— Как глупо! Вы же понимаете, что янки навяжут нам ее силой!

— Именно это я и имел в виду, говоря, что мы чертовски поплатимся, — сказал Эшли.

— А я горжусь нашим законодательным собранием, горжусь их мужеством! — воскликнул дядя Генри. — Никаким янки не навязать нам этой поправки, если мы ее не хотим.

— А вот и навяжут. — Голос Эшли звучал спокойно, но глаза были встревоженные. — И жить нам станет намного труднее.

— Ах, Эшли, конечно же, нет! Труднее, чем сейчас, уже некуда!

— Нет, не скажите, может стать куда хуже. А что, если у нас в законодательном собрании будут одни черные? И черный губернатор? А что, если янки установят еще более жесткий военный режим?

Все это постепенно проникало в сознание Скарлетт, и глаза у нее расширились от страха.

— Я пытаюсь понять, что лучше для Джорджии, что лучше для всех нас. — Лицо у Эшли было мрачное. — Что разумнее — выступить против этой поправки, как сделало законодательное собрание, поднять против нас весь Север и привести сюда всю армию янки, чтобы они заставили нас дать право голоса черным, хотим мы этого или нет, или поглубже запрятать нашу гордость, любезно согласиться и с наименьшими потерями покончить со всем этим раз и навсегда. Конец-то все равно будет один. Мы беспомощны. Мы вынуждены испить эту чашу, которую они решили нам преподнести. И может быть, нам же будет лучше, если мы не будем брыкаться.

Скарлетт не вслушивалась в его слова — во всяком случае, их смысл едва ли до нее дошел. Она знала, что Эшли, как всегда, видит две стороны вопроса. Она же видела только одну: как пощечина, которую получили янки, может отразиться на ней.

— Ты что, собираешься стать радикалом и голосовать за республиканцев, Эшли? — резко, не без издевки спросил дедушка Мерриуэзер.

Воцарилась напряженная тишина. Скарлетт заметила, как рука Арчи метнулась было к пистолету и остановилась на полпути. Арчи считал — да частенько и говорил, — что дедушка Мерриуэзер — пустой болтун, но Арчи не намерен был сидеть и слушать, как он оскорбляет супруга мисс Мелани, даже если супруг мисс Мелани несет какую-то чушь.

В глазах Эшли мелькнуло изумление и тотчас вспыхнул гнев. Но прежде чем он успел открыть рот, дядя Генри уже набросился на дедушку.

— Ах, ты, чертов… да тебя… извините, Скарлетт… Осел ты этакий, дедушка, не смей говорить такое про Эшли!

— Эшли и сам может за себя постоять — без вас, защитников, — спокойно заявил дедушка. — А говорил он сейчас, как самый настоящий подлипала. Подчиниться им — черта с два! Прошу прощения, Скарлетт.

— Я никогда не считал, что Джорджия должна отделяться, — заявил Эшли дрожащим от гнева голосом. — Но когда Джорджия отделилась, я не перешел на другую сторону. Я не считал, что война нужна, но я сражался на войне. И я не верю, что надо еще больше озлоблять янки. Но если законодательное собрание решило так поступить, я не перейду на другую сторону. Я…

— Арчи, — сказал вдруг дядя Генри. — Вези-ка мисс Скарлетт домой. Здесь ей не место. Политика — не женское дело, а мы тут скоро начнем такие слова употреблять, что только держись. Езжай, езжай. Арчи. Доброй ночи, Скарлетт.

Они поехали вниз по Персиковой улице, а сердце у Скарлетт так и колотилось от страха. Неужели идиотское решение законодательного собрания как-то отразится на ее благополучии? Неужели янки могут до того озвереть, что она лишится своих лесопилок?

— Ну, скажу я вам, сэр, — буркнул Арчи, — слыхал я про то, как зайцы плюют бульдогу в рожу, да только никогда до сих пор не видал. Не хватает только, чтобы эти законодатели крикнули: «Да здравствует Джеф Дэвис и Южная Конфедерация!» — много бы от этого было толку им, да и нам. Все равно эти янки решили поставить над нами своих любимых ниггеров. Да только хошь не хошь, за храбрость наших законодателей похвалить нужно!

— Похвалить? Чтоб им сгореть — вот что! Похвалить?! Да их пристрелить надо! Теперь янки налетят на нас, как утка на майского жука. Ну, почему они не могли рати… ратиф… словом, что-то там сделать и ублажить янки, вместо того чтобы будоражить их? Ведь они же теперь совсем прижмут нас к ногтю, хотя, конечно, прижать нас можно и сейчас, и потом.

Арчи посмотрел на нее холодным глазом.

— Значит, чтоб они прижали нас к ногтю, а мы и пальцем не шевельнули? Право же, у бабы не больше гордости, чем у козы.

Когда Скарлетт подрядила десять каторжников, по пять человек на каждую лесопилку. Арчи выполнил свою угрозу и отказался служить ей. Ни уговоры Мелани, ни обещание Фрэнка повысить оплату не могли заставить его снова взять в руки вожжи. Он охотно сопровождал Мелани, и тетю Питти, и Индию, и их приятельниц в разъездах по городу, но только не Скарлетт. Он даже не соглашался везти других леди, если Скарлетт сидела в коляске. Получалось не очень приятно — надо же, чтобы какой-то старый головорез осуждал ее действия, но еще неприятнее было то, что и семья ее и друзья соглашались со стариком.

