— Пощечина! — ору я. Это сбивает тебя с толку, но потом твои глаза темнеют. Не знала, что это так сильно заведет меня, Мейсон, но ты сам сказал, что я должна выплеснуть все. Ты сжимаешь зубы, на пощечину тебе нечем ответить.

Я еще раз бью тебя по груди. Наверняка мне гораздо больнее, чем тебе, потому что ты даже глазом не моргнул.

— Дальше! — напряженно рычишь ты, будто под гипнозом.

— Ты связал меня в гостиной твоих родителей! — снова бью тебя.

— Дальше!

— Ты так часто душил меня, и я думала, что умру! — не могу перестать бить тебя. Ты тоже больше ничего не говоришь, а просто молчишь. — Ты занимался сексом с женщинами, снова и снова! Прямо на моих глазах! Только для того, чтобы меня ранить! Ты меня шантажировал! Почему именно Клэр? — толкаю тебя в грудь. Ты позволяешь мне развернуть тебя, так что ты приземляешься на спину, я на тебя. Обхватив твое лицо руками, целую тебя. Специально кусаю твою раненную губу, и ощущаю кровь на языке. Ты шипишь, но не сбрасываешь меня с себя, а крепко хватаешь за задницу и прижимаешь к себе. Твои пальцы впиваются в мою обнаженную плоть, потому что на мне только трусики.

— И что теперь, Эмилия? — ты лежишь подо мной, самодовольный, такой красивый и опасный, и ты принадлежишь мне.

— Я ненавижу тебя, Мейсон Раш! — с этим я отодвигаю свои трусики в сторону, достаю твой твердый член и до упора насаживаюсь на тебя.

— Ты трахал меня достаточно долго, теперь я трахну тебя! — не знаю, что ты высвободил во мне, но это так хорошо ощущается, и, кажется, тебе это тоже более чем нравится. Ты сжимаешь зубы, когда чувствуешь меня. Хватаюсь руками за твою грудь, чтобы удержаться, отбрасываю волосы назад, когда прогибаю спину и предаюсь похоти, гневу, ненависти и любви.

Ты выпрямляешься так, что наши тела прижимаются друг к другу, и одной рукой обхватываешь мою шею.

— Я не трахал ее, детка, я трахаю только тебя! — рычишь ты. С этим ты целуешь меня. Мои губы покрыты твоей кровью, а твои грязные руки впиваются в мои бедра, в мою задницу. Я царапаю твою спину, нанося еще больше ран, так же, как ты мне, цепляюсь руками за твои волосы и тяну их, кусаю шею. Ты откидываешь голову назад, закрыв глаза, опираешься сзади руками, пока я провожу пальцами по твоим мокрым от пота, напряженным бицепсам.

— Детка, я скоро кончу. Если ты хочешь кончить со мной, трахай меня жестче.

Я поднимаюсь наверх, так, что чувствую только твой кончик во мне.

— Ты кончишь тогда, когда кончу я, Мейсон Раш, а во мне еще слишком много злости!

— Ты, маленькая сучка! — шепчешь ты прямо у моих губ, обнимаешь крепче и снова рывком тянешь меня на себя. Мы оба стонем, и я откидываю голову назад. Руками скольжу по моему блестящему от пота телу, закрываю веки и самозабвенно двигаюсь на тебе. Именно так, чтобы мне было хорошо. Ты становишься еще тверже во мне.

— Ох, бл*дь! — хрипло стонешь ты, и мне нравится отчаяние в твоем грубом голосе.

До сих пор никому не было позволено так тебя контролировать, и это так дурманит.

Когда чувствую, как ты снова дергаешься, на этот раз специально не предупредив, я опять приподнимаюсь наверх, и ты громко ругаешься.

— Ты издеваешься, Эмилия?

Я улыбаюсь.

— Не знаю, что это, но не хочу заканчивать. Наверное, тебя тоже нужно наказать, Мейсон. Во мне много чего накопилось.

Час спустя мы снова на грани, и я позволяю тебе кончить, Мейсон, вместе со мной. Наш оргазм такой сильный и такой громкий, что я рада, что твоих родителей нет дома. Мы заканчиваем, прижавшись лбами друг к другу. Это был самый интенсивный оргазм в нашей жизни. Мы одновременно открываем глаза и смотрим друг на друга. Ты протягиваешь руку и большим пальцем стираешь свою кровь с моей губы, так же, как и дождевую каплю на похоронах своей бабушки.

