С трудом произнес он, обращаясь к жене: — Теперь ты от меня уйдешь…

— С чего это я от тебя уйду? — утешала его жена.

— Не можешь же ты жить с преступником, — простонал чиновник.

— Ты не преступник, ты — рыцарь, — сказала супруга. — Ты смело заступился за жену. Все будут тебя хвалить.

— Знаешь… — таинственным голосом продолжал чиновник, — если меня посадят в тюрьму, сделай вид, будто ты от меня отказалась… У меня есть друзья, которые помогут мне оттуда выбраться. Сбегу за границу, там мы встретимся и начнем новую жизнь.

«Бредит, — подумала жена, — надо пригласить врача». Чиновник забылся тяжелым, горячечным сном. Жена на цыпочках вышла, чтобы вызвать врача.

4

На холме горит большой костер, вокруг которого расположились люди. Они смотрят на пламя и хором поют:Пай на строительство и низкая квартплата —                         ай-ей, ох!     С недавней поры вздорожала вода, —       зато от чиновника меньше вреда,                         ай-ей, ох!

Это заговорщики, — пробормотал чиновник и побежал наверх. Там он обнаружил, что вокруг костра собрались и поют не люди, а кролики. Завидев чиновника, они насмешливо задергали носами и повскакивали. Надев на чиновника кандалы, они повели его в сад. Перед ними бежала курица и кричала: — Ведут! Ведут!. — Чиновник вспомнил, что эту курицу зовут Анастазия.

Его подвели к полицейскому, который сидел на перевернутой тачке.

Полицейский сказал: — Я — Полицейский Первый, мое царство простирается на сто семьдесят пять квадратных саженей. На этой территории мне подвластно все живое и мертвое. Кто воспротивится мне, тому несдобровать. Чиновника схватить и бросить в тюрьму! Пусть он там сгниет! У меня есть на примете другой квартиросъемщик, гораздо лучше этого.

Чиновник вскричал: — Я протестую.

Чей-то голос ответил: — Где ваш пациент?

В комнату вошел розоволицый, с белой бородой врач, принесший с собой запах свежего воздуха и амбулатории. Чиновник проснулся и сказал, вяло улыбнувшись: — Чтобы кролики пели, — такого я никогда не слыхал. Это был очень странный сон…

— Тара-ра-бумбия… — запел врач, энергично потирая свои пухлые руки. — Не станем же мы, доблестный рыцарь, болеть! — пророкотал он.

С ритуальностью, в которую с незапамятных времен облекли свое ремесло эскулапы, он пациента постукивал и щекотал по спине ушами. Закончив осмотр, он провозгласил, что ничего страшного нет, если, конечно, не возникнут осложнения. Он предписал какие-то микстуры, жидкую пищу и покой, ибо относился к числу тех врачей, которые лечат пациентов ободрениями и утешениями.

Глава тридцать вторая

1

Болезнь чиновника вызвала у обитателей улицы сочувствие. Лавочник Мейстршик объявил жене, что проведает больного.

— Пойдешь и будет тебе ой как худо! — предостерегла его пани Мейстршикова.

— Хуже быть уже не может, — нахмурился лавочник.

Он побеседовал с чиновником и пожалел, что тот такой слабый. Но выразил надежду, что вскоре все образуется.

Пани Сыровой он сказал: — Пусть ваш муж не опасается, что у него будут какие-то неприятности в суде. На всей улице не найдется человека, который согласился бы свидетельствовать в пользу полицейского. Он был у нас и уговаривал свидетельствовать. Но, помилуйте, не желаю я в это встревать! Я ничего не видел, потому что чинил у себя во дворе водяную колонку. А жена ходила к Дынибилам получить долг.

И наклонившись к пани Сыровой, он зашептал: — Полицейский — негодяй, запомните это. Долго я об этом молчал, но сейчас скажу прямо. Все до поры — до времени. Я со всеми хочу по-хорошему, но когда это не получается, я серчаю. Вот давеча в воскресенье. Посылает он за фунтиком кофе. Но, помилуйте, так не годится! Ведь полагается соблюдать воскресный покой. А он на это: мол, полицейскому можно. Но я помню, что однажды он меня на этом подловил. Я заскочил к соседям за отверткой, а жена в это время по глупости обслужила его. После этого он объявил мне, что наложит на меня штраф, дабы я впредь знал, как свидетельствовать на суде. Ну что ж, если ты думаешь, что это тебе поможет, валяй. Я здесь все равно не останусь. Что хорошего ждет меня здесь? Сын, он управляющий, экономический управляющий, и так ругается, дескать, мать ему нужна, чтобы готовила. А жениться, шельмец, не желает, хотя невест вокруг хоть отбавляй. Ну я пойду.

— Навестите нас как-нибудь еще, пан Мейстршик, — сказала пани Сырова. — Мужу было очень приятно с вами поговорить.

— Само собой, — ответил лавочник, уходя, — отчего же не навестить, коли вашему мужу было приятно поговорить с таким вот старым хрычом. А вы, милостивая пани, хорошенько за мужем ухаживайте, чтоб ухудшения не было. Иной, бывает, уже прыгать готов, а дело-то швах! Пусть хорошенько пропотеет, вся пакость-то из него и выйдет.

Дав этот добрый совет, он ушел.

2

Под вечер пришел пан учитель Шолтыс. Он сел возле кровати больного и стал печальным голосом произносить слова утешения.

