— А то как же, коли дело дойдет до этого, — воскликнул сын и ударил кулаком по столу. — Надену на вас наручники и айда в участок. Подведу к стойке и возьму под козырек: «Пан комиссар, разрешите доложить! Этого человека я задержал на месте преступления — убийство с целью ограбления!» «А, — скажет пан комиссар, — хорошенькое дело! За решетку его!» Вы и рта не успеете раскрыть, как окажетесь в кутузке! Без всяких яких.

Полицейский поднял кружку, посмотрел на свет и большими глотками опорожнил.

— Я, батя, — продолжал он, поставив кружку на стол, — знаю разные приемчики. У нас своя тактика. «Ты это сделал?» — «Нет. Что вы». — «Ах, нет?» — хрясь его по морде. И опять спрашиваем. «Что вы, нет» — «Ах, нет?» — хрясь по морде. И снова, и снова спрашиваем. «Да, я». Вот то-то. А вы что, раньше этого не могли сказать? Вон сколько провозились с вами!

— Э, да где вам это понять…

— Ну, нет… — ворчал отец, — окосел ты, вот и несёшь Бог знает что. Смешно слушать. Что ты шишка, я знаю, но чтобы такая уж шишка, когда все дозволено, это навряд. Над тобой есть еще другие начальники. Самоуправство не позволено даже полицейским. Будет тебе болтать, ступай домой! Что перед людьми-то позориться…

— Спокойно, — бормотал полицейский, — сперва ещё на посошок выпью. Я могу себе это позволить. У меня денег больше, чем у вас обоих. Я домовладелец, а вы голь перекатная. Вы мне, батя, ни шиша не дали. Малолеткой выгнали на мороз, — мол, зарабатывай себе на жизнь сам! Я построил себе самый красивый дом в округе. Всех переплюнул. Нынешних съемщиков вытурю, заведу новых, которые будут больше меня уважать. Что мне балконы, главное — мир в доме. Этот портняжка паршивый проклянет тот день, когда он забрал себе в голову отгрохать дом с балконом. Кто норовит меня ущучить, тому несдобровать. О, я живоглот, каких мало…

Он грохнул кулаком по столу: — А этот Сыровы пусть убирается сей же момент, сей же момент! Такого я не намерен больше терпеть, расхозяйничался, за квартиру не платит. Выгоню взашей…

— Коротышка, шибзик, — хмуро прогудел зять, который не мог простить чиновнику его неприметный рост, — подаренного костюма из-за этого не надеть!

— А когда я тебе говорил, что он шибзик, — воскликнул полицейский, — ты перечил. Что мне, костюм что ли был нужен? Я это только ради того, чтобы мир был в семье, чтоб не говорили, будто мы живем, как кошка с собакой. Ну так как? Я получу этот костюм?

— Ну, нет, — сказал сухопарый.

— Но ведь ты ж все равно не можешь его носить. Или думаешь, он растянется?

— Растянется — не растянется, — стоял на своем сухопарый, — однако ж и я могу иметь хорошую вещь…

— Добро. Я тебя насквозь вижу. Глупо ты все это замыслил. Слизываешь все с меня, хочешь со мной сравняться. Стоило мне обзавестись козой, как ты спроворил две, чтоб нос мне утереть. Ан, обе подохли, ни коз, ни ума — тю-тю… Все вы такие…

Он побагровел, глаза его налились кровью. Старик ткнул зятя в бок, и они оба выскользнули из распивочной.

4

Уже по дороге домой полицейский протрезвел при мысли об истраченной в пивнушке сумме. Увидев сидящих перед его калиткой женщин с детьми, он громовым голосом крикнул: — Всем разойтись! Нечего здесь торчать. Занимайтесь своим делом!

Женщины встали и с тихим ропотом разошлись. Затем полицейский поднялся по лестнице в мансарду. Трафикантшу он застал у плиты, сказал: — Пани, я вот что надумал. Мать моя, бедняжка, умерла. И я решил, хоть по миру пойду, поставлю ей знатный памятник. Могилу красивыми цветочками засажу. А вы каждый день будете ходить на погост подливать масла в лампадку да цветы поливать.

Трафикантша согласилась.

— И белье в память об усопшей матушке будете нам теперь стирать.

Трафикантша не возражала.

— Так, так… — меланхолически кивал головой хозяин. — Где ты, матушка моя! Хорошая была женщина. Её кончина для меня большая потеря. Приходится думать, как возместить убытки…

Он взялся за ручку двери.

— Будете докладывать мне обо всем, — добавил он, — что бы ни случилось в доме, о любой мелочи. Коротко и ясно. Назначаю вас старшей над всеми.

Глава двадцать четвертая

1

— Немедленно убрать это! — заорал пан домовладелец на всю лестницу.

— Вы что, оглохли?! — снова закричал он, не дождавшись ответа.

Только теперь пани Сырова поняла, что это относится к ней. С упавшим сердцем вышла она на террасу.

Полицейский стоял, широко расставив ноги, его багровое лицо пылало ненавистью.

— Что это такое?! — показывал он на что-то перед собой.

С оскаленными зубами и остекленевшим взглядом на террасе лежала рыжая кошка.

— Долго еще будет здесь валяться эта падаль? — рявкнул полицейский. — Я, хозяин дома, должен убирать за вами всякую пакость?!

— Бедная Мицинка, — прошептала пани Сырова, наклоняясь над мертвой кошкой. — И твой черед настал…

— Ну так как?! — выходил из себя хозяин. — Или это останется здесь для украшения?

Увидев, что ее противница мертва, Амина пустилась в радостный пляс перед конурой, прыгая на цепи.

— Даже это животное помешало… — сказала жилица.

— Что вы сказали? — с вызовом спросил полицейский.

— Ничего…

— То-то… Думайте, что говорите! Свои шпильки оставьте при себе!

— Но ведь…

— Поосторожнее! Я знаю, что у вас на уме.

— Что у меня на уме — это не ваше дело.

— Ах, вы эдакая… Вы меня доведете. Грубить хозяину я не позволю! И вообще! Поделом этой дряни! Безобразничала и собаку мне калечила. Портить свою собственность я не позволю.

— Мицинка была, как мы. Пока ее не трогали, она вела себя смирно…

— Как же, — осклабился полицейский, — лучше вас никого нету…

Пани Сырова промолчала.

Полицейский еще с минуту постоял, затем махнул рукой и ушел, злобно ворча.

Пани Сырова взяла лопату, вырыла яму и похоронила кошку. По щекам у нее текли слезы.

— Вот так-то, Мицинка, — всхлипывала она, — в доме, где убивают животных, и людям житья нет…

Когда пани Сырова проходила мимо собачьей конуры, Амине ощерилась и зарычала: «Жильцы нам не указ. Здесь мы хозяева!»

— Лежать! — прикрикнула на нее жилица.

Сука испугалась и спряталась в конуру.

2

После обеда полицейский собирался на дежурство, и тут ему доложили, что к пани Сыровой кто-то пришел. Все бросив, он рысцой припустил к своему дому. Поднялся по лестнице и встал под дверью, прислушиваясь.