Думаю, это был момент, когда я действительно пропала.

Ты улыбаешься, и в твоих глазах полное умиротворение. Хвала Господу.

— Ты можешь почаще со мной такое делать, Эмилия.

Я смущенно улыбаюсь и зарываюсь лицом в твою шею.

— Наверное, — шепчу я, чувствуя, как твои руки прижимают меня к себе.

Мейсон

У нас в семье есть традиция, Эмилия.

Папа на ней настаивает.

Ты не можешь ничего знать об этой традиции, потому что в прошлом году мы не ездили, так как я хотел, чтобы ты была в моем подвале.

А в позапрошлом году Райли ездил один, потому что хотел тебя от меня спрятать. У него отлично это получилось, Эмилия.

Мисси дышит меня в шею. Она сидит в огромном багажнике Рэндж Ровера. Он, кстати, принадлежит маме, хоть ей и не нужно столько места, но папа очень хотел для нее безопасную машину. Я хотел поехать на своем Мустанге, но мама сказала, что это пустая трата бензина. Но, на самом деле, я знаю, что она задумала. Она хотела запереть нас с папой здесь, чтобы мы поговорили, Эмилия. Мы не разговариваем уже три недели. Из-за тебя, Эмилия.

Райли тоже там будет, этот маленький паразит. Если он хоть один раз неправильно на тебя посмотрит, до конца жизни будет хлебать суп через трубочку, потому что ему не будет чем жевать, Эмилия.

Тебя это, кстати, тоже касается.

Когда я снова погружаюсь в свои мысли, слишком сильно сжимаю твою руку. Ты вздрагиваешь.

— Мейсон, — шепчешь ты.

Папа бросает на меня предупреждающий взгляд в зеркало заднего вида. Не бойся, пап, я не взорвусь!

Тебе нельзя писать, Эмилия. Я злой из-за моих собственных мыслей. Ты беспокойно ерзаешь на сидении, потому что мы уже три часа в пути, и я ни разу не позволил тебе выйти.

Мама радостно подпевает какой-то древней кантри песне, играющей по радио, и прижимается к папиному плечу. Она пытается сделать так, чтобы он подпевал, но папа лишь закатывает глаза. Он прекрасно знает, что у нее на уме.

Ослабить напряжение.

— Ох, я не хочу! — не из-за чего громко стону я, и ты снова вздрагиваешь.

— Да ладно, будет здорово! Это всегда так весело! По вечерам сможем что-нибудь выпить, сидя на террасе, а днем будем купаться в море! А Эмбер такая забавная, когда пьет! — папа все еще предостерегающе смотрит на меня в зеркало заднего вида, потому что понимает, что я знаю, что раньше он трахал Эмбер. Я широко улыбаюсь ему. Мама тоже знает, но решать это, вероятно, было бы фатально.

— Ты тоже рад увидеться с тетей Эмбер, папа? — подмигиваю ему, и его глаза сужаются. Мне нравится невербальное общение, Эмилия. Несмотря на то, что моя мама уже давно знает об этом, я прекрасно понимаю, что происходит, когда я затрагиваю эту тему или упоминаю имя Лейла.

— Мам, — теперь я обращаюсь к ней. — Если бы у тебя родилась девочка, как бы ты ее назвала? — папа сильнее давит на газ. Не знаю, переживем ли мы эту поездку, Эмилия. Но любая реакция лучше, чем это дерьмовое молчание в течение трех недель. Я ненавижу, когда он со мной не разговаривает.

— Мне нравятся имена, которые начинаются на букву «Л». — Ты подозрительно поглядываешь на меня, а мама поворачивает голову назад. Как будто я бы стал задумываться о долбаных детских именах.

— Ты что, беременна, Эмилия? — спрашивает мама, и ты краснеешь.

— Нет! Мейсон! — шипишь ты, и я обнимаю тебя за плечи.

— Как тебе имя Лейла, мам?

Папа резко тормозит, что не очень хорошо, потому что мы находимся на середине дороги. Все по инерции дергаются вперед, включая Мисси, чья голова теперь находится между нашими. Она дышит мне в ухо, а мама бледнеет.