– Бедная Одра! Замужем за мужиком почти одиннадцать лет – и ничего о нем не знаешь. Что ты в самом деле знаешь? – он опять засмеялся и выпил до дна. Было столь же удивительно слышать этот смех, сколь видеть его со стаканом шотландского виски в руке в столь ранний час. Смех был похож на вопль боли. – Интересно, другие мужья и жены тоже обнаруживают, как мало знают они друг друга? Должно быть, да.
– Билли, я знаю, что люблю тебя, – сказала она. – Одиннадцати лет достаточно.
– Я знаю. – Он улыбнулся ей – улыбка была нежная, усталая и испуганная.
– Пожалуйста, расскажи мне, что все это значит.
Она посмотрела на него прекрасными серыми глазами, сидя в уютном кресле снятого в аренду дома, с ногами, упрятанными под ночную рубашку, женщина, которую он любил, на которой женился и все еще любил. Он попытался по глазам ее прочесть, что она знает. Но понимал, что это ничего не даст.
Вот бедный парень из штата Мэн, который учится в университете и получает стипендию. Всю свою жизнь он хотел быть писателем, но когда его зачисляют на писательские курсы, он ощущает себя заблудшим, без компаса в незнакомой и пугающей стране. Есть там парень, который хочет стать Алдайком. Другой мечтает быть новоанглийской разновидностью Фолкнера – только он хочет писать о суровой жизни бедных белым стихом. Еще девушка, которая восхищается Джойс Кэрол Оутс, но считает, что поскольку Оутс была воспитана в обществе женоненавистников, она «радиоактивна в литературном смысле». Оутс не способна, не может быть чистой, говорит эта девушка. А вот она будет чище. Есть толстый, небольшого роста выпускник, который не принимает участия в этом брюзжании. Этот малый написал пьесу, в которой девять действующих лиц. Каждое из них говорит только одно слово. Постепенно зрители начинают понимать, что, если сложить эти слова вместе, получится фраза: «Война – инструмент женоненавистнических торговцев смертью». Парень получает высшую оценку руководителя творческого писательского семинара. Этот преподаватель опубликовал четыре книги стихов и докторскую диссертацию – все в университетской печати. Он курит наркотики и носит медальон борца за мир. Пьеса этого жирдяя поставлена партизанской театральной труппой в ходе забастовки к концу вьетнамской войны, в результате которой университет в мае 1970 года был закрыт. Учитель играет одного из своих героев.
Билл Денбро, между тем, написал один страшный детектив, три научно-фантастические повести и несколько повестей ужаса, которыми он обязан главным образом Эдгару Аллану По, X. Н. Лавкрафту и Ричарду Матсону – позднее он скажет, что эти повести напоминали погребальные дроги середины 1800-х годов, выкрашенные в красный цвет.
За одну из своих научно-фантастических повестей он получает хорошую оценку.
"Это лучше, -пишет рецензент на титульном листе. – В чуждом нам контрударе мы видим порочный круг, в котором насилие порождает насилие; мне особенно понравился космический корабль с иглоподобной носовой частью как символ социо-сексуального вторжения. Интригующий подтекст повести интересен". Остальные произведения отмечены не выше, чем оценкой удовлетворительно.
Однажды в классе обсуждали маленький рассказ одной болезненной девицы о том, как корова изучала выброшенный двигатель на пустынном поле (это могло быть, к примеру, после ядерной войны), обсуждение длилось уже около полутора часов или более. Болезненная девушка, курившая только «Винстон» – одну сигарету за другой – то и дело трогавшая прыщи на висках, настаивала, что рассказ – социально-политическое заявление в духе раннего Оруэлла. Большинство участников, включая руководителя семинара, согласились с ней, но все равно дискуссия продолжалась.
И тут встал Билл – высокий и очень заметный. Все глаза обратились к нему.
Стараясь говорить осторожно, не заикаясь (он не заикался уже пять лет), он начал так:
– Я вообще не понимаю. Ничего в этом не понимаю. Почему рассказ должен быть социально – каким-то? Политика.., культура.., история.., не являются естественными компонентами рассказа. Рассказ может быть просто хорошим. Я имею в виду... – Он смотрит вокруг, видит враждебные глаза и понимает смутно, что они расценивают его слова как вызов. А может, это и впрямь – вызов. Они сейчас небось вообразили, думает он, что среди них завелся этакий женоненавистнический торговец смертью. – Я имею в виду.., а почему вы, ребята, не можете позволить рассказу быть просто рассказом?
