В Барренсе
Тот же самый старый мост.
Ричи поставил машину около него, и они вышли и направились к ограждению – тому же самому старому ограждению – и посмотрели вниз.
Тот же самый старый Барренс.
Он, казалось, не изменился за последние двадцать семь лет; Биллу переход, сделанный здесь и ставший единственной новой приметой местности, казался нереальным, чем-то таким же эфемерным, как живопись на стекле или как эффект проекции заднего экрана в кино. Корявые старые деревья и кустарники мерцали во вьющемся тумане, и Билл подумал: Мне кажется, вот что мы имеем в виду, когда говорим о живучести памяти, памяти или чего-то вроде памяти, о чем-то, что видим в нужное время и с нужного угла, образе, который извергает эмоции, как реактивный двигатель. Вы видите его так четко, что все, что случилось в промежутке, исчезло, ушло. Если есть желание замкнуть круг между прошлым и настоящим, то круг замкнут.
– Пппошли, – сказал он и забрался на перила. Они спустились за ним на насыпь, по которой были разбросаны щебень и галька. Когда они добрались до низины, Билл автоматически поискал глазами Сильвера и затем рассмеялся над собой. Сильвер стоял у стены в гараже Майка. Казалось, Сильвер вообще не играл здесь никакой роли, хотя это было странно после всей той истории с его появлением.
– Введи ннас ттуда, – сказал Билл Бену.
Бен посмотрел на него, и Билл прочитал в его глазах мысль: этот сон длился двадцать семь лет, Билл, -затем он кивнул и направился в подлесок.
Тропа – их тропа – с тех пор заросла, и они должны были с усилием пробираться сквозь лабиринты терновника и боярышника; вокруг них усыпляюще пели сверчки, и несколько светлячков, первых ласточек на благоухающем летнем пиршестве, показалось в темноте. Билл предположил, что дети все еще играют там, но они сделали свои собственные секретные ходы и лазы.
Они подошли к прогалине, где был их штаб, но теперь здесь вообще не было никакой прогалины. Чахлые кусты и сосны еще раз подтвердили все это.
– Смотрите, – прошептал Бен и пересек прогалину (в их памяти это было все-таки здесь, просто перекрыто еще одним слоем живописи на стекле).
Он за что-то дернул. Это была дверь красного дерева, которую они нашли на краю свалки, дверь, которую они использовали, чтобы доделать крышу клуба. Теперь она валялась в стороне и выглядела так, будто ее не касались десять лет или больше. Вьюнок прочно обосновался на грязной поверхности.
– Оставь ее в покое, Соломенная Голова, – пробормотал Ричи. – Она уже старая.
– Введи ннас ттуда, Бен, – повторил сзади Билл. Поэтому они пошли за ним к Кендускеагу, держась влево от прогалины, которой больше не существовало. Звук текущей воды становился громче, и они чуть не упали в Кендускеаг, перед тем как увидели его: разросшаяся листва стеной загораживала край насыпи. Край этот осыпался под каблуками ковбойских ботинок Бена, и Билл схватил его за шиворот.
– Спасибо, – сказал Бен.
– Не надо. Рраныие тты бы утащил мменя зза особой. Ссюда ввниз?
Бен кивнул и повел их по заросшему берегу, пробираясь сквозь лабиринты кустарников, думая, насколько легче это было, когда у вас было только четыре фута пять дюймов роста и вы могли пройти под любым кустом, любыми зарослями (зарослями в сознании, также зарослями на пути, предположил он) одним небрежным рывком. Наш урок на сегодня, мальчики и девочки: чем больше вещи меняются,тем больше они меняются. Всякий, кто говорит, что, чем больше вещи меняются, тем больше они остаются теми же самыми, явно страдает серьезной умственной отсталостью. Потому что...
Его нога наткнулась на что-то, и он свалился с глухим звуком, чуть не ударившись головой о бетонный цилиндр насосной установки. Она была почти похоронена в углублении, заросшем кустами ежевики. Когда он снова встал на ноги, он понял, что его лицо, руки, кисти исполосованы колючками ежевики в двух десятках мест.
– Да хоть бы и в тридцати местах, – сказал он, чувствуя, как по щекам бежит кровь.
– Что? – спросил Эдди.
– Ничего.
Он наклонился, чтобы посмотреть, что такое торчит. Наверное, корень.
Но это был не корень. Это была железная крышка люка. Кто-то откинул ее.
Конечно, -подумал Бен, – это мы. Двадцать семь лет назад.
Но он понял, что это безумие, даже перед тем как увидел через ржавчину свежие параллельные царапины на металле. Насос в тот день не работал. Рано или поздно кто-то пришел бы, чтобы отремонтировать его, и положил бы крышку на место.
Он встал, и они впятером собрались вокруг цилиндра и посмотрели внутрь. Они услышали звук стекающей воды. Больше ничего. Ричи взял все спички из номера Эдди. Теперь он зажег спичку и бросил ее вниз. В течение какого-то мгновения они могли видеть сырой внутренний рукав цилиндра и молчаливую громаду насосных механизмов. Это было все.
– Может, здесь долго не были, – сказал натянуто Ричи. – Не обязательно должно случиться...
– Это случилось относительно недавно, – сказал Бен. – Скорее всего после того, как прошел последний раз дождь.
Он взял еще одну спичку у Ричи, зажег ее и показал на свежие царапины.
– Ппод нней что-то есть, – сказал Билл, когда Бен погасил спичку.
– Что? – спросил Бен.
– Яя нне ммогу сказать. Похоже на ремень. Тты и Рричи, ппомогите ммне пперевернуть ее.
Они схватились за крышку и поставили ее на ребро, как гигантскую монету. В это время Беверли зажгла спичку, и Бен осторожно поднял сумочку, которая торчала под крышкой люка. Он потянул ее за ремешок. Беверли начала задувать спичку и затем посмотрела в лицо Билла.
– Билл? Что это? В чем дело?
Глаза Билла застыли. Они не могли оторваться от потертой кожаной сумки с длинным ремнем. Вдруг он вспомнил название песни, которая звучала по радио в задней комнате магазина кожгалантереи, когда он купил ее. «Саусалито летние ночи». Это было сверхъестественно, загадочно. У него совершенно пересохло во рту – язык и небо, щеки были гладкими и сухими. Он слышал сверчков, и видел светляков, и обонял густую зеленую тьму, бесконтрольно сгущающуюся вокруг него, и он подумал: Это еще один трюк, еще одна иллюзия, она в Англии, это очередная дешевка, потому что Оно напугано, да. Оно не может быть таким же уверенным, как Оно было, когда вызывало нас всех, и вообще, Билл, успокойся – сколько потертых кожаных сумочек на длинных ремнях в мире, как ты думаешь? Миллион? Десять миллионов?
Наверное, больше. Но только одна такая, как эта. Он купил ее для Одры в кожгалантерейном магазине Бербэнка, пока по радио играли «Саусалито летние ночи», по радио в задней комнате.
– Билл! -Рука Беверли лежала на его плече, тряся его. Далеко. Двадцать семь тысяч лье под водой. Как называлась группа, которая пела «Саусалито летние ночи»? Ричи, наверное, знал.
– Я знаю, – сказал Билл холодно прямо в удивленное, испуганное лицо Ричи и улыбнулся. – Это был «Дизель». Не слышу аплодисментов.
– Билл, что случилось? – прошептал Ричи. Билл закричал. Он выхватил спички из рук Беверли, зажег одну и выхватил сумочку из рук Бена.
– Билл, Боже, что...
