— Но я могла бы, если бы было нужно, — возразила Кейт.

— Трев, похоже, ты так волнуешься из-за ничего. Какая у вас договоренность?

— Никакой, — ответил я, защищаясь. — Мне просто не нравится, что она делает это сама. Никому из вас не пришлось бы делать это самой. Мужчины вмешались бы, чтобы помочь.

— Одна из нас… — Ее голос оборвался. — Трев, ей нужна наша помощь? Потому что, если она подождет, мы можем приехать туда завтра, после того как Шейн вернется домой, и сможем помочь ей.

— Нет. Она уезжает утром, — вздохнул я. — Морган говорит, что ей не нужна помощь.

— Тогда я не вижу проблемы.

Послышалось несколько приглушенных звуков, как будто Кейт двигалась, затем ее голос стал яснее.

— Мы беспокоимся о Морган, потому что она — мать Генри… Этты, — сказала она, изменив свое отношение к Морган в середине предложения. — Или мы волнуемся, потому что у вас происходит что-то нерешенное с ней, о чем вы нам не рассказываете?

— Нет ничего нерешенного, — парировал я.

— Действительно? Потому что ты ведешь себя странно с тех пор, как вернулся домой, и ужасно защищаешь женщину, с которой мы почти не общались.

— И на этой ноте я закончил.

— Не защищайся, задница, — огрызнулась Кейт. — Я вас ни в чем не обвиняю. Просто пытаюсь понять, что, черт возьми, происходит.

— Ничего, хорошо? — ответил я, и мне очень хотелось закончить разговор. — Она милая женщина и мать нашей племянницы. Она — семья.

— Хорошо, — с сомнением сказала Кейт.

— Я не знаю, почему я позвонил тебе, — пробормотал я, собираясь повесить трубку.

— Потому что ты хочешь поговорить о чуши, — ответила Кейт. — Тебе лучше?

— Нет.

Она засмеялась.

— Что ж, позвони мне утром, и мы поговорим еще немного. Мне нужно немного поспать.

— Отлично. Люблю вас.

— Я тоже тебя люблю, Трев.

Кейт повесила трубку, и я в отчаянии швырнул телефон на кровать.

Господи, я в беде. Мне нужно было собрать все свое дерьмо и пресечь всю хрень, которую я чувствовал к Морган в зародыше. Она не была проблемой. Мне нужно было заботиться об Этте, а не о ее матери. Я даже не мог перечислить все, чем объяснялось мое влечение к Морган. Но нужно было быстро разобраться с этим.

Я сказал себе все это, раздеваясь и ложась в кровать, но когда закрыл глаза, у меня все еще было неприятное чувство в животе, что Морган целый день ведет этот движущийся грузовик по межштатной автомагистрали.

Морган

— Я позвоню тебе, когда мы приедем, — сказала я Кармен, обнимая ее в последний раз.

Грузовик был загружен, а Этта — пристегнута ремнями к автокреслу. Все, что мне оставалось сделать, — уйти. Это было труднее, чем я думала.

У нас было немного друзей в Анахайме — мы были там всего несколько месяцев, — но это место уже было похоже на дом. Теперь нам снова пришлось переезжать. Это отстой. Когда мы уезжали из Сан-Диего, я ошибочно думала, что принимаю правильное решение. И не подозревала, что это изменение, в конечном итоге, будет означать, что я вернусь в Сакраменто, чтобы жить с отцом.

Папа мне нравился. Я, конечно, не любила его, но он был хорошим парнем. Веселый, мягкий, все воспринимал, как есть, и не особо беспокоился о будущем. Он был другом, простым и понятным, но, как сосед по комнате, был занозой в заднице. Отец никогда не убирался за собой, редко ходил в продуктовые магазины и оставлял жирные детали мотоциклов по всему дому. Привести к нему маленького ребенка было похоже на пытку. Вот только я знала, что отец постарается изо всех сил. Он любил нас и обожал Этту, и если бы у него был какой-то способ облегчить нашу жизнь, то он бы это сделал. Папа подпортил нам жизнь с сестрой, но потом вернул нас. У нас редко были деньги на лишнее, но он давал нам все, что мог и когда мог.

Я забралась в грузовик и улыбнулась Этте, которая взволнованно качала ногами, держа большой палец во рту, а маленькие светлые пряди волос разлетались во все стороны.

