— Как ты держишься? — спросил он, вынося Коди на крыльцо и отпуская его осматривать местность.

— Хорошо, — пробормотала я, глядя на деревья. Его подъездная дорога была длинной и извилистой, и даже когда я попыталась, мне не было видно главной дороги из дома. Я не могла увидеть и других домов, что было довольно удивительно, поскольку я знала, что дом его родителей, а также дом его дяди и тети были недалеко. Место было полностью уединенным.

— Ты сходишь с ума? — Он сел на верхнюю ступеньку и облокотился на перила, вытянув перед собой длинные ноги.

— Должна ли?

— Давай, Морган, — тихо сказал он. — Давай не будем играть в эту игру, хорошо?

— Какую игру? — Мои плечи напряглись, пока я продолжала смотреть в лес.

— Игру, в которой ты закрываешься от меня и отказываешься говорить? Эта? Ты это помнишь?

— Пожалуйста, — усмехнулась я, скрестив руки на груди.

Я действительно не хотела, чтобы мы разговаривали. Не хотела ничего обсуждать или даже признавать наличие проблемы. Хотела молчать. Я хотела посидеть в тишине и решить для себя, как отношусь ко всему, что произошло. Я чертовски ненавижу конфронтацию любого рода. От этого у меня мурашки по коже и сердце бешено колотилось.

— Я забыл позвонить им, — сказал он, устраиваясь поудобнее на своем месте. — Я не мог просто заставить их уйти после того, как они приехали сюда, чтобы помочь мне.

— Это именно то, что ты мог бы сделать, — сказала я так тихо, что не была уверена, что он меня услышал.

— Ты сошла с ума, — ответил он.

— Все нормально.

— Ясно, что это не так, иначе у тебя не было бы этого отношения.

— У меня нет отношения, — сказала я, мое лицо было лишено эмоций, когда я встретилась с его взглядом.

— Это будет происходить каждый раз, когда ты злишься? — рявкнул он. — Ты ведешь себя как...

Он не закончил фразу, и я немедленно подалась вперед.

— Как? — спросила я, склонив голову набок. — Сука?

— Нет.

— Да ладно тебе, Тревор, — умоляла я. — Скажи то, что собирался сказать.

— Я не собирался называть тебя сукой, — мягко сказал он.

— Конечно.

— Нет.

— Верно, — саркастически сказала я. Затем с трудом поднялась на ноги, готовая оставить его на крыльце, но прежде чем я успела сделать хоть один шаг, он тоже встал.

— Я собирался назвать тебя ребенком, — сказал он со вздохом, стоя между мной и дверью. — Собирался сказать, что ты ведешь себя как ребенок.

— Тогда почему ты просто не сказал это? — огрызнулась я.

— Потому что, — сказал он, выпрямляясь, — я не использую слова, чтобы причинить людям боль.

Моя голова от удивления дернулась назад. Слова были такими простыми, но когда он стоял там, не отрывая взгляда от меня, я знала, что смысл не в этом. Я понятия не имела, как ответить.

— Мне очень жаль, как все это закончилось, — мягко сказал он. — Я знаю, что ты хотела контролировать, как Этта познакомится с моей семьей.

— Дело не только в этом, — уточнила я. Мне хотелось закричать от разочарования, но его предыдущий комментарий испортил все. — Моя сестра, — выдохнула я. — Мы пришли сюда, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности. Как ты думаешь, что она чувствовала, имея дело с незнакомцами после последних двух дней? Как ты думаешь, я себя чувствовала?

— Я знаю. — Он мрачно кивнул. — Я знаю. Мне жаль.

— Я... — Я покачала головой, отказываясь закончить свою мысль, поскольку все эмоции последних двух дней заставили мое горло сжаться. Вот почему не хотела ничего обсуждать. Вот почему предпочла погасить свой гнев, пока он, в конце концов, не утихнет. И я знала, что он исчезнет; так всегда было. Даже если это так и не исчезло полностью, он становился управляемым.

— Что? — спросил Тревор, потянувшись ко мне. — Ты что?

— Я злюсь, — выдавила я сквозь зубы, не в силах удержаться от слез. — Я так зла.

Он обнял меня, но я была слишком занята, пытаясь удержать себя, чтобы ответить взаимностью. Я дрожала, когда тот рукой начал успокаивающе поглаживать мою спину, длинными движениями вверх и вниз.

— Они резали ее, — сказала я, не в силах сдержать гнев в своем голосе. — Они жгли ее, резали, а затем положили в кровать, как будто это было ничто.

Тревор издал болезненный звук в горле, но промолчал.

— Как кто-то поступает так с другим человеком? Как оставить след на ком-то без угрызений совести?

— Не знаю, — сказал он.

— Врач сказал, что ей повезло, что не было никаких следов изнасилования, — прошептала я. — Повезло. Ты можешь в это поверить?

Тревор не ответил. Он просто продолжал держать меня, пока я тряслась от сдерживаемой ярости. Это было слишком. Все это было чертовски болезненными. Моя сестра и я пережили столько дерьма, когда были детьми. Сначала когда мы жили с нашей матерью, разбившейся на поезде, а затем с целым рядом приемных семей. Так что пришло время нам успокоиться. Не так ли? В смысле, мы же не так много просили?

Почему, черт возьми, у некоторых людей была такая легкая жизнь, когда остальным из нас приходилось бороться за каждую частичку счастья, которую мы могли уловить? А потом, когда жизнь была готова подарить нам что-то хорошее, почему неимущим было так трудно просто принять это?

Почему я стояла в объятиях человека, о котором заботилась, того, кто простил меня за то, что обращалась с ним как с дерьмом, и не могла даже обнять его в ответ? Я не могла заставить себя это сделать. И просто стояла там, позволяя ему попытаться успокоить меня, и все это время ругала себя, свою жизнь и всех, кто меня подводил.

— Что тебе нужно? — спросил он, крепче прижимая меня к себе. — Скажи мне, что тебе нужно от меня.

Его слова только разозлили меня. Я не знала, что мне нужно. Неужели он этого не видел? Разве Тревор не мог понять, что я понятия не имела, что, черт возьми, делать?

— Мне ничего не нужно, — тупо сказала я после нескольких минут молчания.

— Да, конечно.

— Нет. Я в порядке.

— Нет, это не так.

— Я…