На следующий день Иржик привел долговязого молодого человека в темной рубашке с пестрым галстуком. На нем были спортивная куртка из серого лодена и брюки-гольф.
— Гарри Пох, — пробормотал он, показав крупные неровные зубы. — Я насчет места, — громко добавил он. — Как мы договоримся?
Михелуп внимательно его разглядывал. Это был один их тех молоды людей, которых можно каждый вечер встретить перед освещенным входом в кино: он ходил вразвалку, говорил отрывисто, на каком-то деревянном языке и каждую минуту готов был разразиться наглым хохотом. Юноша показался бухгалтеру чересчур умным и самоуверенным. Вот он стоит перед ним и не испытывает никакого смущения. Ни в чем он не похож на довоенных гимназистов, какими помнил их Михелуп. Те были тихие, покорные и очень вежливые. Пили бледный, жидкий кофе своих квартирохозяек, испытывали робость перед старшими: всегда усталые, затурканные, они жили надеждой, что когда-нибудь получат место и станут господами. Поэтому были осторожны, боялись испортить будущую карьеру.
А эти непокорны, никого не уважают, потому что им доподлинно известно, что мест для них не будет и даже после сдачи экзаменов они останутся никем. Они вообще не верят в надежные места и прочное положение и стараются не размышлять о будущем.
Гарри Пох с ходу стал выяснять условия. На вопрос, может ли он давать уроки, он ответил презрительной усмешкой:
— Неужто я не знаю материал третьего класса! Ясное дело — могу! А как вы полагали?
— Но спросить мне все-таки дозволено! — примирительно оправдывался бухгалтер.
— Отчего же, спрашивайте!
— Хорошо… — Подумав, бухгалтер назвал сумму гонорара. Юноша дал понять, что он не такой дурак, и начал бессовестно торговаться. Бухгалтер парировал, но Гарри Пох, скривив рот, процедил, что если пан Михелуп не хочет, пускай все останется по-старому. А он подыщет что-нибудь более выгодное.
— Если бы мне так не нужны были деньги, — добавил он, — я бы с вами и разговаривать не стал. Да только…
Бухгалтер сдался и завершил сделку словами:
— Надеюсь, пан Пох, мы оба будем довольны.
— Надо думать, — согласился молодой человек.
После этого бухгалтер проводил его в гараж, чтобы продемонстрировать машину. Казалось, мотоцикл признал в молодом человеке хозяина и приветствовал его радостно, задушевно. Пан Пох и мотоцикл, обнюхав друг друга, поняли, что они пользуются взаимной симпатией. Если бы в эту минуту машина превратилась в собаку, она положила бы лапы на грудь молодого человека и попыталась бы лизнуть его в лицо. А на бухгалтера оскалила бы зубы. Так, по крайней мере, почудилось самому Михелупу.
41
Яркое, радостное утро продиралось сквозь плотные занавеси в квартиру Михелупа. Золотистые пылинки гонялись наперегонки, словно крошечные мушки над озаренной солнцем лесной тропой. Под окнами шумело воскресенье.
С раннего утра квартира была наполнена суетой. Семейство бухгалтера готовилось впервые выехать за город на мотоцикле. Михелуп бегал из угла в угол и, стараясь скрыть волнение, отдавал решительные приказания. Жена приготовила холодные шницели и крутые яйца, чтобы не платить за еду в трактире. Теперь решался вопрос: кто примет участие в первой поездке, ибо мотоцикл, кроме шофера, мог взять лишь троих, — дети вдвоем помещались в привесной коляске. Михелуп уговаривал жену тоже прокатиться. Целый день она крутится возле плиты и заслужила отдых на свежем воздухе. Но пани Михелупова отказалась. Она с удовольствием посидит в воскресенье дома: починит белье, почитает, сходит в гости. Пусть уж лучше насладится поездкой муж и дети.
