— Я могу сделать большую часть самостоятельно.
Она хватает пригоршню своих длинных волос и откидывается назад, чтобы как можно больше поместить в таз. Затем вслепую тянется к чашке, чтобы намочить остальное, но только акробатка смогла бы это сделать.
— Я сделаю. — Отбрасываю ее руку и собираю все ее волосы вместе. — Откинься назад.
Поместив большую часть волос в тазу, наполняю чашку, чтобы намочить остальные. При первом же наливании половина воды стекает ей на лицо.
— Черт, извини.
Женщина вытирается полотенцем.
— Все в порядке.
— Почти зажило. — Осторожно прикасаюсь к красной отметине на линии ее волос, которая кровоточила, когда я нашел ее.
Хватаю мыло, щедро наливаю его в руки, а затем втираю в ее волосы. Некоторые капли стекают по ее лбу, но она не жалуется, только вытирает их полотенцем. Женщина закрывает глаза, что, вероятно, к лучшему, учитывая, что повсюду мыло. Я никогда раньше не мыл волосы женщине, но думаю, что лучше всего начать с кожи головы, а затем работать по всей длине секциями.
Так я и поступаю, убедившись, что каждая прядь намылена, прежде чем положить все это обратно в таз.
Ее волосы даже мягче, чем кажутся. Цвет темного кленового дерева. Я никогда раньше не замечал, какие у нее длинные и темные ресницы и как они выделяются на фоне ее бледной кожи. Подбородок острый, а нос маленький и покрыт веснушками. Она определенно хорошенькая.
Кладу руку ей на лоб, чтобы убедиться, что вода и мыло не попадут ей в глаза, и ее розовые губы приоткрываются. Твердость в моих штанах замечает это, и я заставляю себя сосредоточиться на текущей задаче. Праздные руки — игровая площадка дьявола. Мои руки не бездействуют, но разум все же в аду.
Выжимая лишнюю воду, я убеждаюсь, что в ее волосах не осталось пены. Точно так же, как она делала со мной, я укутываю ее голову в полотенце, когда заканчиваю.
— Спасибо, — тихо говорит Джордан. — Я уже чувствую себя намного лучше.
Выливаю воду из таза на улицу, а когда возвращаюсь, она сидит перед печью, расчесывая пальцами спутанные волосы.
Обычно я был бы категорически против того, чтобы одалживать кому-либо свою расческу для волос. Но что-то в ней заставляет меня захотеть сделать это. Может быть, в благодарность за то, что вымыла мне голову? Как извинение за то, что возбудился? Или просто потому, что в глубине души я знаю, что это достойный поступок.
Хватаю расческу с кровати и когда протягиваю женщине, она, кажется, так же шокирована моим предложением, как и я сам.
Спотыкаясь, я возвращаюсь к стулу и вместо того, чтобы повернуть его обратно к столу, я сажусь лицом к ней, и наблюдаю, как Джордан изящно расчесывает волосы.
Огонь освещает ее лицо, и ее спокойная улыбка заставляет меня пожалеть, что я не художник. Если бы только у меня был фотоаппарат. Она напоминает мне редкую тропическую птицу, когда наклоняется и изгибается, чтобы провести расческой до самых кончиков волос.
— Уф. — Она поворачивается ко мне, и я вырываюсь из своих мыслей, но все еще наблюдаю за ней. — Можешь мне помочь? — Она встает и подходит ко мне. — У меня болят ребра, когда я пытаюсь поднять руку, чтобы достать сзади.
Беру расческу из ее рук, а женщина поворачивается и опускается вниз между моих ног. Если бы она повернулась, то оказалась бы на уровне глаз с болезненной пульсацией между моих бедер.
Я делаю все возможное, чтобы нежно расчесать завитки в ее мокрых волосах, не причиняя Джордан слишком большой боли. Когда заканчиваю, я не готов к тому, что она уйдет, поэтому продолжаю расчесывать ее волосы от корней до кончиков. Тихий стон срывается с ее губ, и женщина прислоняется к моей ноге. Мои руки все еще в ее волосах, мои мысли разбегаются в голове.
Я хочу ее.
Иррациональная часть меня кричит, что я должен взять ее. Эта женщина уже моя. В конце концов, я спас ей жизнь. Теперь Джордан принадлежит мне, ведь если бы не я, то она была бы мертва. Я отбрасываю нездоровые мысли и страх, что переступил черту деструктивного мышления, от которого, возможно, никогда не оправлюсь.
— Я иду спать. — Глубина и грубость моего голоса пугают даже меня. Я говорю, как голодное животное, вынужденное уйти от свежей добычи.
