Стенли кивнул.
— Разве я уже не делал этого, и не раз? — отозвался он.
— Да и шины порядком облысели, — добавил Майкл. — Впрочем, ты в курсе.
Анна смотрела, как Стенли стоит и внимательно слушает. У нее словно гора с плеч свалилась при виде его знакомой фигуры, маячащей возле обшарпанного серого «лендровера», в котором она так много поездила. По крайней мере, хоть кто-то и что-то, к чему она привыкла, останутся с ней.
Прощание вышло коротким. Ни Анна, ни Сара, ни Майкл не обещали навещать друг друга и даже писать письма: мысль о том, чтобы довольствоваться этим жалким подобием общения, после того как они жили одной жизнью, была слишком болезненной. Время отчаянных объятий миновало. На виду у африканцев миссионеры обменялись рукопожатиями и улыбнулись, сдерживая слезы. Только маленькая Кейт не желала подчиняться правилам: она забилась в руках няни, протягивая ручки к Анне.
— Нанна! Нанна! — звала она.
Анна поцеловала и обняла ее — быстро, не смея задерживаться, — и отстранилась. Ребенок заплакал.
Уезжающие сели в «лендровер»: Стенли — за руль, Анна — на соседнее сиденье, Юдифи — сзади, возле своих кур. Когда заработал двигатель, Кейт возмущенно закричала. Она часто поступала так, когда видела, что кто-то уезжает на «лендровере», — обычные детские капризы. Но в этот момент такое открытое проявление чувств воспринималось как издевательство над теми, кто с каменными лицами стояли рядом, скрывая свою боль.
Машина выехала за пределы станции. Анна смотрела прямо перед собой, но перед мысленным взором возникало то, что стало для нее родным: дом миссии, на окнах которого висят занавески с изображениями бумерангов, а на подоконниках стоят горшки с геранью; гостевая спальня, которую она до сих пор делила с Кейт, своей маленькой крестницей, умевшей смеяться и плакать, не просыпаясь. И Стенли, и Юдифи обернулись, чтобы в последний раз помахать рукой на прощание. Но Анна не оборачивалась — просто не могла.
Какое-то время до них еще доносился плач Кейт, хорошо слышимый, несмотря на увеличивающееся расстояние. Но постепенно он затих вдали…
Анна сидела, оцепенев, ничего не слыша. Она кожей чувствовала чемоданы, узлы и сумки, окружавшие ее со всех сторон, — зловещее доказательство того, что она уезжает далеко.
И никогда не вернется домой.
От этой мысли ее пронзила острая боль. Она чувствовала, как боль раздувается в ее теле, словно страшная опухоль, выбивает воздух из легких, не дает дышать. Она попыталась думать о Юдифи, надеясь, что это поможет отогнать мрачные мысли.
— Вы будете рады снова увидеть свою мать? — спросила она на суахили, глядя через плечо на африканку.
Юдифи неуверенно кивнула.
— Вы будете скучать по своему мужу?
Еще один кивок, такой же неуверенный. Анна поняла, что должна была хорошенько подумать, прежде чем задавать такие личные вопросы. В конце концов, они ведь практически незнакомы.
Анна покосилась на Стенли. Его лицо было ей хорошо знакомо: мелкие черты, тонкие кости, умные глаза, — и все же она понимала, что фактически он, как и Юдифи, для нее чужой человек. Она даже не знала, как он на самом деле относится к тому, что ему пришлось покинуть Лангали. Когда она спросила его, нравится ли ему план, ему хватило такта сказать, что он вполне доволен. Анна могла только догадываться, как африканец в действительности относится к тому, что его жизнью и жизнью его жены распоряжается миссия. Белый епископ в далеком городе.
Епископ Уэйд. Человек, который отправил Анну в Лангали, а затем безжалостно вырвал ее оттуда.
Но Майкл просил его об этом!
Во всем виноват Майкл.
Анна склонила голову и потерла ладонями лоб, словно пытаясь стереть эту мысль. Но вопросы, как бы она ни хотела избежать их, всплывали при малейшем поводе, мрачные и сердитые. Почему Майкл даже не попытался обсудить сложившуюся ситуацию с ней и с Сарой? Они бы, конечно, сумели убедить его, что такое решение слишком радикально. Что нет никакой нужды в том, чтобы отсылать Анну из Лангали.
«Но, возможно, — сказала себе Анна, — он прав». Возможно, в том, как они жили, все вместе, действительно было что-то опасное, что-то порочное. Три миссионера в Лангали…
Анна знала: Майкл считал, что совершил грех, — не во плоти, а в сердце и голове, но это ничуть не лучше.
«А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» [9].
