Анна уставилась на свои руки.
Епископ отодвинул стул, царапая полированный деревянный пол, и подошел к карте.
— Вы отправитесь в Лангали и будете заведовать родильным отделением. Ваша квалификация соответствует такой должности. Я знаю, что у вас нет никакого практического опыта. И это лучшее, что я могу сделать для вас, принимая во внимание все обстоятельства.
Анна, загипнотизированная нереальностью происходящего, смотрела, как палец мужчины прокладывает путь через всю карту от делового центра страны с многочисленными названиями миссий и крестами, обозначающими церкви, к местности на западе, где почти не было каких-либо обозначений. Ошеломленная, она молчала и следила за тем, как палец продолжал двигаться дальше, через всю страну, к самой дальней границе Танганьики.
— Это здесь, — небрежно произнес епископ. — Ближайший город — Мурчанза. Лангали находится недалеко от границы с Руандой. Теперь она, конечно, называется Республика Руанда, с тех пор как отделилась от Бурунди. — Он указал туда, где печатное слово «РУАНДА» было зачеркнуто, а сверху карандашом написано новое название.
Но не эти слова привлекли внимание Анны: ее глаза замерли на больших буквах, составлявших название целого региона, граничащего с Западной Танганьикой. «БЕЛЬГИЙСКОЕ КОНГО». Буквы далеко отстояли одна от другой и охватывали большую территорию, включавшую и южные районы. Анна снова и снова читала эту надпись.
КОНГО.
Это слово вызвало в памяти картины кровопролития и террора. Двумя годами ранее сотни европейцев — мужчины, женщины, старики и дети — были уничтожены конголезцами, после того как Бельгия предоставила их стране независимость. В информационных бюллетенях миссии Анна читала сообщения о бельгийских беженцах, скрывавшихся в Танганьике, в основном здесь, в Додоме. Они не могли говорить из-за пережитого ужаса и не имели ничего, кроме одежды, прикрывавшей их тела.
— Вы будете работать с доктором Майклом Керрингтоном, — продолжал епископ. — Очень опытный врач с прекрасным образованием. У вас будет возможность учиться у лучшего из лучших. — Он замолчал, ожидая, что Анна посмотрит ему в глаза. — И не волнуйтесь, без дамской компании вы не останетесь. Там живет и «маленькая м». — Анна молча кивнула. Она была знакома с таким способом упоминания миссионерских жен. Изначально это пошло из документов миссии, в которых всегда называлось только имя мужа и к нему добавлялось маленькое «м», если он был женат. — Миссис Керрингтон — Сара — тоже замечательный человек, — добавил епископ. — Она всячески помогает Майклу в больнице. Я уверен, что вы, как только устроитесь, почувствуете себя счастливой. — Он произнес последние слова с вызовом.
Анна встала. Даже пребывая в ужасной растерянности, она заметила, что епископ выше нее на целую голову и широк в плечах — не человек, а башня. Она посмотрела ему в глаза и призвала на помощь все свое самообладание, чтобы не позволить губам дрожать, а глазам — наполниться слезами.
— Когда я должна ехать? — спросила она.
Взгляд мужчины немного смягчился.
— Поезд идет туда завтра утром. — Он взглянул на часы, затем повернулся и посмотрел в окно на зеленый сад, в центре которого рос огромный шинус [4]. — Знаете, вам действительно повезло, — заметил он. — Керрингтоны — одна из самых замечательных миссионерских пар в нашей миссии. А теперь моя жена ждет вас к утреннему чаю. Ага! — Он оглянулся, и Анна увидела, что его лицо просветлело. — Вот и она. Минута в минуту, как всегда…
В густой тени шинуса было прохладно. Стулья и стол, похоже, поставили здесь именно для доверительных бесед. Они были почти скрыты от нескромных взглядов поникшими ветвями дерева, которые опускались до самой земли.
— Сахар, дорогая? — спросила жена епископа, беря в руку вазочку из прочного английского фарфора с декоративной серебряной ложечкой.
— Нет, спасибо, миссис Уэйд, — отказалась Анна.
Она сидела в кресле по всем правилам: держа чайную чашку и блюдце в одной руке, соединив икры и слегка наклонив ноги, как ее учили в школе.
Женщина одобрительно кивнула.
— Человек и так получает достаточно сахара, ни к чему добавлять его в чай. — Она аккуратно отпила из своей чашки, затем наклонилась к корзинке для рукоделия, стоявшей у ее ног, и достала оттуда светлую шляпу. Подняла ее повыше и спросила: — Как вы ее находите?
Шляпа, похоже, была сшита из маленьких кусочков самых разных материалов: войлока, плетеной соломки, пряжи и полотна. Анна вежливо улыбнулась.
— Она очаровательна.
Миссис Уэйд просияла.
