— Потому что им нельзя доверять. В робота можно встроить опасную программу, но в нем хотя бы есть шанс ее найти. С людьми такое не проходит.
— Сейчас мы слушаем Сабрину, — мстительно сказала Анисья, которую Ингвар так же перебил ранее.
Впрочем, он и не собирался продолжать. Или успешно сделал такой вид. Вновь заговорила Сабрина:
— Наши андрики живут в доме как члены семьи, хотя одновременно числятся наемными работниками — правом называться членами семьи их наделили за постоянное нахождение в определенном доме, знание его секретов и отстаивание его интересов в случае некриминального конфликта интересов. — Заковыристую фразу, наверняка не раз слышанную от отца, Сабрина выдала с гордостью, хотя с Сониной точки зрения это была самая настоящая «юридичь».
— Вначале ты сказала, что семья жила в достатке «до последнего времени», — отметила Соня. — Что-то случилось?
— Это из-за андриков. Но это личное, я не хочу об этом говорить.
«Действительно личное, или боится сболтнуть лишнее?» — подумала Соня.
— Следующий. — Ингвар посмотрел на Савелия.
Тот нерешительно привстал, но остальные рассказывали сидя и даже лежа, и он вновь опустился на траву.
— Меня зовут Савелий, — как и Сабрина в своем рассказе, он ограничился именем, — мой мир отличается от ваших. Я видел кипящие реки, которые плевались варившимися заживо людьми, в том числе непохожими на людей, видел земли, которые превращали технику в пыль, а людей в пепел, дышал воздухом, похожим на желе, и жил в местах, откуда сбежали даже тараканы. Учиться мне не довелось, моя работа — добывать оружие, металл и сохранившуюся технику для властвующей группировки. То, что у соседей можно произвести на заводах, у нас можно лишь найти, и продать можно лишь то, что нашел. Родителей я не знал, а если они однажды отыщутся, им несдобровать, я припомню все.
— За что же, если ты их не знал? — не поняла Соня.
— Они продали меня, этого достаточно.
Ингвар пожал плечами:
— Продать ребенка, когда нет денег — это нормально.
— У меня все. — Савелий опустил голову.
Соня видела, что рассказать он мог гораздо больше, но касаться каких-то тем ему было тяжело, а другие он боялся затрагивать, чтобы не выдать некой информации противнику — за этим пристально следил толстяк.
Эстафета историй дошла до Ингвара. Он покрутил в руках дубинку.
— А что рассказывать? Меня зовут Ингвар, но это вы знаете. Моя семья владеет Валдаем, поэтому мы контролируем водные ресурсы половины Европы: у нас берут начало Днепр, Волга, Мста, Сясь, Молога, Тверца, Западная Двина и многие другие, всех не упомнишь. Территории, расположенные вдоль берегов, платят нам отступную ренту.
— В чем именно вы контролируете? — уточнил Матвей. — То есть, за что вам платят?
— За экологию.
— А я слышал, что на темной Земле реки загажены и напоминают канализационные стоки, — не поверил Матвей, — и что воду пьют только после многократной очистки, и она все равно грязная и воняет.
— Правильно, — сказал Ингвар, — а наша семья может свалить туда отходы с атомных станций. Тогда никакие фильтры не помогут. За это нам и платят — за право пить незараженную воду. Это прибыльный бизнес, и у нас, понятное дело, много недоброжелателей. Семье приходится постоянно курсировать между Себежским, Рдейским и Полистовским особняками, где между бункерами проложены тоннели и внешние железные дороги, и по ним постоянно ходят отвлекающие внимание поезда — чтобы конкуренты не нанесли внезапный точечный удар. За хорошую жизнь приходится платить безопасностью. — Ингвар вздохнул. — Это лишь кажется, что у богатых нет забот. На самом деле, если сравнивать, то забот нет у бедных. У бедных проблема одна: нет денег, на этом их беды кончаются. У богатых здесь все только начинается, и чем больше богатство, тем больше проблем, о которых бедные даже не догадываются. — Заметив, что сочувствия никто не проявил, Ингвар резко закончил: — Объявленные на отдых двадцать минут прошли. Предлагаю разойтись до утра. Но если кто-то хочет еще поработать, — он поглядел на Матвея, — это будет похвально, и вся команды скажет ему спасибо.
— Расходимся до утра, — подытожила Соня, — завтра нам понадобится много сил.
Показывая пример, она ушла первой. Или хотела вырвать первенство у Ингвара, стремившегося верховодить во всем? И это тоже.
В комнате Соня первым делом помылась в гиенике. Функции сушки и укладки не работала, и волосы просто лежали на плечах, высыхая естественным образом. Одеться в пижаму не удалось: за день она высохла, но купание в морской воде не прошло даром — по ткани расползлись жуткие соляные разводы. Пришлось стирать. Заодно Соня постирала и купальник, потный и грязный после трудового дня.
Входная дверь приотворилась.
— Я тебя не приглашала! — взвизгнула Соня, крепче кутаясь в полотенце. — Почему ты вошел?!
Ингвар захлопнул за собой дверь и иронично сощурился:
— Потому что открыто. А почему не закрываешься?
— Зачем?
— Вот я и воспользовался тем, что у вас это не принято.
Он был в пижаме — как Соня, когда ходила к Савелию. Ингвар то ли намеренно выбрал удобство в ущерб вежливости, то ли не хотел утруждать себя переодеванием. Или просто не думал о таких мелочах, как вид, который производит. Впрочем, нет. Ингвар всегда думал, прежде чем что-то сказать или сделать, и на светлой Земле его однозначно определили бы как единицу.
— У вас вообще не разделяют по двоичной системе? — Соня вышла из гиеника.
— Как угодно, только не по вашей двоичной. — Разглядывавший комнату Ингвар бесцеремонно плюхнулся на кровать. — Кто же в своем уме согласится быть нулем?
— Это не обидно, — вступилась Соня за нулей, — это просто классификация.
— Быть нулем — не обидно?! Тогда без обид. Ты — полный ноль как девчонка, и даже Сабринка тебе сто очков вперед даст, хотя у нее ни кожи ни рожи.
— И в чем же она лучше?
— Нулям не понять.
Оказалось, что в некоторых случаях нулем быть неприятно. Сказанное Соню задело, тем более, что некрасивых людей на светлой Земле не рождалось уже больше трех поколений, наука постаралась. В отместку Соне захотелось тоже сказать что-то вроде «Если здесь кто-то и ноль, то достаточно посмотреть в зеркало», но она сдержалась. Пухлость Ингвара могла быть следствием болезни, и ему будет обидно. К тому же, когда кидаешься грязью, может не долететь, а к рукам прилипнет.
А еще очень хотелось припомнить толстяку его отношение к Сабрине. К сожалению, та просила молчать. Если Соня вмешается — не выйдет ли только хуже?