— С вами Господь, он посетил вас, ниспослав испытания! — начал он. — Нам надлежит не роптать, а радостно принимать удары, наносимые рукою Божьею.

— Я очень слаб, — прошептал чиновник. Он был обрадован, ему была приятна участливость, проявленная в связи с его болезнью и свидетельствовавшая о том, что он отнюдь не так одинок, как ему казалось.

«Какой славный человек» — растроганно думал он.

— Я к вам с радостной вестью, — продолжал пан учитель, — вчера нам снова являлся дед Гинек. Давно мы его не видели и приятно провели с ним время за такой задушевной беседой… Наш друг нам сказал, что вы скоро поправитесь и наберетесь сил. Только не падайте духом, надежда укрепляет человека.

— Да, да… — пробормотал чиновник.

— Я встретил пана домовладельца и призвал его быть более сдержанным. Пусть себе печется о своем достатке, но не надо подкапываться под других. Сжальтесь над своим ближним, сказал я ему, а, главное, над собой. Что толку от того, что человек приобретет хоть весь мир, если он взял на душу грех?! Словами священного писания я старался направить его на путь истины, но он грубо оборвал меня. Мол, он владелец дома и знает, как ему поступать. Мол, выслушивать наставления жильцов он не намерен. Печально было видеть, как человек гибнет по собственной вине…

Пан учитель еще некоторое время произносил цветистые фразы, обильно пересыпанные библейскими изречениями.

Затем он ушел, оставив для больного два апельсина и букет красных георгинов.

3

Пана учителя сменил сапожник. С его появлением в квартире стало оживленно и шумно, чиновнику он принес большую пожелтелую книгу со множеством загнутых уголков.

— Вот, несу вам почитать, пан Сыровы, — сказал он, — то-то позабавитесь, и время пройдет незаметно. Это книга старинная. Я носил ее с собой, еще когда скитался в подмастерьях. Никогда с ней не расставался, читал по харчевням. В ней все по правде описано, все как оно есть на белом свете… Один граф, подлец, хотел лишить красивую графиню наследства. Она была сиротой, тихая такая, смирная. Звали ее Анжеликой. Этот граф Куно припрятал куда-то завещание и под шумок пользовался всеми владениями. Церковники подсобили ему упрятать Анжелику в глубокое подземелье, бедняжка томилась там, пока ее не вызволил преданный слуга Ансельм, он помнил старые времена и завещание разыскал. Потом Анжелика взяла себе в мужья рыцаря Руперта, но не сразу, много прошло времени, покамест они смогли обвенчаться, сколько она перед тем зла претерпела от этого негодяя Куно. Попадись он мне, мерзавец, я бы его так отделал… Из этой книги видно, что по-хорошему с этакими фруктами ничего не добьешься, с ними надо пожестче… Глаза у них завидущие, они готовы все что угодно заграбастать, но это уже ни в какие ворота не лезет. Пока люди держатся вместе, напрасно зарятся господа на карманы плательщиков. Я большой охотник до книг, потому как они многому могут научить. Но только все должно быть по правде, как вот в этой книге. Есть тут картинки, люди на них что живые, особливо где оруженосец Иаков, который выносит из горящего дворца младенца Дитриха…

— Благодарю вас, пан Шупита, — прочувствованно сказал чиновник.

— Э, не за что, — откликнулся сапожник и продолжал. — Помните, вас я всегда защищу! Я хорошо видел, как вы измордовали эту полицейскую свинью. Вот так и надо. Лучше двинуть такому под дых, а когда поперхнется, трахнуть еще по черепку, чтоб носа не задирал. Я, мил-человек, все это опробовал. Не один подлец помнит мою тяжелую руку…

— Если меня посадят в тюрьму… — заговорил чиновник.

— Насчет этого вы не печальтесь, — прервал его сапожник. — Лучшие люди томились в казематах. Как в том романе, который я вам принес, есть там такой епископ Сильвио, того бросили в темницу, потому как он отказался дать ложное показание… А ежели, это самое, полицай на вас донесет, знайте — и я и все остальные, мы под присягой покажем, что ничего не видели…

Так говорил сапожник, чем весьма порадовал чиновника… Затем он забылся беспокойным сном.

4

И ему приснилось.

Он находился на каком-то дворе, заставленном порожними ящиками. Ящики были нагромождены один на другой, причем самый маленький был внизу, на нем — побольше, потом — еще больше, а самый большой стоял сверху. Пирамида эта была шаткой и грозила обрушиться.

Возле чиновника стоял полицейский — маленький мальчик в коротких штанишках и жабо. Тем не менее чиновник знал, что этот мальчик — полицейский. Странно: как это полицейский носит жабо… Однако сам чиновник тоже был еще ребенком, и на голове его красовалась матросская шапочка. На шапочке золотом была вышита надпись: «О сердце людское, не будь сердцем хищного зверя!»

Полицейский скомандовал: — Держи ящики!

— Не буду, — возразил чиновник, — держи сам.

— Если не придержишь, — угрожающе сказал полицейский, — все свалится и случится большое несчастье. Подержи немного, я сейчас вернусь и сменю тебя.

Чиновник согласился и стал придерживать ящики.

Полицейский отскочил в сторону и захохотал: — Теперь будешь держать до скончания века!

Чиновник понял, что его обманули, и заплакал. Полицейский ушел, бросив чиновника на произвол судьбы. Стоит он у пирамиды из ящиков и придерживает ее… Уже смеркается, но никто не слышит жалобных призывов и никто не приходит вызволить его.

Чиновнику становится дурно.