Мужчина медленно оборачивается, в его глазах мелькает что-то опасное.
— Подожди. — Я наклоняюсь и изучаю выражение его лица, которое определенно злое. — Ты серьезно злишься на меня?
Гризли сильнее сжимает челюсть.
— Моей жизни ничего не угрожало. — Его голос низкий и пугающе спокойный.
— Ты этого не знаешь. Рыси могут быть очень агрессивными. Особенно если у них бешенство. — Я обвиняюще тычу пальцем ему в грудь. — Тебе следовало бы поцеловать меня в задницу за то, что я там сделала.
— Никогда. — Он выхватывает ведро с одной рыбой из моей руки и оставляет меня, разинув рот, смотреть ему в спину.
— Она могла сожрать тебе лицо!
— Ты это говорила. — Он хватает нож и засовывает его в ведро. — Теперь она жрет наш ужин.
Сбрасываю куртку и ботинки.
— Знаешь, большинство людей не были бы так неблагодарны к тому, кто только что спас им жизнь.
Гризли медленно поворачивается и смотрит на меня с такой интенсивностью, что воздух наэлектризовывается.
Я хмурюсь. Он продолжает свирепо смотреть и, как покорная собака, я опускаю взгляд.
Чувство вины давит мне на грудь.
Подхожу к печи, набиваю ее дровами, а затем сажусь перед ней, чтобы согреться. Когда мельком смотрю на мужчину, он все еще смотрит на меня.
Этот человек говорит так много, не произнося ни единого слова.
— Замечание принято.
Только после этого он возвращается к рыбе и оставляет меня наедине с моим унижением.
АЛЕКСАНДР
Солнце зашло, поднялся ветер и колотит по старым бревнам хижины. И причина, по которой я могу слышать шум ветра снаружи, заключается в том, что внутри хижины тихо с тех пор, как мы вернулись с рыбалки.
Последние несколько часов я старался держаться как можно дальше от этой женщины, чтобы не сказать ей чего-нибудь такого, что могло бы ранить ее сильнее, чем, кажется, я уже сделал.
Рысь не представляла для нас угрозы. Все, чего я хотел — это остановиться и посмотреть на неё, потому что нахожу любое животное, живущее в стихии, очаровательным.
Когда Джордан бросила ей половину нашей еды, я чуть не сошел с ума. В ситуации, когда пищу трудно достать, растрата хорошего белка, как это сделала она, может стать смертным приговором.
Я бы сказал ей об этом, если бы она продолжала настаивать, но, к счастью, в этом не было необходимости.
Дело в том, что из-за лишнего рта, который нужно кормить, мои запасы продовольствия почти иссякли, а из-за неподходящей погоды, удерживающей нас на месте, мы можем попасть в опасную ситуацию в считанные дни.
Приношу ей миску вареной рыбы, риса и овощей, а затем сажусь за стол. Порции жалкие, но сойдет.
— Эй, — говорит она, ставя еду на стол.
Садится на стул напротив меня, и я вздрагиваю, когда ее колено касается моего бедра. Я заметил, что в последнее время она делает это все чаще и чаще. Приближается. Слишком близко.
Беру свою миску в руку и откидываюсь назад, чтобы поесть.
— Я сожалею о рыбе.
Я не отвечаю.
— И из-за удочки. — Она вздыхает. — И за то, что вела себя неблагодарно за все, что ты сделал.
Я поднимаю бровь.
Джордан закатывает глаза.
— И за то, что раздражала тебя, все время болтая.
Я хмыкаю и кладу в рот кусочек еды, смакуя его. Мы едим молча, и женщина забирает наши пустые миски, чтобы ополоснуть их. Я отодвигаю стул, чтобы встать, думая, что с таким же успехом могу пойти спать.
— На самом деле я не замужем. — Она делает глубокий вдох, а затем поворачивается ко мне лицом, высоко подняв подбородок. — Линкольн. Он мне не муж.
Мой взгляд падает на золотое кольцо на ее пальце.
Она поднимает руку.
— И он не мой жених.
Не замужем, не жених, тогда зачем кольцо?
