– Не тонул, но, по-моему, принцип тот же. Слушай, я так благодарен Пинкеру за то, что он вмешался. Славный он малый.
– Таких поискать.
– Чего не хватает современной церкви, так это викариев, которые способны в случае необходимости задать хорошую трепку нахалам вроде Спода. Когда рядом с тобой такой парень, как преподобный Пинкер, чувствуешь себя в полной безопасности.
Я указал ему на обстоятельство, которое он упустил из виду:
– Но он не может всегда находиться рядом. У него и детская воскресная школа, и собрание матерей, и еще куча всяких дел. А Спод, не забудь, хоть и повержен, но скоро восстанет.
У Гасси отвисла челюсть.
– Совсем забыл.
– Послушай моего совета – исчезни на время, уйди в подполье. Стиффи одолжит тебе свой автомобиль.
– Наверное, ты прав, – сказал он и добавил что-то, как мне показалось, довольно обидное об устах младенцев. – Уеду сегодня же вечером.
– Не прощаясь.
– Конечно, не прощаясь. Нет, не туда, давай свернем налево. Хочу зайти в огород при кухне. Я обещал Эм, что приду к ней туда.
– Кому? Кому обещал?
– Эмералд Стокер. А кому же еще? Ей надо нарвать фасоли и прочей зелени к обеду.
И правда, Эмералд Стокер была в огороде. Она расхаживала с большой миской в руках, занятая своими домашними делами.
– Эм, я пришел с Берти, – сказал Гасси.
Она круто повернулась, уронив несколько фасолин.
Я с беспокойством заметил, как просветлело все ее лицо до последней веснушки, когда она увидела Гасси. Будто перед ней возникло прекрасное видение, а не тщедушный очкарик. Ко мне она не проявила никакого интереса, только бросила коротко: «Привет, Берти». Все ее внимание было приковано к Гасси. Она оглядывала его, как мать оглядывает любимое дитя, заявившееся домой после драки с соседскими мальчишками. До этой минуты я по понятным причинам не замечал, в каком виде Гасси вырвался из рук Спода. Его словно пропустили через машинку для выжимания белья.
– Что… что ты с собой сделал? – проговорила она. – У тебя такой вид, будто по тебе грузовик проехал.
– Еще бы, – сказал я, – он выяснял отношения со Сподом.
– Спод? Это который? Человекообразная горилла?
– Он самый.
– И что же случилось?
– Спод чуть душу из него не вытряс.
– Ах ты бедный ягненочек, – сказала Эмералд, адресуясь, естественно, к Гасси, а не ко мне. – Черт возьми! Попался бы он мне сейчас, я бы его проучила!
По странному стечению обстоятельств ее желание сбылось. Послышался оглушительный треск и топот, будто стадо гиппопотамов продиралось к реке сквозь тростниковые заросли, и я узрел Спода, приближающегося со скоростью нескольких узлов с явным намерением немедленно возобновить процесс вытряхивания души из Гасси, прерванный Пинкером и, очевидно, зарегистрированный сознанием Спода под рубрикой «Неоконченные срочные дела». Предсказав, что поверженное чудовище скоро восстанет, я как в воду глядел.
Похоже, вновь прибывший целиком и полностью заимствовал военное искусство у ассирийцев, которые, как мы знаем из близких к ним источников, ворвавшись, будто волк в овчарню, когортою пурпурно-золотой, отчаянно кидались в бой. Голову даю на отсечение, явись Спод к ним в лагерь, они бы тотчас признали в нем своего и приняли с распростертыми объятиями, устлав его путь красной ковровой дорожкой.
Но в одном у ассирийцев было перед Сподом неоспоримое преимущество – в овчарне их не поджидала крепкая спортивная барышня, исполненная материнской заботой о своем подопечном и вооруженная тяжелой фаянсовой миской. Когда Спод схватил Гасси и принялся по уже отработанной методике трясти его, миска опустилась ему на голову со звуком, который одни назвали бы глухим, а другие – ужасно неприятным. Миска разлетелась вдребезги, но свое назначение выполнила. Поскольку силы Спода были, безусловно, несколько подорваны недавним столкновением с преподобным Г. П. Пинкером, он рухнул, как сосенка, топором подрубленная, и остался мирно лежать, где упал. Помнится, я тогда подумал, что этот не самый счастливый день в его жизни, бесспорно, весьма поучителен, ибо если ты гнида – а Спод, разумеется, гнида со дня своего рождения, – то рано или поздно возмездие тебя настигнет. Как сказал однажды Дживс, жернова Господа Бога мелют медленно, но зато чрезвычайно мелко – в общем, смысл такой.
Некоторое время Эмералд Стокер стояла, созерцая дело своих рук, с улыбкой удовлетворения на лице, и я ее не осуждал за самодовольство, ведь она, несомненно, показала в этой борьбе высокий класс. Но вдруг вскрикнув: «Ах ты Господи!» – она скрылась, как вспугнутая во время купания нимфа. Минуту спустя я понял, почему она так торопилась. К месту событий приближалась Мадлен Бассет – а какой поварихе захочется объяснять хозяйке, почему она нахлобучивает фаянсовые миски на головы хозяйкиных гостей.
Мадлен остановила взгляд на останках, и глаза у нее увеличились до размера мячиков для гольфа. Она так посмотрела на Гасси, будто перед ней стоял довольно несимпатичный серийный убийца.
– Что ты сделал с Родериком? – вопросила она.
– А? – сказал Гасси.
– Я говорю, что ты сделал с Родериком?
Гасси поправил очки и пожал плечами:
– Я? Просто немного наказал его. Он сам виноват. Можно сказать, напросился, и мне пришлось дать ему урок.
– Ты негодяй!
– Ничего подобного. Он мог бы убраться вон, нетрудно было сообразить, что его ждет, раз я снял очки. Когда я снимаю очки, каждый знает, что надо бежать, спасая жизнь.
– Ненавижу тебя! Ненавижу! – вскричала Мадлен.
Честно говоря, я думал, что эту реплику можно услышать разве что во втором акте мелодрамы.
– Неужели? – поинтересовался Гасси.
– Да! Ненавижу! Ты мне отвратителен!
