— Сегодня мы Джим. Джо в Чикаго, у него отпуск. Вернется через неделю. Нас не забывает, справляется каждый день: что, мол, да как.

Джо-Джим работал пантомиму — исполнял акробатические номера с невидимым партнером. Когда он был в ударе, его искусство просто ошарашивало. Лишь на несколько лет старше Джека, сейчас он выглядел постаревшим, да и смотрелся так, словно его плохо кормят. Глаза беспокойные, впавшие; на высоких скулах темная желтизна; щеки и подбородок поросли двухдневной щетиной. Запястье плотно перехвачено несвежим бинтом.

«Опять полоснул, — пришло Джеку в голову. — А впрочем, вряд ли серьезная попытка».

— Ты почему не выступаешь? — спросил Джо-Джим. Он настаивал, чтобы его звали обоими именами, и не важно, кто присутствует в данный момент. Мало кому было известно, что его номера всякий раз исполнялись то одной, то другой половинкой истинно раздвоенной личности.

— Крысята объявили забастовку.

— Вот он — возраст, что у крыс, что у меня… — кивнул Джо-Джим, «вечнозеленый» пессимист. — Времена нынче не те, Джек…

Он достал пачку сигарет, вытряхнул одну себе в ладонь.

— Отгоняю демонов, — сказал он и прикурил, сощурив один глаз.

— Кстати, насчет демонов… Последнее время доводилось их встречать?

— Не больше, чем раньше. — Джо-Джим подтянул ногой еще одно ведерко, приглашая Джека присесть. Мим-акробат достаточно настрадался в своей жизни: ограбления, разбитая любовь, недели, порой месяцы в психиатрических стационарах… Джек подозревал, что Джо-Джиму осталось максимум год-два до окончательного знакомства с улицей и нищетой — и демонами, которые украдут последние остатки здоровья. Тяжела жизнь уличного актера, ох как тяжела…

— А у тебя бывало так, что и Джо и Джим… э-э… оба уезжали в отпуск?

Его собеседник выпустил дымчатую змейку.

— Работал ли я на пустую голову, ты хочешь сказать? Ну нет, я же не могу поставить репризу с двумя невидимками… А что?

— Да так просто, — пожал плечами Джек.

— В общем, такого еще не было, но что вправду достает, так это наши ссоры. Когда не получается заставить невидимку работать его часть. — Он усмехнулся. — Что, собрался сделать комплимент, дескать, как удачно я умею адаптироваться?

— Так оно и есть.

— Искренне хочу надеяться. Работа в офисе не для меня — не вынесу, если коллеги начнут держать пари, кто из нас двоих заявится на службу следующим утром… — Он отшвырнул в траву наполовину выкуренную сигарету и раздавил ее поношенным тапком. Лицо приобрело каменные черты. — Смотри-ка, кто к нам пожаловал. Бродячая тень, выдающая себя за человека.

Высокий, донельзя худой тип — прямо-таки анатомическое пособие — ковылял в их сторону, напоминая балетмейстера в роли зомби: на голове цилиндр, фрак сшит из двух половинок (черной и белой), на спине металлической нитью выткан скелет. На мертвенно бледной физиономии резко выделялись глазницы, окаймленные широкими угольными полосками. От него так и веяло загробной тоской.

Не обращая никакого внимания на Джо-Джима, он со снайперской точностью высмотрел Джека.

— Отвали, Сепулькарий, — сказал тот, сжав кулаки.

Джо-Джим отвернулся и ушел в себя.

Сепулькарий впился в Джека иглами зрачков — изголодавшихся, но не по еде.

— Как поживает твой отец, Джереми? — спросил он гулким басом, походившим на рев быка в пещере.

— Все еще мертв, — процедил Джек. Имя он сменил годы назад — и все об этом знали.

— Я забыл, — сказал Сепулькарий. — Всегда есть смысл забывать неприятное. И вдруг — я увидел тебя, и оно вернулось обратно.

Сепулькарий никогда не производил впечатления артиста популярного или хорошо зарабатывающего. Среди цирковых бродили слухи, что он на самом деле богатый эксцентрик со скверно проработанным номером, в котором полагалось часами неподвижно стоять на углу улицы и провожать глазами пешеходов — время от времени насвистывая им вслед похоронный марш.

Что поделать: от кое-каких баскеров-неудачников — при всем добродушном в общем-то характере профессии — у людей и впрямь ползли мурашки.

В действительности Сепулькария звали Натан Зильберштейн.

— Я работал с твоим отцом, Джек, — продолжал он.

Верно. Лет пятнадцать тому назад Зильберштейн действительно составлял с отцом Джека комедийный дуэт.

— Помню. — Джек повернулся было, чтобы попрощаться с Джо-Джимом, но Сепулькарий больно впился в его плечо цепкими, костлявыми пальцами.

— Я не хотел сюда идти, — прохрипел человек-скелет. Он втянул щеки и сдвинул вымазанные белилами брови. — Они меня ненавидят.

— С чего бы это? — дернул плечом Джек.

— Но ты, юный сын старого друга, ты владеешь тем, что мне нужно!

Джек перевел взгляд ниже.

— Отпусти, или я сломаю тебе руку.

Сепулькарий повиновался, но так и остался стоять, разведя указательный и большой пальцы дюйма на три.

— Вот такого размера. Темный, в оспинах, блестящий. Опаленный временем. Кривой черный камень с красным глазком. Они хотят, чтобы я его нашел.

Скрипя зубами, Джек смерил мужчину взглядом.

— Долг платежом красен, — добавил Сепулькарий. — Я знаю, камень у тебя.

Джек помотал головой.

— Не видел я его, Натан.

И это в каком-то смысле была правда. Его отец и Зильберштейн рассорились по истечении нескольких месяцев совместной работы, несмотря на неплохие сборы в мелких комедийных театрах на Среднем Западе. В ту пору Зильберштейн был иным, хотя и тогда уже не нравился Джеку.

— Этот камень… — Сепулькарий, похоже, не мог закончить мысль.

Джек знал, что надо уходить, иначе начнется такое… Словом, он попрощался с Джо-Джимом, а затем, стараясь держаться подальше от назойливого старика, быстро зашагал к велосипеду.

Сепулькарий смотрел ему вслед — Джек чувствовал на себе потерянный, обвиняющий взгляд, который иголками впивался в шею.

— Это мой камень, Джек! А твой отец его украл! Всю мне жизнь разрушил!

Начали собираться другие артисты. Медленно, настойчиво, они окружили Сепулькария, перешептываясь, подталкивая, негромко побуждая его уйти с глаз долой.

Джек крутил педали курсом на юг.

Пропал вечер.