Никто не отвечает. Молчание. Он стоит, переводя взгляд с одной холодной пары глаз на другую. Болезненная дама прекращает курить и гасит сигарету в пепельнице, которую принесла с собой в рюкзаке.
В конце концов руководитель семинара говорит ему увещевательно, как ребенку, раздраженному без всякой причины:
– Вы думаете, Уильям Фолкнер просто рассказывал истории? Вы думаете, Шекспир просто интересовался, как делать деньги? Давайте, Билл, скажите нам, что вы думаете.
– Я думаю, это очень похоже на правду, – говорит Билл после длинной паузы, во время которой он честно обдумывал вопрос, – и в их глазах читает осуждение.
– Я полагаю, – говорит руководитель, играя ручкой и улыбаясь Биллу, полуприкрыв глаза, – что вам нужно МНОГОМУ учиться.
Из глубины комнаты раздаются аплодисменты.
Билл уходит.., но на следующей неделе возвращается, решив сразиться с ними. За это время он написал рассказ «Тьма» – историю о маленьком мальчике, который обнаруживает монстра на чердаке своего дома. Маленький мальчик встречается с монстром лицом к лицу, вступает с ним в схватку и в конце концов убивает его. Билл писал этот рассказ в какой-то священной экзальтации; даже чувствовал, что не столько он рассказывает историю, сколько разрешает истории вытекать из него. Наконец он дал отдых своей горячей, натруженной руке и вышел на улицу в десятиградусный декабрьский мороз. Он ходит вокруг, его зеленые тупоносые ботинки скрипят на снегу, как маленькие ставни, которым нужна смазка; его голова, кажется, распухла от рассказа; делается немного страшно: как выбраться? Он чувствует: если рука его не будет поспевать за рассказом, он, рассказ, заставит работать глаза. «Я добью его», – уверяет он пронизывающую зимнюю тьму и нервно смеется. Он понимает, что в конце концов сделал открытие: десять лет попыток увенчались успехом – он вдруг обнаружил стартовую кнопку на огромном мертвом бульдозере, занимающем так много места в его голове. Начало положено, кнопка нажата. Машина набирала и набирала обороты. Она не для того создана, чтобы водить хорошеньких девушек на прогулки. Она – не статический, но символ. Она олицетворяет бизнес. Если он не будет соблюдать осторожность, машина сокрушит его. Билл бросается в комнату и в возбуждении заканчивает «Тьму», работая до четырех часов утра и засыпая прямо за столом. Предложи ему кто-либо написать о брате Джордже, он бы удивился. Он годами не думал о Джордже – он искренне верил этому. Рассказ возвращается от рецензента – руководителя семинара – с оценкой 2 на титульном листе. Два слова приписаны внизу, заглавными буквами. ЧЕПУХА, кричит одно. ХАЛТУРА, кричит второе.
Билл берет рукопись – пятнадцать страничек – подносит ее к камину и открывает дверцу. Всего лишь дюйм отделяет бумагу от огня, от расправы, когда ему ясно становится вся абсурдность содеянного. Он садится на кресло-качалку, и, глядя на плакат с «Благодарным мертвецом», смеется. Чепуха? Прекрасно! Пусть будет чепуха! Леса полны ею!
«Пусть валяются эти хреновые деревья!» – восклицает Билл и смеется, смеется до слез.
Он перепечатывает титульный лист, лист, на котором вынесен приговор рукой рецензента, и посылает рукопись в мужской журнал под названием «Фрак» (хотя по сути дела, он должен бы называться «Обнаженные девочки, наркоманки с виду»), И все-таки, судя по читательскому спросу, они покупают рассказы ужасов; в двух потрепанных выпусках, которые он купил в местном магазинчике, действительно было четыре таких рассказа, втиснутых между обнаженными девочками и рекламой порнофильмов и таблеток для потенции. Один из них, «Деннис Эчисон» был даже вполне приличным.
