Чувствовала. Я ее чувствовала. Чувствовала гребаную ткань.

Прямо в центр грудь копьем ворвались живительная надежда, а за ней по пятам шел всепоглощающий страх, заставивший меня выпутаться из его объятий и обхватить дрожащими руками его лицо.

Теплая. Его кожа была такой теплой под моими пальцами.

— Ридрих, — прошептала я, всматриваясь в его глаза. — Это очередной сон, да? И я снова проснусь, а тебя не будет рядом?

Он вздрогнул, и его рот исказился в болезненной улыбке. Сжав мои руки своими, мужчина покачал головой и хрипло ответил:

— Это не сон.

Я кивнула, ничуть ему не поверив.

— Ты всегда так говоришь, — произнесла я, чувствуя, как по щекам безостановочно бегут слезы. — Но каждый раз я просыпаюсь утром одна. В мире, где тебя нет.

Почему на дне его черных глаз было столько боли? Я никогда не видела у него такого открытого выражения. Словно в этом сне Ридрих вынул из себя душу, расстелил ее прямо передо мной и сказал: «Смотри. Тебе можно». И это заставило усилиться мою дрожь.

— Нет, — тихо ответил он, обнимая мое лицо ладонями и вытирая мокрые щеки большими пальцами. — Нет, любимая, все закончилось.

Правда? Я правда могу тебе верить, хороший мой? Потому что все происходящее было в миллион раз реалистичнее всех моих снов. И если я снова проснусь, если все это окажется лишь грезой, я правда не знаю, как буду собирать себя по частям.

Поэтому, пожалуйста, если это сон, не будите меня, не дайте мне проснуться.

Я всхлипнула, вновь обхватила его за талию, и зарылась носом в ткань его рубашки на груди, как делала это весь прошедший месяц, только в отличие от предыдущих дней, в этот раз Ридрих обнял меня в ответ также крепко.

— Я здесь, это не сон. Я рядом. Я здесь, — шептал он мне, целуя в меня макушку.

Он говорил это до тех пор, пока жалкая опора, которая поддерживала меня весь этот месяц и удерживала бушующую лавину эмоций, не разбилась в дребезги к чертям собачьим; пока я не разрыдалась, захлебываясь в слезах и вздохах; пока цепляющиеся за него пальцы не онемели; пока холод, который поселился в каждой клеточке моего тела, наконец, не начал отступать, уступая место согревающему теплу, побежавшему по коже мурашками и добравшемуся до сердца, медленно связывая и исцеляя разбросанные ошметки, собирая его вновь в единое целое.

***

Я подскочила на постели, бешено озираясь по сторонам. Комната была погружена в полумрак, и лишь в углу горела одна одинокая свеча.

Ридрих. Перед глазами вереницей пронеслись воспоминания произошедшего, и я откинула одеяло и поднялась, тщетно пытаясь разглядеть любимый силуэт во мраке спальни.

Где он? Где он, черт побери?! Он бы не ушел от меня теперь. Грудь сковал страх, пережавший горло, и я прямо в ночной рубашке, даже не накинув на плечи халат, ломанулась к дверям, распахивая створки настежь.

— Ридрих! — крикнула я, оглядываясь по сторонам. — Ридрих!

Послышался звук торопливых шагов, и я с диким выражением лица обернулась к спешащей ко мне навстречу Несси.

— Сейра Абенаж! Сейра Абенаж, успокойтесь! — запричитала она.

— Ридрих. Где он? — с отчаянием в голосе спросила я ее, всматриваясь в испещренное морщинами лицо.

В ее глазах промелькнул страх вперемешку с сочувствием и болью.

— Тело сейра Абенаж осталось в столичной резиденции, — с горечью произнесла она, замирая на расстоянии в несколько шагов.

Что?..

Нет… Нет, я же… Я видела его… Он же…

— Нет… — пробормотала я. — Я видела его вчера, он…

— Сейра Абенаж, давайте-ка я сделаю вам молока с медом и заварю ромашковый чай, — осторожно начала старая горничная. — Вам приснился сон. Не терзайте свое сердце еще большим горем.

Нет… Нет, только не снова… Я не могу опять потерять его…

Нет. Нет-нет-нет-нет…

— Ридрих! — вновь крикнула я.

Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

— Ридрих! — истошно завопила я, как будто это было способно оживить его.

— Тише, — услышала я низкий голос и почувствовала поцелуй в макушку. — Тише. Я здесь. Я рядом.

Сердце колотилось, как бешеное, и я, резко распахнула глаза, тут же вцепилась в рубашку на груди мужчины.

Аромат шафрана, крепкие объятья, мягкий утренний свет, проникающий через незашторенные окна спальни, мерно колотящееся сердце под щекой. С ног до головы меня пробила дрожь, и я прижалась к любимому, жмурясь и вдыхая в себя обожаемый запах. Напитываясь им снова и снова, желая наполнить им каждую клеточку своего тела.

Здесь. Он здесь. Он здесь со мной. Это не сон. Это правда не сон.

Не знаю, сколько вчера мы простояли в саду, обнявшись, и не в силах разлепиться даже на мгновение. Но в какой-то момент Ридрих подхватил меня на руки и на глазах у ошарашенных слуг, которые падали на колени и начинали осенять себя святым знаменем, отнес меня в спальню.

Кажется, приходила Несси и приносила еду. Кажется, мы даже что-то поели, не помню. Помню лишь, что до самой ночи просидела на коленях у мужчины, опутав его всеми конечностями, как осьминог. А потом я видимо уснула.

— Мне приснился кошмар, — прошептала я. — Ужасный-ужасный кошмар.

Новый поцелуй пришелся мне в висок, а затем Ридрих осторожно уложил меня на постель и лег рядом, взяв мою руку в свою и поднеся ее к губам. Я перевернулась на бок и встретила его взгляд.

— Ты должна была меня ненавидеть, — хрипло произнес он. — Должна была жить дальше.

— Я бы не смогла, — тихо проговорила я в ответ, утопая в его глазах. — Что бы ты не сделал, Ридрих, я буду знать, что у тебя была на то причина. Ты недооценил насколько безнадежно я в тебя влюблена.

Кадык на его горле дернулся, и он, протянув руку, убрал прядки волос с моей щеки. И я не могла не отметить, что его руки слегка дрожали.

— Я не знаю, что сказать, Азалия. Когда я открыла глаза и узнал, что прошел месяц, что ты целый месяц не давала моему телу умереть… — он сглотнул и провел погладил большим пальцем мою щеку. — Это уничтожило меня, Азалия. Все должно было быть не так. Ты не должна была так страдать из-за меня.

Мои губы снова задрожали, и я накрыла его руку своей.

— Это уже неважно.

Я готова была прожить еще десятки таких месяцев, если это было платой за то, что сейчас Ридрих лежал рядом со мной.

— Я все исправлю, — проговорил он с хрипотцой и подавшись вперед прижался лбом к моему. — Больше ты никогда не будешь так страдать. Я больше не позволю тебе так плакать.