Подойдя к павильону, вождь поприветствовал мать, брата и некоторых других мужчин. Затем он повернулся к толпе. Воины что-то прокричали, но что — Анна не поняла. Толпа ответила ревом. Тогда вождь поднял копье и заговорил со своими людьми. Он говорил громко и внятно, его голос долетал до каждого из собравшихся. Язык племени в его устах казался богатым и удивительным, а мелодичностью он напоминал какой-то скандинавский язык или кельтский.

Произнеся короткую речь, вождь замолчал и жестом попросил кого-то подойти и стать возле него. Рядом с павильоном появился мужчина: он шел, горделиво подняв голову, на его округлом лице застыло надменное выражение. Он был намного старше вождя и одет еще более впечатляюще. Помимо накидки из шкур леопарда, на нем была и накидка из шкуры обезьяны колобус, а на голове красовался убор из страусовых перьев. Толпа приветствовала и его, но с меньшим воодушевлением. Анна заметила, что Стенли с кем-то шепчется. Он наклонился к ней.

— Этот человек — второе лицо после вождя, — сообщил он. Его голос гудел у нее в ухе. — Его дядя. Он управлял племенем много лет после того, как Старый Король умер, пока новый вождь не был готов руководить людьми. Сегодня вождь занимает положенное ему место.

Вождь закончил свою речь, потряс копьем, держа его в одной руке, и высоко поднял сжатую в кулак вторую.

— Ваганга! — крикнул он. — Ваганга!

Люди подхватили призывный крик своего предводители. Когда они закричали, вождь расплылся в улыбке, мгновенно превратившись из гордого воина в восторженного ребенка. Но момент был серьезный, и в глазах вождя снова засверкала решимость. Скандирование продолжалось довольно долго. Всякий раз, когда голоса затихали, кто-нибудь из толпы выкрикивал девиз с новой силой. Наконец все затихло. Барабанщики опять застучали в тамтамы, и вождь со своими воинами двинулся к кругу для танцев у костров. Их путь проходил невдалеке от того места, где стояли Анна и Стенли. Когда они приблизились, Анна почувствовала, как заколотилось ее сердце. Она прекрасно понимала: на фоне темной кожи и ярких, красочных тканей ее бледные блузка и юбка бросались в глаза. Ее обязательно заметят, обнаружат…

Вождь находился всего лишь на расстоянии вытянутой руки от Анны, когда увидел ее, стоящую в тени белую женщину. Он замер, его глаза удивленно распахнулись. Он окинул Анну быстрым взглядом с головы до ног и в обратном направлении. Задержавшись на ее волосах, его взгляд окончательно застыл на ее глазах. Анна не отвела взгляда, затем, собравшись с духом, слегка поклонилась. В этот момент Китаму выскочил вперед и сказал что-то вождю. Младший брат был возбужден, он явно извинялся. Анна подозревала, что он не успел сообщить вождю о том, что на торжество приглашена европейка. Возможно, воины прибыли сюда прямо с пастбища и вождь ничего не знал о появлении миссионера и о тех изменениях, которые претерпел особняк Кики. Китаму попятился. Вождь медленно кивнул, по-прежнему не отводя глаз от Анны. Он, похоже, собирался подоит к ней и заговорить, но воины уже нетерпеливо переминались с ноги на ногу: они хотели, чтобы их вождь, а вместе с ним и они, двинулся дальше, к танцевальной площадке. Наконец вождь жестом пригласил Анну и Стенли присоединиться к группе в павильоне, повернулся и поплел к костру. Анна почувствовала, что он притягивает ее взгляд, как свет притягивает мотылька. Или последние лучи солнца — усталого путника. Анна неожиданно обнаружила, что уже сидит на табурете возле Старой Королевы. Теперь женщина игнорировала европейку — казалось, она видела только своего старшего сына. Она смотрела, как вождь готовится принять участие в танце, занимает место во главе шеренги воинов. Она улыбнулась при виде того, как молодые женщины племени придвигаются поближе к нему, стараясь продемонстрировать свои достоинства.