Анна невольно спросила себя, желала ли она Майкла в таком греховном смысле. Вопрос казался простым, но она поняла, что ответить на него не сможет. Она была молодой здоровой женщиной, и мужчина был ей очень нужен. А Майкл — единственный мужчина ее типа из всех, кого она когда-либо встречала. Так стоит ли удивляться, что, представляя себе любовь, представляя себе мужа, она невольно думала о нем, а перед глазами всплывало именно его лицо? И что она любила его. Нежно и глубоко. Оглядываясь назад, Анна видела, что между нею и Майклом возникла близость. Но это была тройственная близость, включающая и Сару. В каком-то смысле Сара была ее сердцем — именно она связывала их. Их отношения были такими теплыми, такими близкими — такими замечательными! Ну почему им суждено было разрушиться? И кто виноват в этом? Кто виноват…
Анна подперла голову кулаком и, облокотившись об оконную раму, стала смотреть на мелькающий за окном пейзаж. Джунгли теперь не казались чем-то чужеродным, они стали частью Лангали и ее прежней жизни, которая вдруг резко изменилась. Деревья, цепляющиеся ветвями за «лендровер», походили на руки друзей, не желающих, чтобы она уезжала.
Было уже позднее утро, когда они наконец добрались до деревни матери Юдифи, расположенной на краю джунглей.
— Мы не станем задерживаться, — пообещал Стенли.
— Что ты! — возразила Анна. — Ты обязательно должен со всеми поздороваться. Куда спешить?
Юдифи вышла из машины и очутилась в толпе радующихся встрече женщин. Каждая старалась ее обнять, и ее лицо засияло и стало таким живым, каким Анна его еще никогда не видела. Стенли выгрузил вещи, а затем стал обмениваться более сдержанными приветствиями с мужчинами. Анна осталась в автомобиле. Она рассматривала детей, которые собрались под окном и, как всегда, тянули к ней руки, чтобы прикоснуться к ее шелковистым рыжим волосам.
Стенли вернулся довольно скоро. Когда он сел в машину, Анна вгляделась в его лицо. Она краем глаза заметила, как он прощался с Юдифи. Согласно африканскому обычаю, супруги не демонстрировали нежных чувств, несмотря на то что могли пройти многие месяцы, прежде чем они воссоединятся. Анна искала на лице мужчины какой-нибудь намек на сдерживаемые эмоции, по не смогла заметить ничего подобного.
— Если мы быстро организуем работу в Джермантауне, — сказала она через несколько минут после того, как машина тронулась, — то Юдифи могла бы вскоре присоединиться к нам. Мы можем определить эту цель как главную в нашем списке. Отнестись к этому, как к самому важному для нас, — Анна перебирала слова на суахили, не в состоянии вспомнить эквивалент слова «приоритет». Она надеялась, что Стенли понял, что она хотела сказать.
Ответил он не сразу. Когда он наконец заговорил, в его голосе звучала печаль.
— Есть одна старая поговорка, — сказал он. — Женщина всегда радуется возможности вернуться в деревню своей матери.Так что давайте не будем беспокоиться по этому поводу. Посмотрим, куда поведет нас Господь…
Анна кивнула, понимая, что тема закрыта. Она откинулась на спинку сиденья, чувствуя спиной твердый и липкий винил. Теперь, когда с ними не было Юдифи, отъезд наконец стал делом решенным, а значит, новое путешествие началось.
Джунгли сменила более открытая местность, когда дорога, ведущая на юго-восток, пошла в гору. Анне было непривычно иметь возможность смотреть вдаль. Она поняла, насколько свыклась с тем, что ее постоянно окружали высокие, густо растущие деревья, и можно было догадываться о том, что находится за ними, лишь по вершинам скалистых образований, таких как Коун-Хилл.
Когда послеполуденный зной стал нестерпимым, Стенли остановил «лендровер» в роще колючих деревьев. Анна подняла голову и посмотрела на почти лишенные листвы раскидистые ветви. Это были деревья Элайзы, изящные стражи саванны. Недалеко от них стоял старый баобаб. Элайза и об этих деревьях писала: она отмечала, что африканцы называют их «деревьями дьявола», так как, согласно поверьям, Бог посадил их правильно, но пришел дьявол и перевернул вверх тормашками. «Именно так они и выглядят», — подумала Анна: искривленные чахлые ветви сильно напоминали корни.
Пока Стенли распаковывал собранную Орденой корзину с едой, Анна решила посмотреть на баобаб вблизи. Кора походила на кожу, старую и морщинистую, но удивительно гладкую местами, как щеки старухи. Заметив, что дерево полое, Анна наклонилась и заглянула внутрь — и открыла рот в немом крике. Там висело тело — высохшее, с широким зевом рта, с выпирающими костями. Мумифицированное человеческое тело. Не было слышно гудения мух: мощи давно высохли и лишились плоти. Анна шарахнулась, резко обернулась — и оказалась нос к носу со Стенли.
— Это дерево с духами, — объяснил он и, схватив Анну за локоть, быстро оттащил ее в сторону. — Туда нельзя заглядывать.
