— Мама нас не слышала? — испуганно спросила она.

— Какая разница? — я поцеловал ее в губы. — Ты практически моя жена. И не важно, кто что думает.

Когда мы выходили из ванной, Елена Викторовна выглянула в коридор из своих покоев.

— Доброе утро, ваше сиятельство! — Оля порозовела, потом покраснела.

— Доброе, Оля! — графиня вышла в коридор и сделала мне знак рукой подойти.

— Иди, пока одевайся. Я сейчас, — сказал Ковалевской и направился к маме.

— Саша! Ты что спал с Ковалевской что ли⁈ — Елена Викторовна старалась говорить тише, но у нее это не особо получалось. — Ты вообще головой думаешь⁈ Как ты посмел затянуть ее в постель⁈

— Подожди, подожди мам, — я успокаивающе взял ее руку, удивленный до крайности ее возмущением. — Ты разве не знаешь, что мы с Ольгой летим сегодня на Карибы? Знаешь. Я говорил. Хочешь, открою секрет? Там мы будем спать в одной постели несколько прекрасных ночей подряд. И раньше случалось такое много раз. Я не понимаю, в чем вообще проблема.

Елена Викторовна нахмурилась:

— Да, ты говорил. Но она…Саш, все равно это очень нехорошо, что ты так поступаешь с Ольгой. Я просто забываю, что ты у меня еще тот обольститель. Не хочется верить, что ты вырос таким.

— Мам, все хорошо. Скажи Майклу, чтобы отвез нас к Седьмой Имперской. У нас вимана в девять. И очень хочется прокатиться на твоем «Елисее», — попросил я, думая, что за странные завихрения с утра в голове у моей мамы.

Майкл, конечно, нас отвез. Он всю дорогу развлекал рассказом об истории Кариб, следах культуры древних ацтеков там и подводном городе атлантов у западной оконечности Кубы. В половину девятого мы уже были у Имперской башни. Ее восточный причал занимал дирижабль «Сибирский Экспресс», а южный «Карибская Стрела», на которой предстояло лететь нам.

«Карибская Стрела» была одна из новейших виман для дальних пассажирских перевозок. Подобных летающих машин, переделанных с военного проекта «Дафна», в России имелось всего семь — гордость нашего дальнего флота. Вместимостью она не соперничала с дирижаблями атлантического направления, но практически вдвое превосходила их в скорости. 46 генераторов вихревого поля повышенной мощности — это не шуточки. Правда билеты на нее могли позволить далеко не все. Ольга Борисовна позволила, потому как дни нашего отдыха были ограничены и не хотелось терять время на длительном перелете.

После того как извозчик Ковалевских доставил Ольгин чемодан, мы поблагодарили барона Милтона и направились к подъемнику. Минут через пятнадцать я со своей невестой сидел в уютной каюте высшего титульного класса, глядя в иллюминатор на Московские улицы.

Скоро «Карибская Стрела» отчалит, начнет набирать высоту. Эти улицы и площади начнут удаляться, растают в столичной дымке. Где-то там в Печатниках останется Светлана Ленская, а воспоминания о ней будут меня мучить еще долго. Наверное, очень долго. Моя рука потянулась, чтобы взять эйхос и наговорить ей сообщение.

*** Поскольку с Ленской все плохо, примерно в 0.20 выложу арты на Бусти, которые не вошли в книгу. Из них вы поймете, что изначально на Светлану у меня были другие планы (там много техники, техномагии)

Глава 7

Эйхос в руке

Ольга Борисовна на редкость проницательна. Она увидела, что я держу в руке эйхос и догадалась:

— Хочешь что-то сказать Светлане? Говори. Думаю, это будет правильным. Или подожди: я выйду, пройдусь по палубе, чтобы тебя не смущать.

Ковалевская вышла и это было кстати, учитывая то, что я собирался сказать Ленской. Вертелась у меня в голове мысль предложить Светлане стать моей второй женой. Пришла она сегодня ночью, когда я мчался на «Гепарде» от театра Эрриди. Мысль, надо признать, не очень хорошая. С одной стороны, мое предложение почти наверняка изменило бы решение Светланы, такое болезненное для нас двоих. А с другой… Подобные слова — это вовсе не предложение провести вместе вечер или слетать вдвоем на отдых к южному морю. Делать такое серьезное предложение Светлане лишь на эмоциях с моей стороны было бы глупо. Да, я ее люблю, но любовь не всегда решает все в жизненных вопросах. Еще я знаю точно, что Ольга будет против. Это самое главное. Не считаться с мнением Ковалевской, после всего того, что она для меня сделала, после ее самоотверженной заботы обо мне, было бы просто хамством.

Я поймал себя на мысли, что уже нажал кнопку и должен что-то сказать, но до сих пор молчу. Дурацкая вышла пауза, и я проговорил: «Свет… Как ты? Волнуюсь за тебя. Если честно, и за себя. Хочу тебя попросить, кое о чем. Давай ты не будешь сжигать все мосты. Наберешься еще немного терпения, и мы вместе придумаем, как решить этот вопрос, не расставаясь друг с другом? Я тебя люблю и не хочу терять. Свет, это очень сильно и очень серьезно. Подумай, ведь я почти никогда тебя ни о чем серьезном не просил. Вот сейчас прошу, пойди мне навстречу».

Ольга не приходила долго. Вимана уже набрала высоту, и Москва скрылась в белых облаках. Я ожидал, что Ленская ответит сразу, как она это обычно делала, но ответа не было. Ответа не пришло даже через много часов, когда мой эйхос снова оказался в зоне связи почти в противоположной точке нашей планеты — мы подлетали к Багамам. В иллюминаторе слева блестели вечерние огни Нововладимирска. «Карибская Стрела», закладывая вираж, шла на посадку.

