— Это очень плохо. Позвольте мне быть первым, кто узнает, если это изменится. — Он посылает ей воздушный поцелуй и уходит, по-королевски приветственно махая всем, кто проходит мимо.
Я снова поднимаю телефон и смотрю видеозапись, на которой Джордан спускается в лифте, а затем переключаю запись, чтобы увидеть, как она идет по вестибюлю. Ее и без того большие глаза становятся еще больше, когда она с благоговением оглядывает пространство.
Область за моими ребрами согревается от ее одобрения.
Я останавливаю видео и увеличиваю масштаб до того места, где рука Хадсона лежит на ее спине. Это я должен был вывести ее за дверь и посадить в машину. Это я должен был отвезти ее домой.
Интересно, захотела ли она вообще попрощаться?
Кого я обманываю?
Она обещана кому-то другому, а я обещан «Норт Индастриз». Так же, как и я, она продолжит с того места, где остановилась, и я стану для нее ни чем иным, как воспоминанием.
Так будет лучше.
Интересно, это первый раз, когда я говорю неправду?
ДЖОРДАН
— Мистер Бартли, я понимаю, что это звучит безумно, — говорю я, умоляя хозяина впустить меня в квартиру. — Но я не лгу. Я действительно застряла в горах на три недели.
После того, как водитель Хадсона высадил меня, я стояла на ступеньках старинного жилого дома Линкольна с желудком в горле. Как он отреагирует, увидев меня снова? Как я отреагирую, увидев его? Очевидно, нам нужно поговорить о том, что я видела между ним и Кортни, и о том, что произошло между Александром и мной, но как?
Привет, я вернулась. О, и ты изменил мне. Собирай свое дерьмо и убирайся.
За исключением того, что я не могу выгнать его, потому что в договоре аренды указано только его имя. Именно поэтому мне так трудно уговорить мистера Бартли дать мне запасной ключ.
— Джордан, ты мне всегда нравилась. — Мужчина одержимо разглаживает свои седые усы большим и указательным пальцами. — Но без разрешения Линкольна я не могу впустить тебя в квартиру.
— Уверяю вас, если бы он был дома, он бы сам меня впустил. — Я стучала в дверь в течение пяти минут, не получая ответа. — Он, должно быть, на работе. Вы могли бы позвонить ему и... на самом деле, я, вероятно, должна позвонить ему.
Почему я не подумала позвонить ему, как только приземлились? Или в любое другое время после, когда у меня был доступ к телефону? Наверное, я не была готова встретиться лицом к лицу с тем, что меня здесь ждет.
— Можно мне? — Я указываю на телефон мистера Бартли на его столе.
— Конечно. Но мне нужно будет поговорить с ним лично, если он даст добро.
Я набираю номер Линкольна, надеясь, что он ответит. Он менеджер в «Чабби», но уже достаточно поздно, вряд ли он слишком занят.
— Спасибо, что позвонили в «Чабби», дом самой толстой сосиски в Нью-Йорке. Это Линкольн.
Услышав его голос впервые за несколько недель, слова застревают у меня в горле.
— Алло?
— Линкольн.
Абсолютная тишина.
— Это я. Джордан.
— Джо? Твою мать, Джо! Где ты?
— Я с мистером Бартли пытаюсь уговорить его впустить меня в нашу квартиру.
— Джо. — Его голос срывается. — Я... Боже мой… Я думал, ты умерла.
Мои глаза наполняются жаром.
— Почти. Я тебе все расскажу, но не поможешь ли ты мне попасть к нам домой?
— Меня трясет. Не могу поверить, что ты жива. Никуда не уходи. Я уже в пути.
Телефон отключается.
Я вешаю трубку, и мистер Бартли поднимает бровь.
— Он уже в пути.
— Можешь подождать здесь. — Он хватает ржавый ящик с инструментами и хромает к двери. — У меня вызов в триста вторую.
Вместо того чтобы сидеть в его душном кабинете, где воняет сигарами и ржавым металлом, я сижу на крыльце. Город выглядит по-другому с тех пор, как я уехала. Листья стали ярко-оранжевыми и красными и ловят ветер, который шепчет, что скоро зима. Я никогда больше не смогу воспринимать снег как раньше — грязную уличную слякоть и покрытые мокрым снегом окна. Вместо этого снег всегда будет напоминать мне о долгих днях и ночах, тихой хижине и теплом огне. Замерзшем сиденье уборной и ветре, завывающем в деревьях. Горячей еде и затхлых шкурах животных. Даже не закрывая глаз, я вижу большую спину Гризли, сидящего за тем столом. Я слышу его ворчливые ответы и чувствую напряжение, которое все сильнее и сильнее накручивается между нами. Я все еще чувствую его руки. Грубую силу, когда он работал, чтобы спасти мою жизнь, и соблазнительную нежность, когда позволил себе прикоснуться ко мне.
Такси подъезжает к фасаду здания, и прежде чем оно полностью останавливается, Линкольн выскакивает из задней части и мчится ко мне. Он останавливается в метре передо мной и рассматривает мою одежду, волосы и, наконец, мое лицо.
— Боже мой, ты действительно здесь.
Я поражаюсь тому, что мы стоим лицом к лицу, и все же кажется, что между нами все еще огромное расстояния.
— Я здесь.
— Ты выглядишь… — Он моргает, как будто не может поверить в то, что собирается сказать. — Фантастически.
Я ценю комплимент, но, учитывая все обстоятельства, последнее, чего я хочу — это его лесть.
— Мы можем войти внутрь?
— Да, конечно. — Он достает из кармана ключи и, поднимаясь по ступенькам, заключает меня в объятия. — Мне кажется, что я сплю.
Когда-то быть в его объятиях было моим любимым местом. Местом, где я чувствовала себя в безопасности, зная, что я для кого-то важна. Что моя жизнь имеет значение. Его руки больше не дают эту безопасность.
Я похлопываю его по спине в молчаливой просьбе об освобождении.
— Я действительно устала.
— Прости, — говорит он и отстраняется.
Я задерживаю дыхание от запаха плесени и мусора на лестничной клетке, когда поднимаюсь в нашу квартиру на втором этаже. Линкольн отпирает дверь и впускает меня внутрь.