Она простилась с семьей, трогательно наказав бухгалтеру беречь себя и детей. Бухгалтер пообещал быть осмотрительным, энергично развеяв ее опасения. Всем своим видом он изображал бесстрашного путешественника и снисходительно разрешил жене обвязать себе шею шелковым платком. Уже уходя, позвал прислугу и напомнил ей:
— Не вздумайте сказать бабушке, что мы едем на прогулку. Она бы за нас беспокоилась, это такая добрая душа…
Учащийся Гарри Пох ждал их перед гаражом, красочно опершись о мотоцикл в точно такой же позе, как фотографируются прославленные гонщики. Он был в кожаной куртке, на его голове козырьком назад сидела кепка. Гарри Пох покуривал сигарету и дугообразно сплевывал.
— Все в порядке, пан Пох? — поинтересовался Михелуп со строгим видом работодателя.
— Еще бы! — прозвучал лаконичный ответ.
Дети разместились в привесной коляске, напоминающей турецкую туфлю, обняли друг друга за шею, их лица были разгорячены напряженным ожиданием. Бухгалтер сел на заднее сидение. Гарри Пох нажал на стартер, мотор засопел, выпустил облачко синеватого дыма, и мотоцикл с радостным курлыканьем ринулся вперед, подобно пленному животному, которое неожиданно вырвалось на свободу.
Ту-ту! Расступись! Бухгалтер выезжает на собственной машине! Ту-ту! Пошевеливайтесь, Медленноходящие! Дорогу машине! На тротуар, Медленноходящие! Ту-ту! Почему вы так злобно оглядываетесь, Медленноходящие? Что вам не нравится?
«Странные люди эти пешеходы! — думает бухгалтер. — Считают, будто улицы только для них и предназначены! Если бы могли, они вообще запретили бы пользоваться всеми видами транспорта. Своенравный, завистливый народец…»
— Что ты путаешься под колесами, дурачина! — заорал он на испуганного пешехода. — Эти люди не умеют ходить… Надо ввести какие-нибудь курсы для пешеходов…
Мотоцикл проскочил через вышеградский туннель и очутился на кривых улочках Браника. Михелуп только охал — неровная мостовая растрясла ему внутренности; он хотел спросить детей, нравится ли им ехать, но слова дробились, превращаясь в бессвязные звуки. Тем не менее он чувствовал себя властелином пространств и смотрел вокруг молодецким взором.
Вдруг из-за угла какой-то кривой улочки перед ними вынырнул полицейский. Величественно поднял руку в белой перчатке, приказывая мотоциклу остановиться.
— Почему не подаете сигнала? — спросил он строго и достал блокнот.
Бухгалтер испугался, но бесстрашно ответил:
— К чему нам гудеть, пан инспектор? Только зря поднимать шум и нарушать спокойствие…
Полицейский бросил холодный взгляд на место, откуда исходили эти слова, и вновь накинулся на шофера:
— Почему не подаете сигнал? Не знаете предписаний?
— С чего бы это я не подал сигнал? Я подавал, — отговаривался пан Пох.
Полицейский был любителем дискуссий; как и все пражские полицейские, он с наслаждением вступал в спор с каждым шофером.
— Вы не подали сигнал, не подали, — снова завелся он. Открыл блокнот и с достоинством, точно собираясь сесть за уставленный яствами стол, произнес: — Придется мне вас наказать, чтобы вы научились ездить.
— Отчего вы хотите меня наказывать, пан инспектор? — простонал бухгалтер. — Ведь я ни в чем не виноват…
Полицейский не обратил на него внимания. Какой-то там пассажир позволяет себе прерывать дискуссию с шофером!
— Придется выписать вам штраф, — повторил он. — Потому что вы не гудели, в то время как должны были гудеть.
— Да ведь я гудел, — упирался учащийся. — У меня есть свидетели.
— Какое мне дело до ваших свидетелей? Я тут регулирую движение и слышал бы, если бы вы гудели.