Ответ от Ленской я получил лишь на следующий день. Когда я проснулся на огромной кровати в нашем роскошном номере, поцеловал Ольгу и хотел было встать, Ковалевская сказала:

— У тебя пищал эйхос. Посмотри, может Ленская.

Сообщений пришло много: от мамы, от Майкла и Торопова, но все это мне показалось настолько неважным, по сравнению с тем, что в самом низу экрана мерцало «Ленская». Я вышел на балкон и долго не нажимал кнопку, способную донести до меня ее голос. Смотрел за бирюзовое море, плещущее легкой волной за верхушками пальм, вдыхал теплый, вовсе не московский воздух и чего-то ждал. В этот миг не прежний Елецкий, а именно я, Астерий, испытывал трепет, перед тем как услышу ее слова. Не знаю, зачем я тянул этот миг. Наверное, опасаясь, что она скажет «нет».

«Саш, зачем ты все это сказал? Зачем сказал это так поздно?» — ее голос дрогнул и возникла недолгая пауза: — «Ты мог сказать мне это в наш последний вечер, но говорил лишь, что постараешься что-то изменить. Ты даже не слишком пытался остановить меня. Вел себя так, будто готов меня потерять. Саша, Саша… Теперь уже поздно. Пожалуйста, не говори мне больше ничего. Я очень хочу слышать твой голос. Поверь, он мне дорог и важен. Но я его боюсь его слышать. Мне страшно, что я наделаю глупостей. Хотя я уже сделала их так много! Постарайся больше не присылать мне сообщений. Прошу тебя, не надо! Не мучай ни меня, ни себя. Если я буду их слушать, то стану страдать еще больше. Начну возвращаться в прошлое, а мне этого делать сейчас нельзя. Ни в коем случае нельзя! Пощади меня — помолчи. И сам постарайся не думать обо мне. Просто отпусти! Ты же в прекрасном месте, с Ольгой, которую любишь больше чем меня. С вами теплое море, пальмы, песок — просто отдыхай. Пройдет время, и все успокоится, забудется. Я буду ждать это время. Знаю, что для тебя оно намного ближе, чем для меня».

Я услышал шелест шторы за спиной. Ольга подошла сзади, обняла меня, сказала:

— Я не подслушивала — не беспокойся.

— Оль, у меня нет секретов от тебя. Хотя бывают неловкие моменты, и я их не хочу показывать, — я выключил эйхос.

— Идем на море? Или сначала завтрак? — она запахнула разошедшийся халат.

— Разве больше нет иных вариантов с чего начать отдых? — я оттянул верхний край ее халата так, чтобы видеть ее холмики, столь прекрасные, что рука сама потянулась к ним.

— Успокойся, Елецкий. Вижу ты не такой уж расстроенный, — Ковалевская попыталась удержать мою ладонь, но мужское стремление победило. — Саш, ну не на балконе…

— Как скажешь, — я подхватил ее на руки. — Ты меня жутко дразнишь. И, между прочим, не первый год, — я ее уронил на кровать. — Надо было это сделать с тобой давно! — с шутливой угрозой я навис над ней.

— А чего так? Раньше духа не хватало? — она неуверенно придержала руку, стаскивающую с нее трусики, потом неожиданно схватила меня за волосы и притянула мою голову к низу своего живота. — Давай, Елецкий. Мне прошлый раз понравилось, как ты это делаешь.

Сейчас я точно не ожидал от госпожи Ковалевской такого. Я поцеловал ее ниже пупка и, подняв взгляд к Ольге Борисовне, едва не рассмеялся.

— Я сказала, делай, Елецкий! Я — княгиня! Ты всего лишь граф! Уж постарайся меня не разочаровать! — с холодной улыбкой, в которой было много игры, она вернула мою голову вниз и раздвинула ноги.

Я рассмеялся прямо в ее щелочку, и почувствовал, как живот моей княгини вздрагивает от смеха и, наверное, удовольствия.

— О, Елецкий! Ты не так уж плох, — причитала она, подаваясь мне навстречу и отрывая ягодицы от постели.

Мой язык прошелся по ее щелочке, нырнул в лоно и немного подразнил нежные стеночки.

— Да, Елецкий! Смелее! — голос Ольги Борисовны дрогнул. — Можешь меня там съе… Ах! А!…

Она затрепетала, издав стон, прижимая меня сильнее к себе и с княжеской требовательностью заставляя играть с ней.

— Ах… Елецкий! — она выгнулась, когда я коснулся языком ее самого чувствительного места.

Раскрылась еще больше, предлагая себя, точно праздничный торт. Я не отказался от этого торта.

Оргазм Ольги Борисовны в этот раз вышел и вовсе феерическим — она чуть не выдрала клок моих волос.

Я вынужден был с ней поквитаться. Удовлетворение пришло лишь тогда, когда ее лицо и губы оказали густо забрызганы моим семенем.

— Молодец, Ольга Борисовна! Ведь можешь! — я держал ее руки, чтобы она не стерла следы моего восторга. Наслаждался этим прекрасным видом и еще не остывшими ощущениями в теле. — Замечу, я пока еще граф, но скоро стану князем. Тогда тебе придется еще лучше стараться.

— Мерзавец! — Ковалевская сплюнула на простыни. — И это вообще не вкусно! — она освободила руки, и зарывшись лицом в подушки рассмеялась.