– О, так вы уже и познакомились. Ну вот, а говоришь, что всё у тебя плохо. Санаторий там какой-то вспоминаешь… Забудь! И кадри свою Юлю. Придумал тоже "дружеский интерес". – Генка передразнил меня. – Два дебила это сила! А два писателя – ещё сильнее! Ты писатель или где?

– Да не, не познакомились мы особо. Оля появилась в моей жизни и всё перевернула. А теперь… Знакомиться с кем-то, флиртовать – тем более не хочу. Не сейчас. Даже имя своё не хочу говорить.

– Ну и не говори. Помнишь, мы с пацанами тебя в школе дразнили Ольха, а потом исковеркали до Алёха? Классуха ещё удивлялась, где, мол, логика: Степана Алешей называть.

– Ага. А тебя "Чебурек": потому что само сложилось Гена – значит крокодил Гена – значит Чебурашка – ну и как-то сам напросился Чебурек.

– Не сам напросился. Это Митька Филимонов ляпнул и приклеилось.

– Не помню уже, прикинь. Филю помню, а то, что он придумал – нет.

– Ладно, Лёша, я пошёл Витальку купать. В общем, ты не тупи. Назвался писателем – и псевдонима не гнушайся.

Я попрощался с Генкой и отключил телефон.

Вряд ли у нас с Юлей будет какое-то общение. Лехой представляться не придётся.

Она скоро, наверное, пароль на сайте сменит и всё закончится. Что ещё нам с ней обсуждать? Ну, ноутбук её у меня – надо бы решить как ей его вернуть. И всё, собственно. И всё…

Юля

– Милая, ты только не думай про Максимушку плохо, – мама продолжала крепко держать меня за руку, – он ни в чём не виноват! Мальчик сам переживает, что так получилось.

Мама занервничала, я решила, что сейчас с ней лучше соглашаться во всём

– Мама, не волнуйся, пожалуйста. Конечно, всё нормально. Случайность.

– Да, да, именно так. Форс-мажор. Но меня это так подскосило, Юленька, – мама заплакала, – это же такие большие деньги!

– Это всего лишь деньги, мам. Большие, маленькие – какая разница. Ну, не было их, ну, появились, пропали. Это всё неважно, не стоит твоих нервов. – я изо всех сил говорила спокойным тоном, чтобы поддержать маму, чтобы проблема не казалась ей убийственной.

– Ты так легко рассуждаешь, потому что не зарабатываешь полностью на жизнь, не жила никогда впроголодь, никогда не планировала семейный бюджет от зарплаты до зарплаты без возможности опереться на кого-то. – мама, в ответ на мою реплику, заговорила обиженно-назидательным тоном, словно я не поддерживала её, а ругала и ей приходилось защищаться. – Юля, ты не знаешь цену деньгам. Ты беспечна. "Легко пришли-легко ушли" – так ты рассуждаешь, да? Нет, милая моя, всё не так просто. Ты понимаешь, что не просто деньги-бумажки сгорели – твоя квартира сгорела! Мысль об этом меня убивает! А тебе "какая разница".

Я вздохнула. Старая песня о главном. Я снова виновата. Что-то это уже так мне надоело…

Пять минут рядом с мамой, и я на ровном месте виновата в том, что могла плохо подумать о Максе, в том, что беспечна по отношению к деньгам, что недостаточно прониклась горем мамы.

– Мам, хочешь правду? Мне жаль, что так случилось с деньгами, но я не успела почувствовать их своими и потеря финансов, как и появление, для меня почти эфемерна. Я эти деньги не видела, не держала в руках. Я вообще могла о них ничего не знать. И в моей жизни ничего бы не изменилось.

Я очень сочувствую тебе, – я интонацией подчеркнула последнее слово, – но не жди от меня заламывания рук и причитаний по этому поводу.

Мама смотрела на меня молча со всё более округляющимися от удивления глазами.

А меня понесло куда-то смелее и смелее…

– А насчёт Макса: козёл он, мам. Никакой он не хороший мальчик. Был таким сто лет назад, да весь давно вышел. Не могли у него все деньги на бирже сгореть. Я не сильно разбираюсь в этом, но и то понимаю – все деньги не могли сгореть. Он обокрал тебя, мама.

Мама заморгала, не находя слов.

Я освободила свою рук из её хватки, поцеловала в лоб и выходя из палаты сказала :

– Береги себя. Нервные клетки не восстанавливаются.

Закрыв дверь в палату, я чуть не сползла на пол коридора. Меня, вероятно, пригвоздило к стене моё бешено бьющееся сердце.

Я возразила маме! Я… я.. я нахамила ей!

Ох, ничего себе!

Меня штырит и колбасит от волнения, но как же мне здорово!

***

– Макс, привет. Ничего не хочешь рассказать? – трубку он всё-таки взял, хоть и с пятого дозвона.

– Привет. Ты уже в курсе? Неудача, да… Я в стрессе, милая. Никогда такого не было и… – Макс так громко вздохнул в трубку, что я поморщилась от шума его дыхания.

– Мама в больницу попала. У неё удар от твоей неудачи. Ты ударил мою маму, Максим, ты это понимаешь? – я решила не стесняться и называть вещи своими именами.

– Юля, я-то тут при чём? Это был риск и я это не скрывал. Биржа очень непредсказуема. – Макс как всегда не извинялся, а отбрыкивал от себя претензии. Он делает так постоянно, сколько я его знаю. С тех студенческих пор, как мы познакомились. Но раньше я не заостряла на этом внимание. Мне даже первое время казалось, что это круто, что мой парень никогда не чувствует себя виноватым. Не то что я.

– Какое вообще право ты имел брать деньги у моей мамы? В моё отсутствие, без моего ведома? – я была полна решимости заявить о своём мнении на сей счёт.

– Ого, Юлька – не узнаю тебя. Такая решительная из санатория вернулась, куда деваться, – в голосе Макса я заметила откровенную издёвку.

– Ты собираешься возвращать маме деньги? – я сделала вид, что не услышала его последнюю фразу.

– Я бы рад, но денег нет. – очень просто, словно речь шла о десяти рублях долга, ответил Макс.

– Максим, ты продал совесть и наши отношения за горстку монет? Не ожидала от тебя. – меня душило бессилие. Я вдруг поняла, что ничего, абсолютно ничего не могу поделать со сложившейся ситуацией.

– Какие отношения? Ты давно их променяла на свои книжки-пустышки. Амелина Фрайди! – Макс практически выплюнул мой псевдоним – настолько нескрываемая желчь сквозила в его интонации. – Ты что, думала со мной можно так поступать?

– О чём ты говоришь? Я не понимаю. Как я с тобой поступила? – у меня в висках застучало.

– Пренебрежительно. Ты пренебрегла мной. – Макс то ли зашипел, то ли зарычал в трубку телефона.

– Но ведь ты сам отдалился от меня: у тебя появились качалка и биржа. А мои книги лишь после пришли, как следствие… – я начала оправдываться, понимать это и почти заикаться от того, что снова меня накрывает неспособностью постоять за себя, – и вообще – люди расстаются, Макс. Это не повод…

И тут меня прошибло озарением.

– Ты это специально? Ты так наказал меня, да?

– Камилла не справилась, но так тоже неплохо, – усмехнулся Макс.

Я настолько не узнавала его голос, что мне даже стало страшно. Эта наглость, эта циничность, эта интонация, полная ненависти в моей адрес – это всё принадлежит парню, которого я когда-то любила? Неужели при расставании люди настолько меняются? Или расставание лишь проявляет истинную сущность человека? Но не мог же он столько лет притворятся!

Или просто не было повода проявить себя?