Он отослал «Тьму» без всякой надежды – он ведь и раньше писал много хороших рассказов в журналы, но их отфутболивали – и был ошеломлен и обрадован, когда художественный редактор «Белого галстука» ответил ему, что покупает рассказ за двести долларов. Помощник редактора приписал от себя, что считает его «лучшим адскистрашным рассказом после „Кувшина“ Рэя Брэдбери». И еще добавил: «Жаль, что мало людей прочтет его», но Биллу Денбро наплевать на это. Двести долларов!
Он идет к консультанту с зачетной книжкой. Тот ставит в ней свои инициалы. Билл Денбро скрепляет зачетную книжку с поздравительной запиской помощника художественного редактора и прикалывает ее к доске объявлений на двери руководителя семинара. В углу доски – антивоенная карикатура. И вдруг – это получилось как-то само собой – его пальцы достают ручку из нагрудного кармана и он пишет через всю карикатуру: "Если литература и политика действительно станут когда-нибудь взаимозаменяемыми, я убью себя, потому что не буду знать, что делать. Политика, видите ли, всегда меняется. Литература – никогда. -И, подумав, добавляет, не сдержавшись:
– Я думаю, вы должны многому учиться".
Его зачетная книжка возвращается по университетской почте через три дня. В графе: ОЦЕНКА НА МОМЕНТ СДАЧИ, руководитель даже не поставил ему «удовлетворительно», сердитая двойка красовалась там. Ниже руководитель приписал: «Вы думаете, Денбро, деньги что-нибудь доказывают?»
– Разумеется, – сказал Билл Денбро пустой квартире и снова громко расхохотался.
На последнем курсе колледжа он осмеливается написать роман, потому что не знает, как выкрутиться. Он спасается рукописью в пятьсот страниц. Он посылает ее в «Викинг Пресс», считая это первой попыткой пристроить свою книгу о привидениях... Первая попытка оказалась последней. «Викинг» приобретает книгу.., и для Билла Денбро начинается сказка. Человек, которого знали когда-то как Заику-Билла, стал пользоваться успехом в возрасте двадцати трех лет. Три года спустя и в трех тысячах миль от севера Новой Англии он становится еще более известным благодаря женитьбе на кинозвезде, которая старше его на пять лет; бракосочетание состоялось в голливудской церкви.
В светской хронике им предрекают семь месяцев совместной жизни. Обсуждается лишь вопрос, кончится ли брак разводом или просто аннулируется. Друзья (и враги) с обеих сторон – того же мнения. Кроме разницы в возрасте, несоответствие – разительное. Он высокий, лысеющий, склонный к полноте. Медленно, порой невнятно, говорит в компании. Одра, с ее каштановыми волосами, вылепленная как статуэтка, великолепна – не земная женщина, а существо из какой-то полубожественной суперрасы.
Его наняли сделать сценарий своего второго романа «Черные пороги», главным образом потому, что право сделать по крайней мере первый набросок сценария была непреложный условием продажи, хотя его агент брюзжала, что он сумасшедший; набросок его на самом деле оказался очень приличным. Его приглашают в университетский городок для последующей работы и постановочных встреч.
Его агент – маленькая женщина по имени Сюзан Браун. Рост у нее – пять футов. Она неистово энергична и еще более неистово эмоциональна. – Не делай этого. Билли, – говорит она ему. – Откажись. У них много денег на это, и они найдут кого-нибудь, кто напишет сценарий. Может быть, даже Голдмана.
– Кто?
– Уильям Годдман. Единственный хороший писатель.
– О чем ты говоришь, Сюз?
– Он был там у них, но остался самим собой, – сказала она. – Твои шансы подобны шансам приобрести рак легких – можно, конечно, но кто захочет попробовать? Ты сгоришь на сексе и пьянке. Или на наркотиках. – Сумасшедшие карие глаза Сюзан метали молнии.
– Сюзан...
– Послушай меня. Билли! Бери деньга и беги. Ты молод и силен. Вот, что они любят. Ты войдешь туда, и они сначала лишат тебя самоуважения, а затем и твоего умения писать прямую линию от точки А до точки В. Последнее, но не меньшее – они возьмут твои пробы. Ты пишешь как взрослый, но ты просто высоколобый ребенок.
– Я должен ехать.
– Здесь кто-то пукнул? Должно быть так, уж очень сильно воняет.
