Я не прикасался к обезболивающим. Но те, что от депрессии и тревожности, вначале помогали. Пока я не решил просто принять ту холодную, тёмную пустоту. Тонуть в ней. Посмотреть, как долго мне удастся выживать в её мутных глубинах.
Я скинул все бутылочки в ящик тумбочки и захлопнул его.
Собака издала громкий храп, и я осознал, что на улице стемнело.
Я пережил ещё один день.
Я ел.
Я делал уборку.
Я разговаривал с людьми, не ограничиваясь недовольным бурчанием.
И я не позволял никому увидеть зияющий раскол пустоты, что жил в моей груди.
Если сумею ещё принять душ и побриться, этого будет достаточно.
Лапки Пайпер напряглись, и она сонно тявкнула. Ей что-то снилось, и я гадал, хороший это сон или кошмар. Аккуратно, чтобы не разбудить её, я положил рядом с ней овечку, чтобы та отгоняла плохое, и направился в ванную.
Я включил воду в теперь уже чистом душе и настроил подходящую температуру, после чего сбросил одежду. Розовые морщинистые шрамы привлекли моё внимание в зеркале. Один на плече, другой на животе, где пуля прошла навылет.
Моё тело исцелялось, по крайней мере, внешне. Но меня беспокоил именно разум.
Терять рассудок и скатываться по спирали в раздрай, к сожалению, являлось семейной чертой.
И никто не мог вечно сбегать от того, что вытатуировано в его ДНК.
Пар поманил меня в душ. Я позволил воде струиться по мне, расслаблять тугие мышцы жаром. Я плашмя упёрся ладонями в прохладный кафель и опустил голову под струи.
Лина.
Образ её, смеющейся в мокром спортивном лифчике, всплыл на поверхность, а следом за ним и остальное наше утро вместе. Встревоженная Лина с широко распахнутыми глазами. Лина на четвереньках, пока я вытаскивал её к себе. Лина, улыбающаяся мне с пассажирского сиденья, пока я вёз нас домой.
Мой член тяжело набух между ног, пробуждаясь к жизни по мере того, как мысли о ней перешли в фантазии.
Это была тоска, порождённая лишениями. Я почти упивался этим ощущением, потому что чувствовать что-то — это лучше, чем ничего. И потому что эта извращённая нужда подарила мне то, что я страшился потерять.
После ранения я ни разу не испытывал эрекции. До этого самого утра... с ней.
Мой член становился всё толще, пока во мне разгоралось возбуждение.
Я не позволял себе думать об этом. В конце концов, какой мудак ставит работу своего члена наперёд собственного психического здоровья? Так что я похоронил все тревоги и притворился, будто всё ниже пояса просто заскучало, устало, или что там ещё бывало с членами.
Но стоило Лине Солавите оказаться на коленях передо мной, и мои фантазии ожили. Я подумал об ощущении её бёдер под моими ладонями. Об изгибе её задницы, когда я притянул её к себе. Желание стиснуло меня за горло и яйца. Оно вытаскивало меня из тьмы в огонь. К ней.
Я ничего не мог с собой поделать. Мне нужно было больше.
Упёршись одной ладонью в кафель, другой я стиснул свой вздыбившийся ствол и подавил желание выругаться. Прикосновение принесло одновременно облегчение и разочарование. Я хотел, чтобы это была её рука, чтобы её ротик обхватил меня. Чтобы моя рука в её волосах направляла её, пока она вставала на колени ради меня и снова делала меня человеком.
Её капитуляция помогла бы мне почувствовать себя мощным, сильным, живым.
Я буду корить себя за эту фантазию попозже, пообещал я себе. Буквально несколько движений рукой, чтобы убедиться, что я до сих пор целый, что всё работало. Несколько движений, и я переключу воду на холодную.
Представляя, как эти полные губы приоткрываются пускают меня внутрь, я провёл крепко сжатым кулаком до головки, пока струи воды били меня по затылку. Моя хватка вызвала капельку влаги, выступившую на головке. Воображая, как её нетерпеливый язычок слизывает эту капельку, я грубо погладил себя до основания.
— Бл*дь, — пробормотал я, сжимая свободную руку в кулак на кафеле.
Это казалось неправильным. Но ощущалось так охеренно хорошо, и я нуждался в чём-то хорошем.
Чувствуя себя беспомощным, я представил, как сдёргиваю вырез той её кофточки и обнаруживаю её без лифчика, и её напрягшиеся соски умоляют о моём внимании, пока она ласкает мой член ротиком.
Мои бёдра самопроизвольно дёрнулись вперёд, вбиваясь в мой кулак.
— Ещё разок, — всего одно движение, и я перестану.
Вот только в моей фантазии Лина была уже не на коленях. Она оседлала меня. Тот влажный жар её киски был прикрыт лишь бесполезной полоской шёлка. Мои губы накрыли её грудь. Я с трудом сглотнул, думая о том, как взял бы в рот одну тёмно-розовую горошинку и принялся сосать.
Моя ладонь совершенно забыла про лимит одного движения и принялась двигаться быстрыми, ожесточёнными рывками вверх и вниз по моему члену. Двигая бёдрами в том же ритме, я ощутил тяжесть в яйцах и знал, что она не уйдёт от того, что я трахну свою руку. Но это тёмное желание всё же лучше, чем пустота.
Я представлял, как сдвигаю шёлк её стрингов в сторону, хватаю её за бёдра и вхожу до упора.
— Бл*дь, да, ангел.
Я почти слышал, как она резко втянула бы вдох, когда я её наполнил. Вторым кулаком я ударил по кафелю. Один раз, второй.
Сейчас я уже не мог остановиться, и мой кулак превратился в бл*дское размытое пятно, обслуживая мой благодарный член.
Я бы лизал и сосал второй её сосок, пока тот не превратится в напряжённую горошинку, а мои руки тем временем приподнимали бы и опускали бы её на моём члене. Пока она цеплялась за меня и руками, и внутренними мышцами. Пока она нуждалась в том, чтобы я довёл её до оргазма.