Со своего места в павильоне Анна смотрела на танцующих вокруг костра. Их движения отличала редкая грациозность, а безудержное веселье выражалось в прыжках, тряске и топаньи, свисте перьев и мелькании ярких тканей. Ничто не напоминало дикий, безумный разгул, который Анна наблюдала в деревне среди джунглей.

Время от времени Анна бросала взгляд на вождя, все еще окруженного воинами. Она невольно искала его украшенную бусами голову, движущуюся среди танцующих фигур, бронзовых в отблесках огня из-за рисунков охрой.

Воины смеялись. Они играли телами, радовались легкости своих движений. Пот ручьями стекал по их голым торсам, а когда они вертелись и тряслись, он отлетал крупными серебряными каплями. Анна заметила рядом с вождем молодую женщину. Пот с его тела слетел прямо на ее поднятое лицо, но она даже не поморщилась. Вместо этого она медленно провела по коже пальцем и облизала его.

По мере того как Анна наблюдала за танцорами, она ощущала, что барабанный бой все настойчивее зовет ее присоединиться к ним. Она позволяла себе легонько притопывать в такт музыке одной ногой — той, которая была в тени, но ни одна другая часть ее тела не шевелилась. Она вспомнила о танцах своих студенческих лет, о местных группах, чья скрипучая музыка почему-то казалась просто волшебной. И тогда она тоже часто сидела, не двигаясь, борясь с желанием пуститься в пляс: девушка должна была сначала дождаться приглашения и лишь затем могла потанцевать, а мальчики предпочитали приглашать тех, кто был ниже их ростом, кто будет смотреть на них снизу вверх и нежно класть голову им на плечо. Анна рассердилась на себя за такие мысли; она на минуту забыла, что на этот раз ситуация совершенно иная. Она здесь всего лишь зритель. Гость из миссии, а не молодая женщина, мечтающая и тоскующая.

Она поискала глазами Стенли и увидела, что он стоит возле павильона. Он тоже наблюдал за танцорами не шевелясь, равнодушный к буйству, окружавшему его. К нему подошла молодая женщина и протянула ему блюдо с жареными кукурузными початками. Она улыбнулась, глядя ему в глаза, немного покачивая бедрами в такт музыке. Стенли взял угощение и сразу же демонстративно отвернулся.

Вскоре Старая Королева решила удалиться. Несколько воинов подняли носилки на плечи и унесли ее.

— Теперь мы тоже можем уйти.

Анна почти не расслышала этих слов, хотя они прозвучали прямо у нее над ухом: она смотрела, как вождь бежит за носилками, чтобы пожелать матери спокойной ночи. Его тело было стройным и крепким. Тело воина, не студента.

— Теперь мы тоже можем уйти, — повторил Стенли. — Старая Королева удалилась, и мы имеем право последовать ее примеру.

Анна встала и пошла за Стенли к дому Кики через всю лужайку.

Поднявшись в свою комнату, Анна стала смотреть из окна на веселящихся африканцев. Она видела младенцев и маленьких детей, уснувших на руках у старух. Детей, играющих в догонялки и роющихся в кучах золы в поисках початков кукурузы. Молодые пары, исчезающие в кустах. Другие пары, танцующие или наблюдающие за происходящим. Стариков, курящих трубки. Собак, тыкающихся носами им в колени. В этой сценке было что-то такое теплое и живое — ощущалось единство, словно буквально каждый человек, принимая участие в празднестве, был частицей одного, полного жизни организма.

И в центре всего этого находился вождь.

Он улыбался, и говорил, и двигался, как бог…

Анна легла в постель и попыталась уснуть. Она отвернулась от окна и закрыла глаза. В темноте она слышала собственное дыхание, неглубокое и учащенное. Она позволила биению барабанов, доносящихся с лужайки, войти в ее тело и распространиться по венам от пальцев ног до макушки. Заполнить ее ум, заглушить мысли, избавить от страха и от чувства вины.

