— Раз я говорю… Я не виноват, что вы не слышали…
— Как так не слышал? Это исключено! Не отговаривайтесь и не задерживайте. Платите пять крон!
— Пять крон! — вздохнул Михелуп. — Не слишком ли много, пан инспектор?
Полицейский не ответил, заполнил бланк и протянул его Поху.
— Платит вон тот, — учащийся показал пальцем назад.
Выловив из портмоне пятикроновую бумажку, бухгалтер протянул ее полицейскому. Мотоцикл закурлыкал и сорвался с места. Михелуп метнул в полицейского уничтожающий взгляд. Пусть знает, что о нем думают. Однако полицейский и на сей раз не обратил на него внимания и медленно, величественно прошествовал за угол.
Приподнятое настроение Михелупа улетучилось. Бухгалтера угнетало, что он просто так, за здорово живешь потерял пять крон.
«Ни с того, ни с сего штрафуют, — сердился он. — Легко сказать! Что вы думаете, нынче пять крон на улице не валяются. И поспорить с ним нельзя! Человек не смеет возразить полицейскому. Об этом надо написать в газету. Пригвоздить к позорному столбу! Разве что-либо подобное может случиться за границей? Хотят, чтобы у нас развивался моторизированный транспорт, а сами на каждом шагу суют палки в колеса…»
Больше всего его злило, что полицейский не захотел с ним разговаривать. Обращался со своими упреками к Поху, точно бухгалтера тут вовсе не было.
«Простите, пан полицейский… Это мой мотоцикл, а пан Пох — мой наемный персонал. Я ему плачу. И если что-то вам не нравится, извольте обращаться исключительно ко мне. Вы делаете вид, будто я ничего не значу, а это, позвольте заметить, со стороны официального лица некрасивое поведение. Я налогоплательщик и уже тем самым заслуживаю уважения. Вы меня не знаете, но у меня, уважаемый, найдутся такие знакомства… Я мог бы стереть вас в порошок…»
Шквальный ветер ревел в ушах и затруднял дыхание. Мотор торжествующе пел песнь о свободе, о вольных просторах и глотал километры. По шоссе мчалась вереница автомобилей и мотоциклов, блестящие громоздкие лимузины с длинными радиаторами, солидные семейные драндулеты, щегольские авто экстравагантных форм, предназначенные для свободной любви; дребезжащие автомобильчики, купленные из третьих рук; тандемы с молодым человеком на переднем седле и его утехой сзади; машины, купленные по встречному счету, и мотоциклы, приобретенные в кредит, а за рулем шоферы, чье мировоззрение тоже куплено по встречному счету или приобретено в кредит.
Мотоцикл вел себя прекрасно. Бросался вперед, как преследующий неприятеля буйный бычок. Оставлял позади семейные драндулеты, перегонял щегольские экстравагантных форм авто, нередко побеждал и горделивых восьмицилиндровиков.
«Превосходная машина, — не мог нахвалиться бухгалтер. — Ей-ей, хорошая покупка. Сразу видно, не какая-нибудь рухлядь. Сколько автомобилей мы перегнали! Всех обойдем! Разве не замечательно иметь такую вещь? Только-только были в Праге, и вот уже куда залетели. Мотоцикл — великое достижение техники. Если бы наши предки встали из могил, вот бы подивились! Ей богу… Хотел бы я на них посмотреть!»
Потом снова вспомнил о пяти кронах, уплаченных полицейскому, и наморщил лоб.
«Жаль этих денег, — огорчался он, — я бы мог купить детям чего-нибудь вкусненького. Или Руженке букетик ландышей, она их любит. Просто так взять и выбросить пять крон — разве не обидно?.. Да и пан Пох мог бы погудеть, не развалился бы! Нужно гудеть, раз так положено. Придется его побранить. Нынче на персонал нельзя положиться…»
Мотоцикл въехал во двор одной из гостиниц. Сторож автомобилей в зеленой ливрее размышлял, надо ли поздороваться; он привык снимать форменную круглую шапочку только перед автомобилистами; но, подумав, все же чуть сдвинул ее на затылок.
— Шамать охота, — объявил учащийся Пох.
— Мы кое-что захватили, — ответил бухгалтер, — можете поесть с нами.
— Домашнее ешьте сами, — возразил молодой человек. — А я поем горяченького.
— Это, пожалуй, излишне, — печально вздохнул бухгалтер.
— Мне лучше знать, — заметил Гарри Пох и заказал себе обед.
Развернув сверток с едой, Михелуп стал наделять детей. Заказал только кофе с молоком. Грустно поедая шницель, он тайком наблюдал за своим шофером, который крупными зубами размалывал еду да еще прихлебывал пиво.
«Ну и жрет, — враждебно думал он. — Такому неплохо живется… Не он платит. А я опять зря трачу деньги. Бессовестный тип!»
А вслух заметил:
— Все-таки вы могли бы и погудеть, молодой человек! Это не обошлось бы мне в пять крон. А ведь я не краду, знаете?
— Знаю, — спокойно отвечал тот, — можно и погудеть. Что было, то уплыло. Иной раз легавый не заметит, а бывает — поднимет хай. Зависит от настроения.
42
Михелуп медленным шагом прогуливался по ресторации, оглядываясь, не встретит ли кого-нибудь из знакомых; и вдруг остановился, заметив два крупных розовых лица, совершенно одинаковых, только концы морщинок на левой щеке одного были направлены не вниз, а вверх. Гаеки одарили его слабой, приветливой улыбкой.
Михелуп помахал им шляпой:
— Вы тоже тут?
— Тоже, тоже, — отвечали розовые лица. — И вы тоже?
— Тоже, тоже.
— Прекрасный денек, верно?
— Прекрасный, прекрасный… Откуда вы тут взялись?
— Да вот, выбрались на свежий воздух…
«Всюду им нужно поспеть, — укоризненно подумал бухгалтер. — Просадили состояние на военных займах, но, конечно же, не могут не показаться на люди… Благородная голытьба! Лучше бы что-нибудь приберегли на черный день… Легкомысленные, грешные супруги! Ваш конец будет печален…»
— А что вы тут делаете? — спрашивает Макс Гаек.
— Я тут на своем драндулете, — гордо отвечает Михелуп.
Рот одного из розовых лиц почтительно произнес:
— О!
Второе лицо добавило:
