протирать ее место за столом. И не знала, что сказать моему нежданному гостю теперь, когда он не был занят моей неудачной попыткой поесть.
— Э-э, мне, наверное, пора, — сказал Тревор, вставая. — Я не хотел задерживаться так надолго.
— О. — Я удивленно подняла глаза и кивнула. Он был немного тихим, и мы закончили неловкий разговор, но его заявление казалось несколько резким.
Я последовала за ним к передней части дома и увидела, как он присел на корточки перед Эттой, которая, не обращая на него внимания, сидела на полу и играла. Тревор казался таким массивным в нашей маленькой гостиной, когда прощался с моей дочерью, но все в нем кричало о нежности. Это было то, что я больше всего запомнила о нем с тех пор, как мы были молоды: его доброта. Он никогда не казался слабаком, но из всех детей Харрисов и Эвансов он был самым уравновешенным и спокойным.