Сделав медленный глубокий вдох, она на мгновение ощутила аромат, разлитый в воздухе. След мечты, видения. Аромат розы на ее подушке.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пришел рассвет, необычно спокойный и тихий. Анна надела свой ежедневный наряд — рубашку и брюки Кики — и сошла вниз, чтобы начать утренний обход палат. Посмотрев в окно эркера главной палаты, она удивилась: на лужайке практически не осталось следов вчерашнего празднества — только утоптанная трава, догоревшие костры, от которых все еще поднимались тонкие струйки дыма, и маленькие белые предметы, разбросанные по земле. Сначала Анна не могла понять, что это, но затем сообразила: это початки кукурузы, обглоданные дочиста и выброшенные. Такого безобразия не потерпела бы сестра Барбара. Увидев их, Анна почувствовала себя виноватой, как подросток, самовольно устроивший вечеринку. Ей не сразу, но удалось найти одного из мальчишек, помогавших в кухне, и она попросила его собрать початки. Закончив обход палат, Анна приготовилась принимать амбулаторных больных. Она сомневалась, что сегодня у нее будет много посетителей: вполне вероятно, что, как и в Австралии на Новый год, все предпочтут отлежаться дома. А вот второго января работы всегда было больше, чем в остальные дни года. Она пошла на склад за бутылочками с отваром плюща и кусками чистой ткани, из которых она делала тампоны. Внезапно она замерла, не успев убрать ладонь с ручки двери: откуда-то издалека до нее донесся гул двигателя автомобиля. В любое другое утро его бы заглушили гул голосов, крики младенцев и лай собак. Но сегодня, когда вокруг стояла тишина, слышимость была прекрасной.

— Стенли! — крикнула Анна в тишину дома, подбежав к окну. — Иди сюда. Быстрее!

Мысли у нее перескакивали с одного на другое, а руки вцепились в подоконник. Она с тревогой ожидала появления машины. Серого «лендровера» с гербом миссии на дверце и рассерженным представителем епископа в салоне…

Но автомобиль, медленно и величаво въехавший на подъездную дорогу, оказался черным «мерседесом». Анна в ужасе уставилась на номерные знаки правительства Танзании. Ее затошнило от страха, в памяти всплыли образы африканских полицейских, которых ей доводилось видеть. Их темным лицам униформа придавала необъяснимо зловещий вид. В боковое окно она увидела, что смотритель поспешно удаляется в направлении джунглей. На мгновение она запаниковала и даже думала последовать за ним — прыгнуть головой вперед в море деревьев, исчезнуть из вида. Но ей удалось собрался с духом. Поскольку у нее не было времени сбегать наверх и переодеться, ей пришлось ограничиться приглаживанием волос и отряхиванием одежды. «Час пробил!» — сказала себе Анна. Она должна быть готова ответить за то, что совершила.

Идя по коридору, она заглянула в маленькую палату. Ребенок, находившийся при смерти, когда его привезли сюда из Джермантауна, сидел на кровати. Он застенчиво улыбнулся ей и помахал рукой. Анна ускорила шаг, выставила вперед подбородок, проходя под портретом Кики, и вышла на веранду. Стенли молча присоединился к ней. Он лишь на мгновение встретился с Анной взглядом и последовал за ней к автомобилю. Несколько воинов и других зевак, материализовавшись будто ниоткуда, теперь стояли невдалеке, внимательно наблюдая за происходящим.

За рулем «мерседеса» сидел африканец в форме. На заднем сиденье расположились двое мужчин: белый и черный. Белый вышел первым. Он буквально вывалился из машины и замер, вцепившись в дверцу. Он был одет в классическом до мелочей колониальном стиле: отутюженные шорты, гольфы, рубашка цвета хаки. Этот мужчина был как минимум предпенсионного возраста, и Анна решила, что он — колониальный чиновник, который держится за свою должность. По какой-то причине вид дома Кики, похоже, расстроил его. Он осматривался, широко открыв глаза, и вид у него при этом был такой, словно его вот-вот хватит удар.

Африканец тоже вышел из автомобиля. Это был настоящий великан, с виду очень жизнерадостный. Он, игнорируя своего попутчика, царственным жестом поприветствовал африканцев. Анна переводила взгляд с одного гостя на другого, пытаясь понять, кто из них главный. Африканец подошел к ней и Стенли. Он посмотрел Анне в глаза, но сначала демонстративно поздоровался со Стенли на суахили. Они обменялись рукопожатием в африканском стиле: сначала соприкоснулись ладонями, затем повернули руки так, что каждый сжал большой палец другого, и снова соприкоснулись ладонями. Когда пришла очередь здороваться с Анной, чиновник буркнул что-то невразумительное и даже не протянул руки.

