Ее жизнь. Ее ребенок. Ее рассудок.

Позволить кому-то другому разрушить ее лучшие планы? Ни в коем случае. Она этого не допустит. Она пытается понять, как ей быть работающей матерью, а тут еще этот ворчливый человек с горы предъявляет все эти требования, врывается в ее жизнь, заставляет ее напрягаться. Это ее мир, и в него не входит громоздкий дровосек, выводящий ее из равновесия.

— Тебя не было рядом. Не вини меня за то, что я строю планы.

Он провел рукой по волосам. От него исходит убийственная энергия, голубые глаза горят гневом.

— Меня не было рядом, потому что я, черт возьми, не знал.

— А я не знала, где тебя искать, — бросает она в ответ.

Они смотрят друг на друга до тех пор, пока не появляется официантка.

— Перчика? — спрашивает Луиса, протискиваясь между ними с трехфутовой мельницей для перца, похожей на гигантский кальян. Или фаллоимитатор.

Тесси не может с уверенностью сказать, что больше подходит к данной ситуации, потому что и ее, и Соломона здесь трахают. Как они сюда попали? Когда они ушли от приятной беседы и погрузились с головой в грозное молчание?

Все еще глядя на Тесси, Соломон выдавил из себя:

— Нет. — Его руки, лежащие на столе, сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели.

Напряжение режет воздух, как нож.

Передернув плечами, Соломон пытается повторить попытку, после того, как их оставляют в покое.

— А что, если... ...каждое лето...

Она задыхается и проводит ладонью по животу.

— Я не буду отдавать своего ребенка каждое лето.

— Нашего ребенка, — тихо поправляет ее Соломон.

Пристыженная, Тесси смаргивает горячие слезы, беспокойство скручивает ее желудок. Ее нижняя губа дрожит.

— Но. Он еще долго будет маленьким. Он просто не может быть без меня. — Ее руки сжимаются на животе, и она опускает взгляд на крабовый пирог на своей тарелке. Паника перехватывает дыхание и вызывает слабость в коленях. Мысль о том, что она может потерять Мишку. Разлучиться с ним.

— Я не хочу, чтобы он был без тебя, Тесси. Я хочу...блядь. — Резкий взрыв проклятия Соломона заставил ее поднять глаза. Он снова провел рукой по своим черным волосам - его обычная реакция, когда он расстроен, полагает она, - и стиснул стальную челюсть. С выражением досады и злости он спрашивает: — Как, черт возьми, люди это делают?

Она качает головой.

— Я не знаю. Но мы узнаем, хорошо? — Наклонившись, она протягивает руки. — Никаких адвокатов. Пожалуйста? Мы что-нибудь придумаем.

Адвокаты означают, что они в ссоре. Означают, что Мишку втянут в неприятную борьбу за опекунство. Это значит, что кто-то пытается отнять его у нее.

От этой мысли у нее сводит желудок.

Это ее сын. Она не может понять, какую любовь испытывает к Мишке. Может быть, потому что она врожденная. Безусловная. Ее. Он - ее. Она может лучше, чем ее отец. И это так. Никто не отнимет его у нее. И уж точно она никогда не уйдет.

Соломон одобрительно хмыкнул и выдохнул.

Она медленно потягивает свой коктейль, не торопясь анализировать выражение его лица. Она не может его прочитать. Да и зачем? Она едва знает этого человека.

— Ты злишься? — спросила она через мгновение, быстро отставив бокал. — Ты выглядишь сумасшедшим. Твое лицо. ...как будто... ...тает.

Он качает головой, мускул дергается на его суровой челюсти.

— Я не злюсь, Тесси. Я расстроен.

У нее вырывается смешок.

— Ну, я тоже.

Соломон не отвечает. Он молчит. Изучает ее лицо. Но прежде чем он успевает что-то сказать, у нее срабатывает телефон.

Она вскакивает, испугавшись громкой вибрации входящего сообщения.

Взглянув на телефон, лежащий рядом с тарелкой, Тесси выругалась. Она просила Атласа дать ей вечер, прежде чем она закончит свою доску настроения, но, видимо, он не смог сделать даже этого.

У нее потеплело в глазах.

Внезапно она больше не хочет есть. От того, что она делила своего ребенка, как закуску, у нее в животе появилась кислая боль.

Собрав салфетку, она бросает ее на стол и встает. Перемирие. Больше нет. Не сегодня. Между требованиями босса и Соломона все кончено. Она не хочет, чтобы ворчливые мужчины мешали ее островному настроению. Она хочет уехать. Ей нужны компрессионные носки, проигрыватель и восемь часов беспрерывного сна.

— Я возвращаюсь в номер.

Она поворачивается, слезы текут по ее щекам.

Но вдруг Соломон встает. Электричество щелкает, когда он проводит широкой мозолистой ладонью по ее обнаженной руке и хватает ее за запястье. Он останавливает ее, разворачивая к себе.

— Тесси.

Она фыркает. Наклоняет подбородок, чтобы видеть его.

— Что?

Его темно-синий взгляд обшаривает ее лицо, задерживаясь на слезах. Он сглатывает, его горло перехватывает от невысказанных слов, на его суровом лице появляется противоречивое выражение.

— Твоя еда.

Она заставляет себя улыбнуться и прогоняет слезы.

— Упакуй ее для меня, хорошо? Я съем ее позже.

Оглядев ее в последний раз, Соломон отпускает ее запястье, и Тесси поворачивается. С телефоном в руке она отправилась на пляж, даже не пытаясь сдержать слезы.

Они говорили, они пытались, но что, если это безнадежно?