Снарягу Толик приберечь согласился. Но смотрел на Пашку как-то косо. Словно не верил во всё до конца.
Историк не преминул покуражится над Пашкиными увечьями, и загремел в «тетрадь кровавой мести» на второе после предков место.
На Лебедева смотреть было противно и стыдно одновременно. Пашка сначала хотел полезть в его память, а потом не решился. Потому что, если Лебедев в курсе, придётся ему морду бить за мысли поганые о Пашкином бате, как ни крути. А драться ни с кем не хотелось, и так всё болело. И как он будет переть рюкзак с треснувшим ребром? А что Пионова о нём подумает?
Хотя бабы, вроде, жалостливые. Может, станет им гордиться.
Приложуха дала «G» на боку и ещё одну «П» с прорехой, а к пятому уроку к тому же медведя. На Пашку напала апатия.
Зинка так обалдела от Соколовской заплывшей рожи, что прямо за сердце схватилась. Но не ёрничала, как историк-гнида. И потому к ней вечером Пашка решил всё-таки сходить. Очень уж домой к предкам не хотелось.
И вышло в итоге, что не алгеброй и геометрией они занимались, а Пашкиным здоровьем. Зинка промыла все его увечья, потом смазала вазелином и уверила, что он раны быстрее всего заживляет. Даже с собой дала, но Пашка, правда, выбросил тюбик — как-то не про то о парне с вазелином в кармане могут подумать.
Рёбра Пашке Зинка туго перебинтовала. И очень хотела его в больницу везти, даже вызывалась такси оплатить и с ним поехать — на силу отбился.
Предки в тот вечер на Пашку почти не возбухали, были заняты друг другом, да так, что опять соседи по батареям стучали в итоге. Пашка злился. А ведь ещё завтра их терпеть!
Но зато потом… Ни за что в жизни он к ним не вернётся без сорокового уровня, даже если в лесу придётся целый месяц ждать!
И бог свидетель, научит уму-разуму и отца своего кобеля, и мать-истеричку. И вообще всех вокруг и каждого!
Но месяц уж навряд ли понадобится. Дали Пашке ещё пару «П» с прорехой, дракона и очередной в строке, десятый перевёрнутый «игрек».
«Вы достигли 34-го уровня!»
Берегитесь. Берегитесь скоро все…
Пятница далась сложнее. Болячки покрылись коркой, и правда быстро затягиваясь от Зинкиного вазелина (может, дома есть, в аптечке? Жалко, такое стыдно покупать), ребро болело, казалось, от тугой бинтовки только сильнее. В жопе образовалось шило, мешавшее сидеть и сосредотачиваться.
Побег из дома это вам не хухры-мухры.
Пашка про такое, конечно, думал время от времени, но ни разу — всерьёз. А тут не просто побег, а ещё и кража сбережений. А ну как что-то не так пойдёт с игрой?
С другой стороны, приложуха рабочая, это уже надо быть имбецилом, чтобы отрицать. И предки виноваты сами. Батя в особенности. Мать тоже хороша — обиды свои на сыне вымещать, очень это, простите, умно и правильно?
И всё равно затея была супермасштабная и стрёмная до тошнотворной мути.
Пионова, которую в четверг удалось не встретить, в пятницу прямо-таки обмерла, когда они с Пашкой увиделись на большой перемене после литературы. Застыла, а потом руками всплеснула и давай охать да ахать, словно бабка старая. Примерно как Зинка накануне вечером.
Из ошалевшей Люся быстро превратилась в воинствующую, живо заподозрив, что разукрасили Пашку его больные однокласснички. Порывалась нестись к «брату» воровки Островской самолично, чтобы Ваха укокошил «ублюдков» на месте. Пашка богом клялся, что Абдулов, Кумыжный и Краснопупинский к его увечьям не причастны.
— А как же теперь поездка? — огорчилась затем Пионова. — Блин, я так настроилась!
— Всё в силе! — тут же встрепенулся Пашка. — Это так, выглядит только стрёмно, — объявил он, благоразумно умолчав про трещину в ребре. — И так-то мне только лучше от общества в лес удалиться, — пошутил он, и Люська прыснула. — Или с таким страшно? — подбавил он.
— Наоборот, видно, что опытный воин, — подхватила Пионова. — К такому никто не сунется, даже и лесные разбойники. Сможете меня забрать от дома? Или лучше на вокзале встретимся? Вы на такси?
— Своим ходом, — признался Пашка. — Но можем и на такси, если хочешь!
— На вокзале давайте, часа в четыре?
— Сразу после школы хотели. Может, отпустят пораньше.
— Ну тогда на связи, будем по ходу корректировать.
Физрук, конечно, Пашку в таком виде отправил сидеть на крыльце, так что он спокойно разбил новую «G» на боку и перевёрнутый «игрек», опять прочёл квестовое задание, чтобы убедиться, что утаскивание денег из коробки зачтётся, и начал думать о своих наполеоновских планах.
От которых всё трепетало внутри.
С работы он уже уволился, отправив мойщику сообщение и трубку потом от него не брал. Потому что глава с мойкой была в жизни Пашки закрыта. Начиналось что-то новое и неизведанное.
Ехать решили до Вазерков, а потом остановится где-то на Суре лагерем. Брат Толика должен был подтянуться утром воскресенья, что-то у него там наклюнулось неожиданное по работе и задержало. Пашка проверил расписание электричек и узнал, что единственная в нужном направлении отправляется только вечером, без десяти шесть.
Так-то у предков дофига времени будет заметить, что он домой после школы не пошёл. Но, если и начнут искать, надо думать, не на вокзале всё-таки.
Пришла СМС-ка от Зинки. Прям СМС-ка, не в мессенджере сообщение. Интересовалась математичка, у которой уроков сегодня не было, как Пашка себя чувствует. Вот и почему незнакомой училке на него не пофигу, а предкам родным — всё, кроме куртки порванной, по барабану? Вот и на хер было рожать их с братом, если, кроме шмотья попорченного, от них и не видят ничего? Или они чего ждали? Что сыновья будут производить вещи, а не ломать и портить? Кажется, большого ума не нужно, чтобы предугадать наперёд связанные с детьми расходы…
Телефон вздрогнул, появилась иконка пуш-уведомления с недоведённой «П».
Потом вдруг мелькнула и спрутом вцепилась в голову жуткая мысль. Если папка такой кобель, а нет ли у него того… детей других ещё на стороне-то?
Пашка поднял взгляд и окинул заплывшим глазом стадион, по которому физрук усердно гонял однокашников. Увидел, как плетётся черепахой вдали от остальных, держась за бок, Лебедев. И покрылся холодной испариной.
А что, если…
Бредовая мысль пронзила мозг ядовитым жалом.
Ловил Пашка сына батиной любовницы камерой руками, прямо-таки дрожащими. Хотя ясно было и понятно, что братом он ему быть не может, ну никак. Вот просто никак!