— Ты готова, Фредди? — спросила я, потянувшись к ней, чтобы закрыть окно. Боже, я надеялась, что кондиционер в этой штуке работает. Мне действительно не хотелось иметь дело с ветром, дующим в окна, когда мы ехали бы по автостраде семьдесят километров в час.

— Веди, — ответила она.

Я вытащила свой телефон из кармана, быстро сфотографировала ее и отправила Тревору. Он оценил бы усталое, но взволнованное выражение ее лица. Сразу послав сообщение, убрала телефон, не дожидаясь ответа. Тревор мне не друг. Мне нужно было перестать относиться к нему как к другу и засунуть его в аккуратную коробочку с другими неважными людьми.

— Мы выползаем, как стадо черепах, — пробормотала я, та самая старая приговорка, которую мой отец использовал в любое время, когда мы с Мирандой долго выходили из дома. Я еще даже не вела машину, но уже устала от одной мысли об этом. Потом помахала Кармен на прощание и осторожно выехала на улицу, чувствуя грузовик, которым управляла.

Возможно, я преувеличивала свою уверенность, когда разговаривала с Тревором накануне. Раньше я водила грузовик. Один раз. Но это был первый раз, когда я тащила за собой машину. Это чертовски нервировало. Вся эта штуковина была длинной и большой. Я боялась, что поверну слишком круто, или что-нибудь в этом роде, и кого-нибудь ударю.

К тому времени, как я выехала на автостраду, мои руки болели и пульсировали из-за того, как крепко держалась за руль. Как только я оказалась на самой медленной полосе, то почувствовала, что могу немного расслабиться. По крайней мере, на автостраде мне не пришлось поворачивать или преодолевать перекрестки. Мне даже не пришлось менять полосу движения. В любом случае грузовик не мог ехать быстро. Мне казалось, что он стонет каждый раз, когда я переключаю передачи.

Я боялась того момента, когда Этта скажет мне, что голодна или что ей нужно сменить подгузник, и мне тогда придется остановиться. Просто надеялась, что к тому времени, когда это произойдет, я почувствую себя намного комфортнее за рулем этого зверя.

* * *

Этта сидела три часа спокойно до того, как начала суетиться, чтобы встать со своего места, но к тому времени я была настолько впечатлена, что она продержалась так долго, что даже не расстроилась и не беспокоилась о том, как я выеду с автострады... Я свернула на первом съезде, который смогла увидеть с несколькими ресторанами быстрого питания, затем очень осторожно припарковалась на стоянке, заполненной большими буровыми установками. Все шло нормально. Я очень гордилась собой.

Я отстегнула сиденье Этты, чтобы она могла вылезти из него, затем проверила свой телефон. Обычно я не была таким приверженцем текстовых сообщений и вождения, но, черт возьми, не собиралась пытаться проверять сообщения, когда была за рулем этого бегемота — по крайней мере, так я говорила себе. И также заставляла себя не проверять, не получила ли ответ от Тревора.

У меня было одно сообщение от отца, в котором он просил меня информировать его, пока я ехала — тот застрял на работе и не смог помочь с переездом, — и четыре сообщения от Тревора. Первое было ответом на отправленное мною фото, но остальные были вариациями на одну и ту же тему, чтобы он знал, где я нахожусь и как проходит поездка. И не была уверена, продолжал ли он писать сообщения, потому что я не отвечала, или тот просто так волновался. Поэтому просто сдалась и позвонила ему, игнорируя трепет, пробежавший по моей спине, когда я услышала его низкий голос.

— Тревор, — сказала я, как только он ответил. — Запрещено отправлять текстовые сообщения, пока я за рулем.

Он рассмеялся, но это не звучало искренне.

— Как идут дела? — спросил он. — Легко, как ты думала?

— Неплохо, — ответила я, собирая сумку для пеленок, когда Этта забралась на сиденье рядом со мной. — Сначала это было довольно сложно, но я думаю, что у меня все получилось. Мы просто остановились, чтобы перекусить и сменить подгузники.

— Как дела у Этты?

— На удивление хорошо. Думаю, ей нравится сидеть на переднем сиденье так высоко. Она весь день махала бог знает чему.

— Другим водителям?

— Э-э, нет, — фыркнула я. — Мы держимся правой полосы, поэтому с ее стороны никого нет.

Тревор рассмеялся.