Эмма кивает. ― А что насчет тебя? Что ты любишь больше всего?
― Я люблю шарики с арахисовым маслом. Моя мама делает самые лучшие рождественские угощения. Я всегда шучу, что за время праздников набираю не менее пятнадцати фунтов3, потому что каждый раз, когда я ухожу из ее дома мне вручают больше контейнеров, чем я могу унести. ― Я смеюсь. ― Вот такая она. Мы уже выросли, а она все еще готовит нам ужин, приходит и стирает. Все, что угодно, лишь бы чувствовать, что она рядом с нами, даже если мы снова и снова говорим ей, что она не должна делать ничего подобного. Именно она планирует все наши рождественские праздники. Поэтому я и взялся за ежегодную вечеринку ― у нее и так дел по горло.
Ее глаза теплые, а слова искренние, когда она говорит: ― Кажется, она замечательная, Джексон.
― Да, это так. ― Я делаю глоток своего напитка. ― Она — клей, который держит нашу семью вместе, это точно. Расскажи мне о своей семье. Я не так много знаю о них, кроме того, что слышал на протяжении многих лет, и мне хотелось бы услышать о них от тебя.
Она выдохнула, а затем пожала плечами. ― Мои родители… нацелены на карьеру и очень целеустремленные. Мой отец — инвестиционный банкир, а мама очень увлечена благотворительностью. Когда ты рассказываешь о своей маме и своей семье… это звучит совсем не так, как в моем детстве. У нас не было рождественских традиций. Я имею в виду, что кроме открытия подарков на Рождество и ежегодной вечеринки, у нас не было ничего такого, что помнилось бы из детства. Мы не пекли печенье и не смотрели рождественскую классику. Просто мои родители были очень заняты, и я часто оставалась с няней. Поэтому праздник для них так важен ― это единственное, что мы действительно всегда отмечаем вместе. Это всегда было нашей традицией, и мы с нетерпением ждали этого праздника каждый год.
Я люблю все рождественские традиции моей семьи, и мне неприятно, что она не смогла сделать все это со своей. Но я также начинаю понимать, почему этот праздник так важен для нее и ее семьи. Это их самая важная традиция.
Мой взгляд смягчается. ― Мне очень жаль, Эмма.
― Нет, нет. Ты не должен этого делать, Джексон. Послушай, мои родители ― замечательные люди, и они всегда делали для меня все, что могли. Просто, когда я слышу о вашей семье и ваших традициях, мне хочется, чтобы и у нас было больше традиций. Сейчас, уже будучи взрослой, мне кажется, что в то время, когда большинство детей играли в снежки и лепили снеговиков, я помогала маме устраивать праздник. ― Она смеется. ― Совершенно разные рождественские традиции.
― Я понимаю, и думаю, что это просто означает, что у тебя гораздо больше возможностей испытать что-то новое. Скажи, ты смотрела фильм «Санта Клаус»?
Она хмурит брови. ― Это фильм, или ты говоришь о большом человеке в красном костюме?
― Да. Это культовый фильм, Снежинка. Мы должны немедленно это исправить.
Она хихикает. ― Да, я уверена, что больше фильмов, которых я не видела, чем тех, которые видела.
Протянув руку, я соединил наши ладони и переплел пальцы, слегка сжав их. ― Не волнуйся, Снежинка. Мы позаботимся о том, чтобы у тебя появились новые традиции.
Зимняя страна чудес
Эмма
Джексон Пирс, бесспорно, горяч.
Один взгляд на него ― и это становится очевидным. Привлекательный настолько, что сердце замирает в груди при первом же взгляде. Высокий, подтянутый, с острой челюстью, теплыми медовыми глазами и улыбкой, способной растопить все вокруг.
Отчасти именно поэтому, несмотря на историю наших семей, было так трудно держаться от него подальше.
Но совсем другое дело ― знать, что под этой привлекательной внешностью скрывается большое сердце.
То, чего я никогда не ожидала и не знала до недавнего времени. Я была совершенно спокойна, что прожила свою жизнь со всеми этими предположениями и предвзятым мнением о нем. Что он ― досадный раздражитель, которому просто нравится доставать меня из-за наших враждующих семей. Я была не против ненавидеть его, потому что это было то, чего от меня ожидали.
Пока он не сделал это невозможным.
И я не знаю, что делать со всеми этими новыми чувствами.
― Признайся, тебе весело. ― Я тыкаю его в бок, пока мы медленно катаемся по катку. Дети проносятся мимо нас, но я хочу уехать из города, не обращаясь перед этим в скорую помощь, поэтому мы не торопимся.
― Только если ты признаешь, что носить уродливые свитера не так уж и плохо, ― с ухмылкой отвечает он.
Выдохнув, я игриво закатываю глаза. ― Не так уж они и плохи. Ну, твой, конечно, просто ужасен, но все же.
Его пальцы неожиданно впиваются в мои бока, щекоча меня до тех пор, пока у меня не перехватывает дыхание и я не могу удержаться на ногах на скользком льду. Он подхватывает меня на руки, чтобы я не упала, и прижимает к бортику катка.
С коньками он стал еще выше, нависая над моей маленькой фигуркой, его расплавленные глаза пылают от желания. ― Мне весело, Снежинка. Но еще больше я буду веселиться потом, когда ты будешь стоять на коленях, и я покажу тебе, насколько мне нравится, когда ты ведешь себя как болтливая девчонка. ― Я все еще думаю о примерочной. О том, как крепко твоя похотливая киска сжимала мои пальцы. Я уже наполовину тверд прямо посреди катка. ― Глубокий тембр его голоса в моем ухе заставляет меня сжать бедра вместе, мой клитор теперь пульсирует вместе с нестабильным биением моего сердца. Он проводит носом по моей челюсти так, что я вздрагиваю, и вовсе не от холода.
Я уже готова совершить что-нибудь безумное, например, упасть на колени прямо здесь, как вдруг кто-то врезается в бортик, прямо рядом с нами.
― Черт, ― ругается Джексон, а потом смеется.
― Давай, пойдем отсюда.
Не то чтобы меня нужно было убеждать, но он берет мою руку в свою, и мы вместе уходим со льда, чтобы сдать коньки.
Надев ботинки и захватив еще один горячий шоколад, чтобы вернуться в гостиницу, которую мы сняли в городе, мы идем по тропинке через оживленный парк. Уже стемнело, но еще много людей катаются на коньках, прогуливаются по парку, а некоторые устраивают снежные бои.
Я замечаю на заснеженном газоне нескольких детей, делающих снежных ангелов, и обращаюсь к Джексону.
― Ты знаешь, я никогда не делала снежных ангелов? Это кажется чем-то таким несущественным, но даже в детстве я никогда этого не делала.
Он смотрит на меня в ответ, моргая: ― Никогда?
― Нет. Я единственный ребенок, Джексон. Мне не с кем было играть зимой.
Я снова смотрю на детей, валяющихся в пушистом снегу, пока не чувствую, как меня берут за руку, и Джексон забирает мой горячий шоколад и ставит его на скамейку рядом со своим.
― Что ты делаешь?
― Эмма, мы сейчас будем делать гребаного снежного ангела. Прямо сейчас. Ты не можешь прожить свою жизнь, ни разу не сделав снежного ангела. ― Он тянет меня к сугробу, но я упираюсь пятками, останавливая его.