— Вы говорите на суахили? — спросил он белую женщину.

— Разумеется, — ответила Анна, демонстрируя превосходное танзанийское произношение.

Африканец одобрительно кивнул.

— Я — комиссар данного района, — заявил он, повышая голос так, чтобы его слышали зеваки, — Этот белый — работник медицинской службы местной администраций. — Он повернулся к Анне, на губах у него играла легкая улыбка. — Как оказалось, — продолжил он, — у доктора Маршана есть две причины находиться здесь сегодня. Во-первых, он уполномочен правительством Танзании контролировать медицинскую деятельность в этом районе. Но также он отвечает за эту собственность.

У Анны отвисла челюсть. Этот человек, в немом ужасе глядящий на поместье, был тем самым европейцем из соседнего города, о котором говорил смотритель особняка! По реакции доктора Маршана ей стало ясно, что, как она и подозревала, смотритель вообще не связывался с ним. Неудивительно, что африканец предпочел скрыться.

— Ваш епископ сообщил нам, что вы здесь. — Районный комиссар говорил подчеркнуто спокойным тоном. — Я все равно собирался заехать в район, и потому решил, что нам с доктором Маршаном стоит посмотреть, что здесь происходит. — Словно встрепенувшись от последних слов комиссара, доктор Маршан перевел взгляд на Анну, глубоко вздохнул и разразился гневной тирадой:

— Кем вы себя возомнили? Незаконно захватили частную собственность! Превратили ее в «больницу». Вы, должно быть, сумасшедшая! — Он пошел к дому. — Вы ведь даже не врач!

Анна торопливо шла рядом с ним.

— Заверяю вас, — начала она, — что все ценности и все хрупкие вещи заперты. Они в целости и сохранности.

— В целости и сохранности! — Доктор Маршан чуть не подавился этими словами. — Да здесь же полно… — Анна почувствовала, как напрягся районный комиссар. Похоже, доктор тоже это почувствовал. — Полно людей, — поспешно закончил он. Он остановился и повернулся к Анне. — Да будет вам известно, мне знакома каждая деталь интерьера этого дома. Я намерен привлечь вас к ответственности за любой пропавший или поврежденный предмет.

— Вы были другом Кики? — Анна не смогла противостоять искушению и решила выяснить это, несмотря на напряженную ситуацию.

Она внимательно рассматривала его стареющее лицо, ища в нем признаки романтичного прошлого — тень человека, который, возможно, был одним из «посетителей» Кики.

Доктор отвернулся.

— Нет, не был. Я ходил в школу с ее кузеном. — Его тон был ледяным.

Стенли тем временем тихо беседовал о чем-то с районным комиссаром. Анна поняла, что белый тоже заметил это и отчаянно пытался сдерживать эмоции. В конце концов, под угрозой оказались куда более важные вещи, чем интересы отсутствующего землевладельца. Уже некоторое время, начиная с провозглашения независимости, между африканцами и белыми назревал конфликт, и сейчас он семимильными шагами приближался к развязке. Доктор Маршан замедлил шаг и закрыл рот, позволив районному комиссару перехватить инициативу.

— Предлагаю устроить нам небольшую экскурсию по «больнице», — сказал чиновник-африканец, поворачиваясь к Анне. — Мы хотим увидеть, что вы сделали здесь. Самовольно. Не имея на то разрешения.

Слушая его слова, тщательно взвешенные, — это была практически угроза, — Анна почувствовала, что ее окатила вторая волна страха. Она заметила, что, несмотря на жизнерадостный вид, у комиссара холодные проницательные глаза.

— Мы вас не ждали, — заметила она.

Комиссар коротко и недобро рассмеялся.

Когда они подошли к широкой лестнице, ведущей на веранду, доктор Маршан сокрушенно покачал головой.

— Кики в могиле перевернулась бы, — вздохнул он и посмотрел на окно комнаты Анны — спальни любви.