– Это из Ветхого Завета, сэр. Царица Израиля.
– Ну как же, конечно, царица. Скоро и свое-то имя забуду. Ее ведь потом съели псы, верно?
– Да, сэр.
– Не слишком приятный конец, что и говорить.
– Да, сэр.
– Такая уж, значит, судьба. Кстати, о возможности быть съеденным псами: в Бринкли-Корте сейчас живет такса, при первой встрече с ней у вас может создаться впечатление, что она смотрит на вас как на легкую закуску в перерывах между более обстоятельными приемами пищи. Не обращайте внимания. Это все показное. В этой воинственности…
– «… в ней много слов и страсти, нет лишь смысла», сэр?
– Именно так. Пустое бахвальство. Несколько ласковых слов, и пес к вам будет прикован… как это вы тогда выразились?
– …«прикован стальными обручами», сэр?
– Двух минут хватит. Он и мухи не обидит, просто ему нужно держать фасон, потому что его назвали Крошкой. Когда псу изо дня в день кричат: «Крошка, Крошка!» – он чувствует, что должен как-то доказать свою состоятельность, это всякому ясно. Вопрос самоуважения.
– Совершенно верно, сэр.
– Крошка вам понравится. Славный пес. У него уши наизнанку. Отчего все таксы ходят с ушами наизнанку?
– Не знаю, сэр.
– Вот и я тоже. Хотя частенько об этом думал. Однако хороши же мы, Дживс. Болтаем о разных Иезавелях и таксах, когда должны сосредоточить всю умственную энергию на…
Я умолк на полуслове. Мое внимание привлекла придорожная гостиница. Вернее, не сама гостиница, а то, что стояло перед гостиницей, а именно двухместный ярко-красный автомобиль с открытым верхом, в котором я узнал машину Бобби Уикем. Я тотчас понял, в чем дело. Возвращаясь обратно в Бринкли после двух дней, проведенных в материнском доме, она почувствовала, что становится жарко, и притормозила возле этого заведения, чтобы пропустить чего-нибудь холодненького. Кстати, очень разумная мысль. Ничто так не восстанавливает силы в жаркий летний полдень, как животворящий источник влаги.
Я нажал на педаль тормоза.
– Дживс, вы не возражаете, если я попрошу вас подождать меня минутку?
– Разумеется, сэр. Хотите поговорить с мисс Уикем?
– А, так вы тоже узнали ее машину?
– Да, сэр. Она выделяется из общего ряда.
– Как и ее хозяйка. Мне кажется, я должен попытаться что-то сделать для мирного разрешения конфликта путем ласковых увещеваний. Стоит попробовать, как по-вашему?
– Вне всякого сомнения, сэр.
– Как говорится, попытка – не пытка.
Придорожная гостиница – она называлась «Лиса и гусь», что, впрочем, к делу не относится, – ничем не отличалась от всех прочих придорожных гостиниц: внутри было полутемно, прохладно, пахло пивом, сыром, кофе, соленьями – одним словом, крепким английским крестьянским хозяйством. С улицы сразу попадаешь в уютный маленький зал с развешанными по стенам пивными кружками и расставленными там и сям столиками и стульями. На одном из стульев за одним из столиков сидела Бобби Уикем со стаканом имбирного эля в руках.
– С ума сойти, Берти! – сказала она, когда я ее окликнул. – Откуда ты взялся?
Я объяснил, что возвращаюсь на машине из Лондона в Бринкли.
– Смотри, как бы твое авто не угнали. Могу поспорить, ты оставил ключи в машине.
– Оставил, но вместе с Дживсом, который бдительно несет там бессменную вахту.
– Так ты прихватил с собой Дживса? Я думала, он в отпуске.
– Он любезно согласился его прервать.
– Какая преданность!
– Сказал ему, что он мне нужен, и он не колебался ни секунды.
– А для чего он тебе так нужен?
Пришла пора перейти к ласковым увещеваниям. Я понизил голос до конфиденциального шепота, но, когда она спросила, где я умудрился застудить горло в такую жару, заговорил громче.
– Мне кажется, он может кое-что уладить.
– Что именно?
– Скажем, вашу ссору с Селедкой, – сказал я и начал с величайшей осторожностью подбираться к сути. Я знал, что должен очень тщательно выбирать выражения, потому что с натурами пылкими и высокомерными надо действовать очень осмотрительно, особенно если у них рыжие волосы, как у Бобби. Если ей вдруг померещится в моих словах что-то оскорбительное, она тотчас обидится, а если Бобби обиделась, ей ничего не стоит взять со стола бутылку с имбирным элем и треснуть меня по башке. Я не утверждаю, что она обязательно это сделает, но сбрасывать со счетов такую возможность тоже не следует. Поэтому я очень плавно подгребал к своей цели.
– Начну с того, что Селедка мне все рассказал, и я знаю от очевидца – или правильнее будет сказать «от ухослышца» – все подробности вашего последнего телефонного разговора. Не сомневаюсь: ты сейчас подумала, что такая откровенность не делает ему чести. Но не забывай, что мы вместе росли, а делиться сердечными тайнами с человеком, с которым ты дружишь с детства, вполне естественно. Как бы там ни было, он начал изливать мне свою душу, и не успел он опорожнить ее до половины, как я заметил, что он просто вне себя от горя – лицо налилось кровью, глаза вращаются, как у буйнопомешанного, вот-вот завопит: «О смерть, где твое жало?»
Я увидел, как она вся затрепетала, и старался не упускать из виду бутылку с имбирным элем. Но даже если бы она схватила бутылку и раскроила мне череп, это не произвело бы столь ошеломляющего впечатления, как слова, которые слетели с ее губ.
– Бедненький! – вздохнула она.
Я до этого заказал себе джин с тоником. Услышав ее восклицание, я сделал большой глоток.
– Ты сказала «бедненький»?
– Да, я сказала «бедненький», хотя правильнее было бы сказать «глупенький». Подумать только, он принял все за чистую монету. Уж ему-то следовало бы знать, что на самом деле я ничего такого не думала.
Я твердо решил докопаться до истины.
– И все твои угрозы были так, пустые слова?
– Я просто разозлилась и спустила на него всех собак. Господи, разве девушка не имеет права разозлиться? Я и представить себе не могла, что он так расстроится. Реджи все всегда понимает буквально.
– Выходит, шалун Амур снова при деле?
– Трудится не покладая рук.
– Иначе говоря, вы по-прежнему пара влюбленных голубков?
– Именно так. Может быть, я действительно верила в то, что говорила, но всего минут пять, не больше.
