– Я никуда не поеду! – возмутилась Ассо. – Я буду ждать Матвея.
– Ассоль, послушай. Его здесь сейчас нет. Он знает, где тебя искать. Когда он сможет, он обязательно за тобой придет. Пойдем пока домой, – проговорил Денис.
Ассо топнула ногой.
– Я никуда не пойду, – сказала она угрожающе. – Я останусь здесь!
Денис с Василисой переглянулись. Огонь уже охватил весь дом, до них доносился шум падающих перекрытий и стен. Вдалеке послышались сирены пожарных машин.
– Ассо, ты же понимаешь, что Матвей с Игнатом сейчас не здесь? – попробовала Василиса. – Их здесь нет. Матвею все равно, где ты находишься физически. Ты можешь сидеть тут, можешь потом гулять по пепелищу, можешь сидеть у нас в квартире, ты можешь быть где угодно, он тебя разыщет очень легко. Поедем.
Нехотя, поминутно оглядываясь на горящий дом, Ассо позволила увлечь себя в машину, села и расплакалась.
Пылать оказалось не страшно и не больно.
На самом деле немножко страшно и немножко больно, но, разумеется, совсем не так, как если бы он вспыхнул на самом деле. В магическом плане Матвей и так был Горынычем, и прежде носил в себе огонь, так что его внутренняя стихия слилась с внешним пламенем… с облегчением. Он взорвался, вырвался на свободу, раскинулся вширь, закинулся топливом, потянулся к небу… Полетел, покатился по степи.
Внутренний огонь его ликовал. Матвею казалось, что он танцует дикий, первобытный танец под музыку, которая, наверное, слышна была только ему. Он поискал Игната (не покалечить бы), но не нашел. Перед ним открывался мир – мир намеренно пустой, чтобы он мог делать здесь все, что ему заблагорассудится. Простираться в любом направлении. Разгораться до любой температуры. Хохотать и плясать. Впервые в своей жизни он разорвал все узы, все цепи, он наконец-то обрел свободу. Не принадлежал никому и ничему, кроме стихии.
"Танцуй так, будто никто не видит, пой так, будто никто не слышит. Люби так, будто тебя никогда не предавали"… *[Цитата приписывается William W. Purkey.]
Матвей хохотал, обнимая землю, а потом запел. В этой песне он выплескивал все, что накопилось, – все одиночество, потому что теперь он не был одиноким, теперь у него был друг и была возлюбленная. Весь страх – потому что теперь он больше никогда не будет одинок. Всю слабость – потому что он почувствовал свою силу.
Он буйствовал, выстреливая в воздух искры, подлетая кверху, стелясь понизу, выбрасывая себя во все стороны сразу. Это длилось, и длилось, и длилось, а потом он устал и лег на землю, чтобы полюбоваться звездами.
– Ну ты и жук, – сказал над ухом Игнат. – Ну ты и сволочь.
Матвей рассмеялся.
– Я прекрасно провел время, – сообщил он брату.
– Да я уж вижу.
– А ты чего не ушел? Ты же сказал, что отсюда выйдет только один из нас. Я уж думал, тебя и след простыл.
– Ты нисколько не боишься остаться тут один? На веки вечные?
Матвей перекатился и сел, глядя на Игната.
– Я не боюсь, – признался он. – Я знаю, как отсюда выйти. А ты нет.
– Если я не знаю, как выходить, я не захожу, – оскорбился Игнат.
– Ну иди.
– Не хочу.
– Отпусти себя, – сказал Матвей.
Где-то на краю памяти шевельнулась мысль, что он уже это кому-то сегодня говорил, но он позволил ей утечь.
– Это, – внушительно заявил Игнат и показал рукой, чтобы сомнений не оставалось, – мое. И я знаю отсюда выход. Ты не знаешь. Ты сам отсюда не выйдешь, пока я этого не захочу. А я не захочу.
– Эт-то интересно. Ты будешь сидеть тут со мной до скончания веков только ради того, чтобы я не вернулся к нормальной жизни? – Матвей широко улыбнулся.
– Да, это будет не слишком приятно, конечно. Ты безумно меня раздражаешь.
– Ах, как жаль.
– Но это еще одно испытание, – сказал Игнат. – Потому что есть только один способ, как ты можешь отсюда выбраться. И зависит это все не от тебя.
– Ты такой зануда.
– Да, не от тебя! Ты свой выбор уже сделал, когда я предоставил тебе такую возможность. Теперь посмотрим, что будет делать она.
– Ассо?
– Ну а кто же еще.
– Ты прямо какой-то вивисектор.
Матвей подпер щеку рукой. Взъерошил волосы. Спросил, не выдержав:
– И как ты себе это представляешь?
Игнат ухмыльнулся.
– Помнишь, я спросил у тебя: «Кто берет эту женщину…» Ты согласился. А ее тогда никто не спрашивал.
