Язык тела Чеса был враждебно настроен: он скрестил руки на груди, его лицо сердитое и злое. В конце концов я увидела, как он кивнул и направился в направлении загородного клуба.
Себастьян выглядел расстроенным, когда вернулся в машину и захлопнул дверь.
― Все в порядке, ― сказал он. В его выражение лица отпечаталась печаль.
― Что он сказал? ― прошептала я.
― Он пообещал ничего не говорить.
― Он не выглядел счастливым от этого.
Себастьян вздохнул.
― Так и есть.
― Что он сказал?
Себастьян покачал головой.
― Пожалуйста, скажи мне, ― сказала я тихо. ― Я должна знать.
― Это не имеет значения ― самое важное, что он не расскажет никому.
― Пожалуйста, скажи мне, ― повторила я тихо.
― Зачем? ― сказал Себастьян злобно. ― Что это изменит? Он в любом случае зол на меня.
― Я думала, что ты хотел, чтобы мы были честны друг с другом, ― осторожно напомнила я ему.
Он потерял контроль.
― Почему ты хочешь этого, Каро? Почему тебе нужно вытащить каждое гребаное, мерзкое слово? Почему ты просто не можешь отпустить это?
― Как, черт побери, я должна «отпустить это»? ― прорычала я, мой страх и гнев одержали надо мной верх. ― Я та, кто будет нести ответственность перед законом, если он кому-нибудь расскажет!
― Он не расскажет! ― закричал Себастьян.
― Ну, я рада, что ты так сильно ему доверяешь! ― крикнула я в ответ. ― Потому что он тот самый идиотский болтун, который рассказал Бренде, что ты работаешь здесь!
― Какого черта Бренда имеет отношение к этому?
― Никакое! Самое прямое! Я не знаю! Просто скажи мне, что сказал Чес, мне нужно знать!
― Он сказал, что я глупый гребаный придурок, который трахается с замужней женщиной, которая, вероятно, просто хочет развлечься на лето, и он надеется, что трах этого стоит, потому что мой отец выбьет все дерьмо из меня, если узнает.
Он отвернулся от меня и стукнул кулаком по двери машины.
Я вонзила ногти в ладони, отказываясь плакать.
Несколько минут мы сидели в тишине, атмосфера была напряженной и злой.
― Тебе лучше идти на работу, ― наконец сказала я низким голосом.
Он холодно уставился на меня, затем распахнул дверь и быстро вышел.
Я продолжала ждать, что он вернется или повернется посмотреть на меня ― хоть какой-то признак признания. Но он этого не сделал.
Желчь поднималась в моем горле, я поспешно высунулась из машины, и меня вырвало, и я наблюдала, как мой поздний завтрак падает на гравий.
Я ехала домой, дрожа и чувствуя слабость.
Всю вторую половину дня я ждала, что Себастьян напишет мне. Десяток раз я поднимала свой телефон, чтобы отправить сообщение, но не делала этого.
Когда я больше не выдержала, я напечатала шесть букв.
* Извини. *
Зачем я заставила Себастьяна повторить гневные слова Чеса? Почему я продолжала позволять своей жалкой неуверенности портить самое лучшее, что было в моей жизни? Это была какая-то форма преднамеренного самоуничтожения, какой-то способ доказать, что я не заслуживаю любви Себастьяна? И это, должно быть, любовь ― иначе, зачем бы он мирился с моими смехотворными вспышками и моим эмоциональным багажом, который весил как свинец? Потому что это точно было не ради забавы.
Чувствуя себя несчастной, я прибралась в гостевой комнате ― моей комнате ― и размышляла над плачевным состоянием своей жизни. У меня правда был талан все портить. Если бы военным была нужна улыбка с негативной энергией, у них была бы одна с оружием массового поражения.
Когда я повесила одежду, мне в голову пришла мысль, о чем я забыла в вихре последний дней. Я потянулась в карман и вытащила клочок волос Себастьяна, который я сохранила с пола в ванной, когда встретила его в парке, в ту ночь, когда мы в первый раз занялись любовью. Его волосы были светло-каштановые у корней, выгоревшие на солнце до золотистых к концу ― парень-серфер, которым он был, когда я впервые встретила его после стольких лет.
Я взяла конверт из запасов Дэвида и засунула туда волосы, написав имя Себастьяна и дату в углу конверта, затем я расположила его между страниц своего экземпляра Лолиты ― этакую оскверненную книгу, к которой, я знала, Дэвид никогда не прикоснется, как будто это мусор. Это была моя личная шутка, не то чтобы я была в состоянии смеяться. В действительности я едва могла сдержать слезы.
И я знала, что меня ждет неспокойное время с Дэвидом ― он не примет, что я буду снова спать в гостевой комнате без разумного объяснения.
У меня было два выбора. Я могла солгать:
«Я в порядке. Мне просто нужно немного личного пространства».
Или я могла сказать часть правды:
«Наша женитьба окончена, и я хочу развод. Нет, у меня никого нет».
В любом случае я была напугана, не зная, что он сделает. Его нрав был так непредсказуем, я не знала, что случится, если я толкну его к этой крайности. Обсуждение развода, естественно было «крайностью».
Я пошла на кухню, чтобы сделать что-нибудь на ужин. Даже не осознавая своих движений, я засунула лазанью в духовку.
Было шесть пятнадцать, когда я начала задаваться вопросом, где Дэвид, и внезапно я вспомнила про его официальный ужин. Он был прав: мне и правда стоит чаще проверять расписание.
Я хотела выбросить лазанью в мусорку, но ненавидела переводить еду. Дэвид разогреет ее в микроволновке завтра. Ему придется привыкнуть использовать микроволновку, как только мы разойдемся ― я подумала, что ему стоит начать практиковаться.
Эта мысль заставила меня чувствовать себя немного лучше. Я решила рискнуть проверить свой телефон. Может, там будет сообщение от Себастьяна, или, может, я помучаю себя немного сильнее, увидев, что там ничего нет.
Но он ответил.
* И ты меня. *
