"Жаль, что твоя гнедая сломала ногу Боливару..."

Шутка неизвестного, прочитавшего О.Генри

"Дороги, которые мы выбираем"

Кира

Инга усадил меня на скамейку, взял из рук ухват и поставил рядом со своим ведром. Сам опустился рядом и, стянув с вихрастой головы панамку, внимательно посмотрел в глаза.

- Как ты? Сильно досталось?

- За тебя испугалась. Скажи, зачем все это?

- Глупость и любопытство. Развлечение.

- Но мы же люди. Живые. Разве с нами так можно?

- Нельзя, Киреныш, нельзя.

Он замолчал. Было заметно, что он хочет что-то сказать, но не знает, как начать.

Я решила помочь.

- Говори. Не бойся. Я с тобой. Не предам, не отступлюсь.

- Я уезжаю.

- Когда?

- Завтра утром.

- Вернешься?

- Нет. Не в этом году. И не в следующем.

- Это из-за меня?

- Отец беспокоится. Мне нельзя попадать в неприятности. Собираюсь поступать в юридический и должен иметь безупречную характеристику, иначе не примут. Это очень серьезно, я всю жизнь к университету готовился. Буду юристом, как папа. Прости, что так получилось.

- И мы никогда не увидимся? Даже в Москве?

- Не знаю. Нет.

- И все это закончится, так и не начавшись?

Он молчал. Я все поняла. Он сдался!

Я резко встала и вырвала из его рук панамку, напялила на себя, взяла свой ухват и пошла в поселок. Он не остановил.

Что не так? Только что он нес меня на руках, писал К+И, а теперь это холодное, "прости, что так получилось"!

Не буду плакать! Не буду!

Но слезы ручьем потекли по лицу. Я сняла панамку, вытерла слезы, высморкалась, постаралась взять себя в руки. Не получилось. Ком в горле рос, хотелось кричать, плакать навзрыд. Почти ничего не видя перед собой, я побежала к дому.

Ингмар

- Папа, ты доволен? Выходи, я видел тебя.

- Ты все правильно сделал, сынок, - сказал отец, выходя из-за колонны. - Не нужно тебе это сейчас. Посмотри, на кого ты похож? Я принес твои брюки. Они там, у велосипеда.

Отец осторожно начал спускаться вниз. С этой стороны беседки не было лестницы. Я перемахнул через перила и пошел следом. Какая разница, где переодеваться?

Я увидел наш велосипед сразу, как зашел в беседку, а потом заметил и отца. Поэтому посадил Киру спиной к той колонне, за которой стоял папа. Нельзя было устраивать демарш при нем, ничего бы кроме скандала я не получил, а потому решил сказать те слова, что он хотел услышать.

Жаль, что обидел Киру. Теперь нужно решать проблему, как увидеться с ней. Не хочу объясняться в письме. Я должен видеть ее глаза.

- Во сколько мы завтра уезжаем?

- Машина придет в пять утра.

Весь вечер отец был рядом, контролировал, как собираю вещи, помогал увязать книги, которые я взял почитать на лето, не отходил ни на шаг. Не давал возможности подумать, все время что-то говорил.

Когда я собрался пойти погулять с Диком, папа попросил не уходить со двора. Сам сел с газетой на веранде. Черт, он караулил меня!

Соседи уже не донимали. Как поняли, что скорого ареста ждать не надо (папа устроил ликбез и популярно объяснил о презумпции невиновности), так и разошлись по своим домам. Но все равно были начеку!

Шансов улизнуть со двора не предвиделось.

Марта тоже получила нагоняй. К ней теперь не сунешься. Мальчишек, что бегают за забором, просить передать записку нельзя, они тоже участники скандала, мигом отнесут куда не надо. Что же делать?

Я записку написал еще днем, когда зашел в туалет.

Надо было видеть, как я ее писал! Снял с гвоздя всю пачку газетных прямоугольников, что так аккуратно нарезала тетка, выбрал тот, где поля пошире, разложил на колене и ... уронил карандаш в дырку. Пришлось вернуть бумагу на место и пойти в дом за другим.

Отец подозрительно наблюдал, как я хожу туда-сюда.

- Живот болит, - пояснил я.

Он кивнул головой и крикнул:

- Марта, что у нас есть от живота?

- У кого болит? - откликнулась та.

- У Ромео.

Я опять зашел в будку с сердечком. На этот раз получилось нормально: "Жду тебя в три часа ночи в беседке. Вопрос жизни и смерти. Твой Боливар".