Соня рассказала ей и это. Все вечера на репетициях она болтала с Черновым. Она выпытала все… Он — приятель Тобольцева, и если б у того что-нибудь было с Засецкой или с другою, он из злорадства выдал бы Тобольцева с головой…
Широко открыв глаза, слушала Катерина Федоровна. И страх закрадывался в её душу. И стыд заливал румянцем её лицо… Откуда у неё это? У ребенка, каким она её считала?.. Говорит с каким-то проходимцем?.. «Ни невесты, ни… любовницы?» — хотела она сказать, и только осеклась.
— Довольно бредить! Ложись спать! — грубо прикрикнула она.
Соня съежилась по привычке от этого тона и покорно легла с открытыми глазами, среди мгновенно наступившей тишины.
В сердце Катерины Федоровны клокотала буря.
Прошло полчаса, час… Сестры не спали.
— Софья! — вдруг сурово проговорила старшая, подымая голову с подушки. — Ты меня знаешь? Я не люблю попусту слова на ветер бросать… Помни и заруби себе на носу: если я замечу, что ты шушукаешься с этим наглецом Черновым… Видеть не могу его морду нахальную!.. — вдруг с взрывом ненависти сорвалось у нее. — И если, вообще, замечу за тобой что… помни! Ни ногой в клуб! И запру тебя на замок… Слышала?
Соня молчала. Слезы жгли её глаза… Так вот как встретила сестра её великодушный порыв пожертвовать собою!.. Ей хотелось умереть…
Под утро Катерина Федоровна спала тревожным сном, раскинув полные смуглые руки.
А Соня всё плакала тихонько. Ей было жаль себя…
XIV
На другой день Катерина Федоровна поднялась темнее ночи. Она не сказала ещё ни одного слова, а уж весь дом замер, глядя на её сдвинутые брови.
— Что это с нею? — шепотом спросила Минна Ивановна младшую дочь… Она не решилась повысить голоса, даже когда сгорбившаяся фигура Катерины Федоровны, ушедшей на уроки, мелькнула на улице, под окнами. Соня промолчала.
До самого вечера Катерина Федоровна не могла забыть кошмарного впечатления этой ночи. Даже сцена у рояля побледнела. «Дура я буду, если поддамся этим бредням опять!»
— Что же ты не одета? — крикнула она сестре, возвратившись вечером. — Ведь ты сама знаешь, сейчас репетиция?
— Я не играю, — тихо ответила Соня. — И я не поеду…
— Что-о?
— Нет, не поеду… У меня голова болит… Мне не хочется…
Губы Сони прыгали от слез.
— Это что ещё за новости? — Вспомнив о матери, Катерина Федоровна боязливо оглянулась на запертую дверь. Потом больно схватила Соню за кисть. — Да ты в уме или нет? — зашипела она, задыхаясь от гнева и глотая слова. — Да ты что?.. Ты поклялась меня изводить своими сценами?
— Какими сценами?
— Дрянь! Дрянь девчонка!.. Я для неё стараюсь, поее просьбе впуталась в эту компанию дурацкую… Ты думаешь… мне… самой надо, что ли, вечера бросать на эти глупости? Сладко?
«Конечно, сладко»… — ясно прочла она немой ответ в упорном лице Сони. У Катерины Федоровны руки опустились. С мгновение она молчала, тяжело дыша.
— Одевайся! — глухо молвила она. Соня не двинулась.
— Слышишь ты, что я тебе говорю? — Катерина Федоровна топнула ногой. Соня подняла глаза, полные слез и отчаяния.
— Убей меня, если тебе хочется, но я не поеду! — прошептала она. И губы у неё были белые и пересохшие.
Катерине Федоровне вдруг стало страшно. Соня выскользнула из её рук. Она бессильна уже перед этой девчонкой. Это ясно. В этой натуре — гибкость ума, не поддающаяся, в сущности, никакой дисциплине… «А далыпе-то как же?» — ожгла её мысль. Она схватилась за виски.
— В какое положение поставила меня перед людьми! Я себя связала словом, а она… Скажите пожалуйста, какие сцены придумала!.. Комедиантка! С какими глазами я войду туда без тебя? Подумаешь, молоденькая… Забаву себе выдумала… ещё скажут, я тебя заперла…
— Меня никто не замечал. И сейчас ничего не заметят!
Истина блеснула перед Катериной Федоровной.
— Как же? — злобно засмеялась она. — Все в голос заплачут… Цаца какая! Принцесса!.. Обидеться изволили?.. И откуда эта дурь в тебе? Разбаловали тебя в институте… — Она с сердцем швырнула на пол подвернувшуюся ей по дороге картонку. — Ну и сиди, коли нравится! Я не заплачу… — Она вышла, хлопнув дверью.
Через секунду она приотворила её и бросила шепотом:
— Но если только ты мать расстроишь ревом своим, помни!.. Со света тебя сживу!
В клуб она приехала совсем расстроенная. Из-под черных бровей её глаза «метали молнии».
— А где же Софья Федоровна? — осведомился Чернов.
Она поглядела на него так, что он попятился.
— А вам какая печаль? — И пошла дальше.
— Как вы поздно!.. Так нельзя! — бесцеремонно и с горячим упреком кинул ей в лицо Тобольцев.
Она угрюмо покосилась на него.
— А вы думаете, у меня, кроме ваших репетиций, никаких больше дел нет?
Тобольцев так и замер, глядя ей вслед, пока она сурово и неловко здоровалась со всеми. «Красота какая! Силища!.. Теперь я знаю, что она сыграет…» — в восторге думал он.
