— Они могут глазеть сколько угодно, сейр Абенаж, — проговорила я тихо, удерживая его взгляд. — Но подойти так близко и коснуться меня можете лишь вы.
Кадык на его горле дернулся. Пальцы, удерживающие полы плаща, скользнули выше, к шее, провели по ней, вызывая у меня легкую дрожь, а затем коснулись затылка и резко сжали волосы.
— Пусть это будет действительно так, Азалия, — проговорил он, обдавая горячим дыханием мое ухо. — Отныне любой мужчина, кто коснется тебя, в тот же момент лишится руки.
Ой…
Вот и доигралась…
Разум ошеломленно потирал затылок, а сердце ликовало. Ему все нравилось.
И пока я приходила в себя от подобных слов, Ридрих решил меня добить. Резко отстранившись, он повернулся к хранящему напряженную тишину залу и ледяным голосом приказал:
— Я запрещаю смотреть на Святую, подходить к ней, разговаривать с ней или касаться ее. Нарушите заперт и отправитесь на корм демону.
Глупцов, которые вздумали бы что-то возразить, к счастью не было.
— Идем, — коротко велел он уже мне.
В полной тишине мы миновали зал и поднялись по возвышению. Я уже отчаялась предугадать, к чему все это может привести. Он заставит меня стоять рядом? Может, посадит к себе на колени? Было бы неплохо, но это уж полный бред. Такого он себе даже в лучшие времена не позволял.
И только подойдя к трону, я заметила раскиданные рядом с ним подушки. Нехорошее предчувствие заворочалось под кожей, а Ридрих, оглянулся на меня и кивком подбородка указал как раз в их сторону.
— Будешь сидеть здесь.
Не знаю, откуда ко мне пришло такое ощущение, словно он ждет от меня сопротивления. Будто он думает, что я сейчас взбрыкну, как необъезженная кобылка, вспылю и попытаюсь ему перечить прямо на глазах у всего народа. А это в свою очередь будет рассчитываться как публично нанесенное оскорбление доверенному лицу императора. С такими обвинениями не шутят.
Но спорить я не собиралась. Быть может, мой разум там окончательно свалил на курорт восстанавливать нервы, но… Я почему-то даже ощущала странное довольство.
Он хочет держать меня к себе поближе. Куда хуже было бы, если бы он велел мне убраться из зала и больше не раздражать его.
— Как прикажите, — кивнула я с улыбкой и изящно опустилась на подушечки, не забыв поправить плащ так, чтобы то плечико, которые было ближе к трону оказалось совершенно случайно обнаженным.
На это Ридрих уже ничего не ответил, и можно было подумать, что ему все равно, но как тогда объяснить усилившееся ощущение его темной ауры? Все равно? О, нет. Ему было совершенно не наплевать на то, как я выглядела в этом чертовски соблазнительном платье, укрытая его плащом и сидящая на коленях рядом с его троном.
— Поднимитесь, — ледяным голосом велел Ридрих. Хотя сказано это было таким тоном, словно он приговаривал гостей к смертной казни.
Наверное, именно поэтому несчастные в первые несколько мгновений все еще напряженно не двигались. Переваривали приказ, наверное. А потом как по щелчку пальцев все пришло в движение.
Вновь заиграла музыка. Гости, натужно стремясь сгладить испорченную атмосферу, стали слишком громко смеяться или слишком поспешно возобновлять танцы. Они надеялись вернуть все, как было. Но кое-что осталось все же изменилось.
Едва кто-то из них натыкался взглядом на подол моего белоснежного платья, укрытого сверху черным плащом, то несчастный тут же бледнел и отводил взгляд.
Любой другой на моем месте мог бы сказать, что вечер испорчен. Но я сидела на мягких подушках и из последних сил давила широкую глупую улыбку, которая так и норовила вылезти на губах. А все потому, что я то и дело ощущала на себе взгляды Ридриха. Каждый из них был дольше предыдущего, пока, наконец, мужчина просто не откинулся на трон и не стал наблюдать за мной, уже не отрываясь.
Смотри, хороший мой. Тебе можно.
И все было бы прекраснее некуда, если бы от толпы гостей не отделился князь Дэльтески. Он подошел к трону, низко поклонился и проговорил:
— Досточтимый сейр Абенаж, позволите ли сказать?
— Говори, — раздраженно ответил Ридрих, явно недовольный тем, что его отвлекли.
Я же неуютно завозилась на своем месте. Неужели это то, что я думаю? Что б тебе моль проплешину проела, князь! Сидел там себе тихонечко в уголке и сидел бы!
— В знак лояльности империи, мы приготовили вам подарок, великий эрцгерцог, — торжественно произнес Дэльтески, а затем, склонившись еще ниже, подал знак рукой.
Мой взгляд тут же скользнул к широким дверям. Сердце глухо забилось в груди, разгоняя по венам беспокойство. Все же это оно… Сейчас… И вот-вот…
Но мгновения шли, а ничего не происходило.
Меж ребер робко зацвела надежда. Может, пронесло? Быть может, все мои предыдущие действия изменили сюжет истории до неузнаваемости? Бывает же такое? Кажется, это называется «эффектом бабочки».
Ридрих поднялся, и в это же мгновение гнетущее ощущение тьмы усилилось. Так, что даже у меня по коже поползли пупырчатые мурашки, а в животе завозился необъяснимый страх.
— Прошу терпения! — вскричал князь, падая на колени. — Сейчас все будет! Сию минуту!
И тут же, как по команде, широкие двери распахнулись, и в зал внесли паланкин, который несли на широких плечах четыре могучих мужчины. За полупрозрачной белоснежной вуалью угадывался силуэт прекрасной девушки.
Белоснежные длинные волосы, убранные в элегантную прическу… Ярко-рубиновые глаза, смотрящий без тени страха… Красота достойная воспевания в балладах…
Мое сердце упало, а грудь словно придавило стотонной плитой, так что оказалось тяжело сделать даже вдох.
Главная героиня, Кементина Дэльтески, наконец, прибыла…
Мужчины аккуратно опустили паланкин на пол. Один из них откинул завесу и подал девушке руку, которую та неторопливо приняла и изящно вышла. Каждый ее жест, каждое движение без слов говорило о высоком происхождении, о том, что ее готовили быть королевой, о том, что она требовала соответствующего обращения.
Наверное, именно поэтому Ридрих и полюбил ее. Такую девушку, как Кементина, невозможно было не любить.
