— Ты хочешь поговорить об этом?
Я пожимаю плечами. Быть может, станет легче, если я изложу свою душу. Я открываю рот, и тут раздается резкий стук в дверь.
— Обслуживание номеров!
Он ухмыляется.
— Спасена.
Когда я собираюсь встать, он кладет руку мне на колено.
— Сиди, я открою.
Он встает и рысью направляется к двери. А затем исчезает за углом, и я слышу, как он разговаривает с курьером.
Входит худой парень в рубашке-поло из отеля, толкающий тележку.
— Добрый вечер. Куда поставить?
В считанные минуты мы устраиваем пиршество на низком стеклянном столике — филе миньон, брокколи и картофель, свежий хлеб с маслом, салат, бутылка пино нуар с двумя бокалами, две большие бутылки воды и два заказа черничного хлебного пудинга с карамельным соусом. Мы сидим на полу между диваном и столом, и делим все это.
Больше часа мы говорим обо всем. Оказывается, что Эми и он — единственные дети. Но когда-то у них был старший брат, который умер от редкого заболевания сердца еще до их рождения. Оказывается, у его лучшего друга есть собака, и он хочет украсть ее, клянется, что собака любит его больше.
Я немного рассказываю о свадьбе Харрисона. Ему интересно, как мы вписались в тайские обычаи, чтобы почтить семью Сомчая. Вчера утром состоялась прекрасная церемония, с которой началось торжество. Девять монахов из буддийского храма в центре города пришли, чтобы прочесть молитвы и произнести благословения.
— И даже не спрашивай о том, была ли еда вкусной. — говорю я.
Он хмыкает с полным ртом хлебного пудинга. Проглотив, он произносит:
— Полагаю, все было очень вкусно?.
Я ухмыляюсь, продолжая резать свой стейк.
— Думаю, еда ничем не уступала оргазму, — отвечаю я, подмигивая.
— О, не играй со мной, — стонет он, откладывая вилку. — Если ты собираешься сказать, что вчерашний ужин был лучше, чем три оргазма, подаренные тебе сегодня, то я буду плакать.
Он делает выпад, обхватывая меня рукой и притягивая к себе на колени, а я смеюсь и делаю вид, будто хочу вырваться.
— Ты хочешь этого? — рычит он, его рука ныряет в открытую щель моего халата, чтобы взять мою грудь и пощипать сосок. — Хочешь увидеть, как взрослый мужчина плачет в свой черничный пирог?
Я хихикаю, все еще извиваясь.
— Это хлебный пудинг..
— Мне все равно, как эта вкуснятина называется. Но ты вкуснее, — добавляет он, покусывая мое ухо. Его вторая рука скользит по моему бедру, останавливаясь между ног.
Я вздыхаю. Это уже не кажется игрой.
— Откройся мне, — рычит он, присасываясь губами к чувствительной коже за ухом.
Мои ноги раздвигаются перед ним, словно я джинн, который может только выполнять приказы своего хозяина.
— Хорошая девочка, — бормочет он, играя с моим клитором. — Ты всегда такая мокрая? Боже, надеюсь, нет, — отвечает он,— Я хочу, чтобы ты была такой только для меня. Скажи, что ты моя.
Я дрожу, борясь с желанием двигать бедрами в такт его пальцам.
— Я твоя.
— Черт, я хочу тебя снова, — стонет он,— Пожалуйста, скажи, что я могу иметь тебя снова. Ты нужна мне, — говорит он, дергая за завязки моего халата.
Мы зажаты между диваном и журнальным столиком, но я полна решимости сделать это. Я не могу больше ждать ни секунды, чтобы получить его. Встаю на колени лицом к панорамному окну. Находясь позади меня, он распахивает халат, обнажая мою задницу. Затем он наклоняется надо мной, его рука проникает между моих ног, чтобы снова провести по щели пальцем.
— Раздвинь ноги ещё немного, детка. Ты же знаешь, какой я большой.
Я снова дразняще ухмыляюсь.
— Кто-то чувствует себя дерзким.
Он смеется, хватает меня за челюсть и целует, проникая в мой рот языком со вкусом карамельного соуса.
— Я хочу тебя вот так. Опустись на локти, — говорит он, слегка надавливая рукой на мою спину. — Покажи мне эту сладкую киску.
Я опускаюсь на локти, мое лицо лежит на сложенных предплечьях, при этом задница торчит в воздухе, чтобы он мог ее взять.
Боже, мне нравится это. Некоторые девушки говорят, что догги-стайл переоценен. Но для меня? Господи, я живу лишь ради этого.
Мне нравится чувствовать, как член входит невероятно глубоко. С его великолепным достоинством это будет ощущаться очень хорошо.