Встаю и перешагиваю через нее, забирая расческу с собой. Я оставляю ее одну на полу хижины. Но забираю свои фантазии с собой в нечестивый склеп в своем сознании, чтобы разыграть их все и, в конце концов, заснуть.
ДЖОРДАН
Я не могу уснуть.
Поскольку большинство моих травм зажили, и мои дни в хижине проходят без происшествий, я нахожу, что ночи становятся длиннее. У Гризли, похоже, нет никаких проблем со сном каждую ночь, но он выходит на пару часов каждый день, делая то, что он там делает. Даже сейчас, когда я лежу на полу, мои влажные волосы скручены в клубок, я слышу, как он глубоко и ровно дышит надо мной.
Мне больше нечего делать, кроме как лежать со своими мыслями, и я обнаруживаю, что мой разум возвращаются к тому времени, когда его руки были на мне. Такие длинные сильные пальцы, которые двигались уверенно — как будто он касался меня миллион раз.
Он, казалось, знал, как обращаться с кожей головы женщины, где надавить, а где нежно прикасаться. Это заставляет меня задуматься, со сколькими женщинами у него были романтические отношения. Неделю назад я бы сказала, что, возможно, Гризли никогда раньше не был с женщиной — его грубое отношение и постоянный хмурый взгляд отпугнули бы любых заинтересованных женщин.
Теперь я уже не так уверена.
У меня отчетливое ощущение, что он был с женщинами. Может быть, ему когда-то разбили сердце, что объяснило бы, почему с ним трудно сблизиться. Одно можно сказать наверняка: он не такой неопытный, асексуальный мужчина, каким я его себе представляла.
Очевидная выпуклость под ширинкой его штанов, когда я мыла ему голову, была более чем достаточным доказательством. То, как он пытался это скрыть, еще больше убедило меня в том, что Гризли такой же горячий самец, как и все остальные.
Я не настолько глупа, чтобы думать, что его влечет направленно именно на меня. Прикосновение любой женщины, что-то столь же интимное, как мытье головы женщины, произвело бы возбуждающий эффект на любого мужчину, который был один Бог знает как долго один.
Тем не менее, я не могу сказать, что мне это не понравилось.
Наблюдая, как мужчина корчится, слыша, как учащается его дыхание… дело в том, что сексуальное возбуждение заразно. И даже спустя много времени после того, как Гризли лег спать, я ловлю себя на том, что хочу чего-то большего. Я чувствую боль в местах, в которых и представить не могла, что будет болеть, застряв в хижине с незнакомцем.
Он больше не незнакомец.
Хотя я почти ничего не знаю об этом мужчине, чувствую, что мы каким-то образом связаны.
Не видя конца своим блуждающим мыслям, я подбрасываю в огонь еще дров и пытаюсь читать. Рана на моем левом боку чертовски зудит, но я не решалась снять все повязки, чтобы проверить ее. Я изо всех сил стараюсь почесать ее, но, похоже, не могу получить достаточно контакта для облегчения.
К черту все это. Что еще мне делать?
Откладываю книгу, и мне требуется немного времени и маневров, чтобы снять свою термо рубашку. Подношу ее к носу и съеживаюсь.
— Пора помыться, — шепчу я. Чего бы я только не отдала за горячую ванну и дезодорант.
Осторожно разматываю бинты вокруг туловища, а затем поднимаю руку как можно выше, чтобы достать пластырь. В конце концов, я снимаю марлю и бросаю ее вместе с пластырем в огонь. С небольшим маневрированием грудью и акробатикой мне удается хорошо рассмотреть красно-фиолетовую рану на боку. Рана длиной примерно сантиметров семь все еще свежая, но, похоже, заживет. Засохшая кровь и мазь покрывают окружающую область, и думаю, что мне следует очистить ее, прежде чем снова забинтовать.
Хватаю аптечку, достаю ватный тампон и опускаю его в воду. Осторожно нажимаю на рану, проверяя боль в каждой области. Мой торс все еще усеян синяками, большинство из них желтые и исчезающие, но пятно на ребрах все еще фиолетовое и чувствительное.
Шипя сквозь зубы, нажимаю на область, ближайшую к ране, и из-под нее набухает кровь.
— Черт. — Если эта штука снова откроется, я могу задержать наш уход отсюда. Поэтому решаю оставить все как есть и забинтовать обратно.
Марля, бинт… мазь…
Ступеньки лестницы скрипят.
Я поднимаю взгляд и вижу, как Гризли спускается вниз, и хватаю рубашку, чтобы прикрыть грудь. Его напряженные карие глаза почти светятся в свете огня, и я парализована под его пристальным взглядом.
