— Попробую углубиться тоже. И пойдет… Только масштабы не те…
Он смотрел на меня, как бы давал понять, что мне должно быть известно, о чем он говорит.
— Толковый у вас материал получился. Чисто… этические проблемы, — он обрадовался находке. — Мой, конечно, будет конкретней. Мало еще здесь нас таких, — сказал он убежденно. — Мы бы всю домостроевщину растормошили. Ваш Измаденов божок. Хотел с ним побеседовать… Захожу. Он знает меня, конечно. Увидел, но одевается. «А что со мной разговаривать. Вы же с другими говорили». Говорил. «Вот и… Другие обо всем лучше моего знают». Ушел… Ну ничего…
«Еще один умный, — думаю я. — Железно уверен, что делает доброе дело».
Его ромбикового образования не хватило, чтобы оценить мои ноги и их откровенное покачивание у его колен. Он не знал, хорошо это или плохо, даже среди «корреспондентов».
Юрка недоуменно насторожился.
— Надо еще к этому парню заскочить, к художнику. Здесь у вас живет. Может, правда что стоящее. В газету сосватаю. А ты, Юрий… Когда у тебя показательные выступления? Сообщай… Знаешь, как это подадим! Первое начинание в районе.
Ромбик у корреспондента был значительный, новый, не истертый, как галстук у подбородка. Очень яркая визитная карточка.
Он оделся.
— Надо бы нам побольше общаться. У нас там глушь, а здесь, наверно, воете?
Он уехал.
Почему-то было ужасно стыдно, словно меня высекли.
2 апреля.
Юрка говорит, что любой технически грамотный человек должен знать, что маленькая доза бензиновых испарений для животных смертельна. Последствия можно было предвидеть. Я не поддерживала разговор с Юркой об этом. Мне было безразлично все, что он говорил. Какое-то отупляющее равнодушие расслабило меня, и я в себе не проясняла это до времени. Будто лишилась чего-то очень главного и все оттягиваю, оттягиваю, что-бы не увериться в своем предположении.
— Председатель собирает общее собрание. Здорово он погорел, — сказал Юрка.
Я ничего не ответила.
— Юрка, а ты точно уверен, что сам эти машины не загнал бы в гараж?
Юрка вопросительно уставился на меня.
— Почему ты не подсказал?
— Я не телепат… Не предчувствую, что может в деревне произойти.
— Значит, ты просто не знал и не успел предупредить, а как технически грамотный человек не сомневаешься, что маленькая доза бензиновых испарений для животных смертельна. Просто ты не знал, что в деревне делается…
4 апреля.
Что я ждала… Я понимала, что сама не готова к оценке. Выход не нашла бы и хотела повзрослеть сейчас, рядом с людьми. Я верила в их духовную зрелость. И надеялась… Надеялась, что все мои размышления в статье не пройдут даром.
Пронька и Безлепкина на собрание не пустили. Председатель распорядился — пьяных выводить. Пронек кричал в дверь: «Бражка собралась? Да? Все снюхались! Знали, кого удалить».
Пнул два раза в закрытую дверь. Не носком, а подошвой, и ушел.
Председатель сидел в стороне. В разговор не включался. Вид у него мятый. И докладывал он собранию бесстрастно:
— Вы все знаете, что в субботу была отгружена партия поросят, сто двадцать голов на три машины. Сопровождающими назначены на одну машину Лида Бессонова и Иван Белов. На другую — Петр Ларин и Герасимова. На третью — Вера Назарова с Белоконем. Ночью, перед отправкой на рынок, две машины поставили в гараж, одну на улицу. Восемьдесят поросят задохнулись. Живы остались только на машине Назаровой и Белоконя.
Поросята весили по четырнадцать, пятнадцать килограммов. Продавали мы их по семьдесят пять рублей. Значит, колхоз потерял шесть тысяч рублей. Решение этого вопроса я выношу на собрание. Оно должно решить, куда отнести убытки. На чей счет.
Председатель сел.
В зале было тихо.
— Можно спросить у Ларина? — Не видно было, кто говорил, но голос слышали все отчетливо. — Когда машины подошли к конторе, кто распорядился поставить их в гараж?
Ларин поднялся. Белую толстую кепку смял в руке, оперся ею на спинку стула.
— Председатель Петр Сергеевич.
— Правда, Петр Сергеевич?
— Правда.
— Еще Ларину. А приходили их проверять ночью? Ты или Лидка? Мороз же?
— Нет. Мы думали — в тепле.
— А у Белоконя на морозе.
— Я приходил раз. Смотрел своих.
— А тех не слышал?
