— Чем ты планируешь заняться?
— Понятия не имею, — призналась я. Мысль о том, чтобы выйти замуж за кого-то, приводила меня в ужас. Черт, мысль о том, чтобы просто жить с кем-то, приводила меня в ужас. Брак был грандиозным, эпическим изменением жизни.
— Он любит тебя, — мягко сказала Миранда. — Это много…
— Я знаю.
Я смотрела на Этту во дворе, испачкавшуюся до чертиков и счастливую, какой я ее никогда не видела. Это могла быть наша жизнь — мужчина, дом, собака, бесконечный двор, где можно играть — это могло стать нашей реальностью, если я просто протяну руку и возьму это.
— Ты любишь его? — спросила Миранда.
— Откуда я знаю?
— Ты знаешь, — мгновенно ответила она.
* * *
В тот же день Этта и я поехали в город с Тревором, чтобы купить продукты и одежду для Этты, чтобы она могла носить ее на улице. Я слишком поздно поняла, что ее леггинсы и теннисные туфли не созданы для загородной жизни. К тому времени, как она вошла внутрь, чтобы принять теплую ванну, все было безнадежно запачкано глиной, смешанной с грязью вокруг дома.
По словам Тревора, ей нужны были резиновые сапоги и джинсы, если она собиралась быть деревенской девушкой, и, поскольку после беспорядка, который она устроила ранее, у нее осталась только пара сандалий, я с благодарностью приняла эту идею. Вот так мы и оказались в обувном отделе местного магазина, примеряя ботинки на двухлетнем ребенке, который не хотел участвовать в этом процессе.
— Этта, какие тебе нравятся?
— Я люблю печенье, — ответила она.
— Я знаю, — ответила я, усаживая ее на скамейку в пятнадцатый раз. — Но ты уже получила печенье, и теперь пришло время для ботинок. Какие ботинки тебе нравятся?
Она не удосужилась ответить, когда я засунула ее ноги в розовые сапоги принцессы.
— Мне нравятся такие, — сказала она, указывая на другую пару, как только я надела ей на ноги розовые сапоги.
— Вот, пожалуйста, — сказал Тревор, протягивая мне зеленые крокодиловые сапоги, на которые она указывала.
Я сменила ботинки и помогла Этте слезть со скамейки, хотя она снова и снова доказывала, что может сделать это сама. Пройдясь туда-сюда несколько раз, она снова указала на розовые сапоги.
— Мне нравятся такие.
— Я думала, тебе нравятся зеленые? — спросила я, теряя терпение. Не знаю, зачем я вообще спросила ее мнение. Ей два, всего. Ей было бы все равно, если бы я каждый день одевала ее в костюм обезьяны.
— Мне нравятся такие, — повторила она, указывая на сапоги принцессы.
— Хорошо.
Я сняла с нее зеленые сапоги и начала надевать ей сандалии, когда начался настоящий ад.
— Нет, мне нравятся эти, — вскричала она, снова указывая на сапоги принцессы — Мне нравятся такие!
— Я знаю, — ответила я, пытаясь успокоить ее.
— Нет этих. — Она топала ногами, пытаясь сбросить сандалии.
— Генриэтта, — прошипела я, тщетно пытаясь заставить ее перестать брыкаться, как сумасшедшую. — Перестань.
— Мне нравятся такие!
— Господи, — пробормотала я, вставая. Мое лицо горело от огорчения, когда я встретилась взглядом с Тревором.
— Бери ботинки, — сказал он спокойно.
Затем без лишнего шума поднял Этту на руки и вынес из обувного отдела. Я схватила сапоги с полки и бросила их в тележку, следуя за ними. К тому времени, как я догнала их, Этта уже замолчала.
— Вы все взяли? — спросил Тревор, подходя к очереди на кассе.
— Да. — Я наклонилась к нему, но Этта смотрела в другую сторону, поэтому не могла видеть выражение ее лица.
— Думаю, я напугал ее, — сказал Тревор, точно увидев мое замешательство. Она остановилась, как только я начал идти.
— Мне очень жаль, — пробормотала я.
Он не позволил мне заплатить и был так милостив ко всему этому, что к тому времени, когда мы добрались до его грузовика, я была так смущена, что была готова заплакать. Быстро пристегнув Этту к ее сиденью, он повернулся ко мне, но ничего не сказал. Вместо этого он закрыл дверь Этты и взял мое лицо в свои руки.
— Ей два года, — мягко сказал он, мило улыбнувшись мне. — Не напрягайся.
— Ты все равно купил ей эти дурацкие сапоги, — выдавила я.
— Ей два года, — повторил он. — И у меня такое чувство, что она заснет до того, как мы покинем парковку.
— Так неловко, когда она это делает, — призналась я, положив руки ему на бока — Все смотрели.
— Никто не обращал внимания.
— Типа, Боже, какая ужасная мать, — продолжила я, как будто он ничего не говорил. — Почему она не может контролировать своего ребенка?
Тревор расхохотался и наклонился, чтобы крепко поцеловать меня в губы.
— Тот, кто так думает, никогда не имел двухлетнего ребенка, — сказал он, снова целуя меня. — А теперь садись в грузовик, и я загружу наши сумки.
— Я могу помочь, — возразила я.
— Грузовик, Морган, — сказал он, игнорируя меня, и начал складывать сумки в ящик для хранения в кузове грузовика. — Поторопись, скоро начнется дождь.
Он переместился, когда я попыталась протянуть руку мимо него, преднамеренно толкнув меня своей задницей, пока продолжал разгружать тележку.
— Иди.
* * *
В течение следующих нескольких дней была рутина. Тревор готовил нам завтрак по утрам, прежде чем уйти на работу, как и обещал, но обед и ужин готовила я. Я чувствовала себя нехорошо, позволяя ему прислуживать нам, особенно когда он отказывался позволить мне платить за продукты. Но, честно говоря, мне нравилось делать что-то для него. Я на удивление легко вжилась в роль домашней прислуги и не могу сказать, что мне это не нравилось, даже несмотря на то, что это было чертовски странно.