– Отодвинешься, – продолжила Беверли, – а он откроет пенал и поставит его так, чтобы тебе были видны эти дохлые мухи. Самое ужасное было то, что он ухмылялся вот так, но никогда ни слова не говорил. Миссис Дуглас знала это. Грета Бови жаловалась ей на него, и Салли Мюллер, я думаю, тоже, но... Миссис Дуглас сама его боялась.
Бен качнулся на стуле, закинув руки за голову. Беверли до сих пор не может понять, как можно быть таким тощим.
– Уверен, так оно и было, – сказал Бен.
– Ттак ччто же случилось с нним, Беверли? – спросил Билл.
– Ричи, помнишь рогатку? Рогатку вспомнили все.
– Билл дал ее мне, я сначала не хотела, но он... – она вымученно улыбнулась Биллу, – одним словом, вы же сами знаете, как трудно сказать «нет» Большому Биллу. В общем, у меня была эта рогатка, и в тот день я решила попрактиковаться. До сих пор не могу понять, как это у меня хватило духу воспользоваться ею. Правда, выхода у меня не было. Я убила одну из этих тварей. Господи, это было ужасно. Даже сейчас мне страшно вспоминать. Я убила одну, но другая схватила меня. Вот смотрите.
Она подняла руку и развернула ее так, чтобы всем был виден круглый бугристый шрам на предплечье. Словно к коже прижали горящую сигару. От одного его вида Майка Хэнлона передернуло. Он никогда не слышал эту историю, но догадывался о ней.
– Ты был прав насчет рогатки, Ричи, – сказала Беверли. – Это действительно смертельное оружие. Сначала я побаивалась ее, но теперь она мне даже нравится.
Ричи засмеялся и хлопнул ее по плечу.
– Ха, я знал это еще тогда, глупая ты баба!
– Правда?
– Да. Это было видно по твоим глазам, Бевви.
– Я имею в виду, что она была похожа на игрушку, но оказалась настоящей. Она пробивала дырки в чем угодно.
– Ив тот день ты в чем-то пробила дырку? – задумчиво спросил Бен. Она кивнула.
– Не в Патрике, случайно?
– О Господи, конечно же, нет! – говорит Беверли. – Не в нем.., подожди-ка...
Она потушила сигарету, отпила из бокала и снова взяла себя в руки. У нее возникло ощущение, что память вот-вот вернется полностью.
– Знаете, я каталась на роликах, упала и здорово ушибла ногу. Потом решила спуститься в Барренс и пострелять. Сначала заглянула в штаб – думала, вы там. Вас не было, только пахло дымом. Там еще очень долго стоял этот запах, помните?
– Нам ведь так и не удалось его до конца проветрить. – подтвердил Бен.
– Я пошла к свалке. Там было во что пострелять. – Она замолчала. На ее лбу выступил мелкий бисер пота. Наконец, она продолжила:
– Я хотела пострелять во что-то живое. Не в чаек – этого бы я никогда не сделала, а в крыс. Хотела попробовать, смогу ли... Хорошо, что я пошла со стороны Канзас, а не со стороны Олд-Кейп, потому что со стороны Олд-Кейп, возле железнодорожной насыпи, совершенно открытое место. Они сразу бы меня увидели, и тогда я не знаю, что бы случилось.
– Ккто бы ттебя уувидел?
– Они – Генри Бауэре, Виктор Крисе, Белч Хаггинс и Патрик Хокстеттер. Они были на свалке и...
Вдруг она начала безудержно хихикать, ее щеки стали пунцовыми, на глазах выступили слезы.
– Что за черт, Бев? – спросил Ричи. – Мы тоже хотим посмеяться.
– О, это была шутка, – ответила она. – Это была шутка, но они, наверное, убили бы меня, если бы знали, что я подсматриваю.
– Я вспомнил! – воскликнул Бен и тоже начал смеяться. – Я помню, ты рассказывала.
Давясь от смеха, Беверли сказала:
– Они сидели со спущенными штанами, пукали и поджигали свои газы.
На мгновение воцарилось гробовое молчание, потом все разразились хохотом.
Она затянулась, обвела их взглядом и начала рассказ:
– Если идти к свалке со стороны Канзас-стрит, это было немного похоже
2
на то, как будто ты входишь в какой-то пояс астероидов. Пояс свалкоидов. Сначала вокруг нет ничего, кроме кустов и мягкой земли, а потом появляется первый свалкоид – ржавая жестянка из-под соуса «Принц Спагетти» или бутылка, по которой ползали жучки, привлеченные сладкими остатками лимонада или сиропа. Где-то блестит на солнце застрявший в ветвях дерева кусок фольги. Потом видишь или, если зазевался, наступаешь на пружину от матраса или на кость, которую притащила туда какая-нибудь собака.
Сама свалка была не таким уж плохим и даже интересным местом. Что было неприятно, так это то, как она разрасталась. Этот пояс свалкоидов.
Она подходила все ближе. Деревья становились выше, в основном это были ели, кусты редели. Пронзительно кричали чайки, воздух был наполнен запахом гари.
Вдруг поблизости послышался чей-то крик, и она подпрыгнула от неожиданности. Потом кто-то засмеялся. Беверли усмехнулась. Значит, они все-таки здесь. Они ушли из штаба, потому что там воняло, и перебрались сюда. Наверное, бьют камнями бутылки или просто роются на свалке.
Она пошла чуть быстрее, забыв о своей ужасной ссадине, так ей хотелось увидеть их.., увидеть его, с его рыжими волосами, совсем как у нее, увидеть, как он улыбнется ей своей чуть кривой улыбкой, которую она так любила. Беверли была еще слишком юной, чтобы полюбить серьезно, слишком юной, чтобы чувствовать что-то, кроме простой влюбленности, но Билла она любила. Она шла теперь быстрее, роликовые коньки оттягивали ей плечо, висевшая на ремне рогатка при каждом шаге больно била ее пониже спины.
Беверли оказалась уже совсем недалеко от них, прежде чем поняла, что это не ее компания, а парни Бауэрса.
Она уже вышла из-за прикрывающих ее кустов. Ярдах в семидесяти впереди виднелась высоченная стена свалки, солнечные блики играли на осколках бутылок возле кучи гравия. По левую сторону, вдалеке, стоял бульдозер Мэнди Фазио. Впереди, гораздо ближе к Беверли, был целый лабиринт старых автомобилей. В конце каждого месяца их ломали и везли в Портленд под пресс, но сейчас там было их штук десять или больше – некоторые лежали на боку, а некоторые вверх тормашками, как дохлые собаки. Они были свалены в два ряда, и Беверли шла между ними, словно среди декораций для фантастического фильма. Она шла и лениво думала, можно ли разбить ветровое стекло вот этой, например, машины из рогатки. Один карман ее голубых шортов был доверху наполнен шариками от подшипников – ее персональная амуниция.