— Я ее переделываю для одной из сестер, которая поедет домой в отпуск. Видите ли, здесь, в Додоме, мне легко не отставать от моды. Я встречаюсь с людьми, выписываю журналы, — объясняя, она вертела шляпу в руках, восхищаясь своей работой. — Дамы часто в письмах благодарят меня и говорят, что очень рады получить от меня подходящую шляпку. — Она замолчала и быстро осмотрела одежду Анны. — Не то чтобы моде можно позволять диктовать себе… — резковато добавила она. — Ваша юбка, например, кажется мне излишне короткой.
Неожиданно длинные ветви раздвинулись, впуская солнечные лучи, и Анна обернулась. Позади нее возникла крупная фигура.
— Сестра Барбара! — воскликнула миссис Уэйд. — Мы как раз говорили о вас.
Анна торопливо встала, и ее чашка стукнулась о блюдце.
— Позвольте мне представить вам сестру Анну Мейсон, — мило улыбнувшись, произнесла миссис Уэйд. — Как вам известно, она должна подхватить вашу работу в Лангали.
Анна слегка выдвинула руку вперед — на тот случай, если сестра Барбара захочет пожать ее. Но та просто стояла перед ней, возвышаясь, как скала, и пристально разглядывала новенькую. Этот осмотр вызвал у девушки ощущения совсем не такие, как в случае с епископом или его женой, — те удовлетворились оцениванием ее платья и прически. А вот сестру Барбару, похоже, интересовали отнюдь не внешние атрибуты: она пыталась проникнуть в глубины ее существа, понять, из какого теста слеплена Анна…
Анне захотелось удержать свои позиции, и она так же пристально вгляделась в женщину. Она мысленно произнесла известное ей описание сестры Барбары. Старая. Избыточный вес. Слишком короткие волосы… Тем не менее сестра Барбара производила впечатление сильного человека, безусловно, заслуживающего доверия. И Анна подумала, что если бы можно было выбирать, кому доверить свою жизнь, то она выбрала бы именно сестру Барбару.
— Вам понравится Лангали, — наконец произнесла сестра Барбара. — Я была там счастлива.
Анна молча кивнула. Мысль о том, что ей придется покинуть Додому, все еще казалась ей нереальной. Не говоря уже о перспективе ссылки на далекий запад…
— Знаете, я работала с вашей тетей Элайзой, — добавила сестра Барбара. — Она была замечательным человеком.
Это сразу же вызвало у Анны живой интерес, она широко распахнула глаза. В голове у нее возник с десяток вопросов, но, прежде чем она получила возможность задать хоть один из них, сестра Барбара перешла к другой теме.
— Раз уж я здесь, — сказала она, — я могу просмотреть ваши вещи — необходимо знать, есть ли у вас все, что нужно. Лангали — это не Додома. Вам придется там обходиться тем, что привезете с собой.
Миссис Уэйд забрала у Анны чашку и блюдце и поставила их на стол.
— Какая замечательная возможность для вас, милочка! — И, бросив шляпку на стол, она первой вышла из тени на яркий свет.
Анна шла по газону вслед за двумя женщинами. Она представляла себе свой чемодан, стоящий в обшитой деревянными панелями прихожей епископского дома, и спрашивала себя, узнают ли дамы монограмму, растянувшуюся на всю кожаную крышку чемодана. Луи Виттон. Очередное свидетельство ее неприличного богатства.
Мать Анны, Элеонора, принесла чемодан в спальню дочери за несколько недель до того, как Анна должна была уехать в Африку.
— Я хочу, чтобы ты взяла его с собой, — заявила она, ставя чемодан на кровать. — Я купила его в Париже.
Чемодан словно только что прибыл из мастерской: дорогая кожа была гладкой и блестящей, золотые замочки сверкали.
— Мой старый еще ничего, — заметила Анна.
Элеонора отмахнулась от ее слов.
— Луи Виттон был первым галантерейщиком для авантюристов. В бутике в Париже висела фотография походной кровати, которую он сделал для известного исследователя Саворньяна де Бразза. Он тоже уехал в Африку, как и ты.
Анна вздохнула. Она уже поняла: мать была решительно настроена добавить романтичности и очарования жизни, которую выбрала ее дочь.
— Я не авантюристка, — возразила Анна. — Я хочу стать миссионеркой.
Элеонора сокрушенно покачала головой.
— Не следовало мне хранить те письма. Я жалею, что не сожгла их.
Анна отвернулась, надеясь остановить неизбежный поток слез и обвинений. Но ей это не удалось…
Ни миссис Уэйд, ни сестра Барбара, казалось, не заметили в чемодане Анны ничего особенного. Их куда больше заинтересовало его содержимое: аккуратно сложенные наряды.
Сестра Барбара вытащила юбку и развернула ее так, что подол коснулся пола.