Фрэнк ведь умолял ее не нанимать каторжников. Эшли сначала отказывался иметь с ними дело и согласился лишь скрепя сердце, после того как она, испробовав и слезы и мольбы, пообещала снова нанять вольных негров, лишь только настанут лучшие времена. А соседи столь открыто выражали свое неодобрение, что Фрэнк, тетя Питти и Мелани не решались смотреть им в глаза. Даже дядюшка Питер и Мамушка заявили, что каторжники — они только несчастье приносят и ничего хорошего из этого не выйдет. Вообще все считали, что это не дело — пользоваться чужой бедой и несчастьем.

— Но вы же не возражали, когда на вас работали рабы! — возмущенно восклицала Скарлетт.

Ах, это совсем другое дело. Какая же у рабов была беда, да и несчастливы они не были. В рабстве неграм жилось куда лучше, чем сейчас, когда их освободили, и если она не верит, пусть посмотрит вокруг! Но как всегда, когда Скарлетт наталкивалась на противодействие, это лишь подхлестывало ее решимость идти своим путем. Она сняла Хью с управления лесопилкой, поручила ему развозить лес и окончательно сговорилась с Джонни Гэллегером.

Он, казалось, был единственным, кто одобрял ее решение нанять каторжников. Он кивнул своей круглой головой и сказал, что это — ловкий ход. Скарлетт, глядя на этого маленького человечка, бывшего жокея, твердо стоявшего на своих коротких кривых ногах, на его лицо гнома, жесткое и деловитое, подумала: «Тот, кто поручал ему лошадей, не слишком заботился о том, чтобы они были в теле. Я бы его и на десять футов не подпустила ни к одной из своих лошадей».

Ну, а команду каторжников она без зазрения совести готова была ему доверить.

— Я могу распоряжаться этой командой как хочу? — спросил он, и глаза у него были холодные, словно два серых агата.

— Абсолютно — как хотите. Я требую лишь одного: чтобы лесопилка работала и чтобы она поставляла лес, когда он мне нужен, и в том количестве, какое мне нужно.

— Я — ваш, — коротко объявил Джонни. — Я скажу мистеру Уэлберну, что ухожу от него.

И он пошел прочь враскачку сквозь толпу штукатуров, плотников и подносчиков кирпича, а Скарлетт, глядя ему вслед, почувствовала, что у нее словно гора свалилась с плеч, и сразу повеселела. Да, Джонни именно тот, кто ей нужен. Крутой, жесткий, без глупостей. «Ирландский голодранец, решивший выбиться в люди», — презрительно сказал про него Фрэнк, но как раз поэтому Скарлетт и оценила Джонни. Она знала, что ирландец, решивший чего-то в жизни достичь, — человек нужный, независимо от его личных качеств. Да к тому же Джонни знал цену деньгам, и это сближало ее с ним гораздо больше, чем с людьми ее круга.

За первую же неделю управления лесопилкой он оправдал все ее надежды, так как с пятью каторжниками наготовил пиленого леса больше, чем Хью с десятью вольными неграми. Мало того: он дал возможность Скарлетт, — а она весь этот год, проведенный в Атланте, почти не знала роздыху, — почувствовать себя свободной, ибо ему не нравилось, когда она торчала на лесопилке, и он сказал ей об этом напрямик.

— Вы занимайтесь своим делом — продажей, а уж я буду заниматься лесом, — решительно заявил он. — Там, где работают каторжники, не место для леди. Если вам этого никто еще не говорил, так я, Джонни Гэллегер, говорю сейчас. Я ведь поставляю вам лес, верно? Но я вовсе не желаю, чтоб меня пестовали каждый день, как мистера Уилкса. Ему нужна нянька. А мне — нет.

И Скарлетт, хоть и против воли, воздерживалась от посещения лесопилки, где командовал Джонни, поскольку опасалась, что, если станет наведываться слишком часто, он может плюнуть и уйти, а это была бы просто гибель. Его слова о том, что Эшли нужна нянька, больно укололи ее, потому что это была правда, в которой она сама себе не желала признаться. Эшли и с каторжниками производил не намного больше леса, чем с вольнонаемными, а почему — он и сам не знал. К тому же он, казалось, стыдился того, что у него работают каторжники, и почти не общался со Скарлетт.

Скарлетт же с тревогой наблюдала происходившие в нем перемены. В его светлых волосах появились седые пряди, плечи устало горбились. И он редко улыбался. Он уже не был тем беспечным Эшли, который поразил ее воображение много лет тому назад. Его словно подтачивала изнутри с трудом превозмогаемая боль, и крепко сжатый рот придавал лицу столь сумрачное выражение, что Скарлетт не могла смотреть на него без горечи и удивления. Ей хотелось насильно притянуть его голову к своему плечу, погладить седеющие волосы, воскликнуть: «Скажи же мне, что тебя мучит! Я все устрою. Все сделаю, чтоб тебе было хорошо!»

Но его церемонная отчужденность удерживала ее на расстоянии.

Глава XLIII

Стоял один из тех редких в декабре дней, когда солнце грело почти так же тепло, как бабьим летом. Сухие красные листья еще висели на дубе во дворе тети Питти, а в пожухлой траве еще сохранились желтовато-зеленые пятна. Скарлетт с младенцем на руках вышла на боковую веранду и села в качалку на солнце. Она была в новом платье из зеленого чаллиса, отделанном ярдами черной плетеной тесьмы, и в новом кружевном чепце, который заказала для нее тетя Питти. И то и другое очень ей шло, и, зная это, она с удовольствием их надевала… Приятно было, наконец, снова хорошо выглядеть после того, как столько времени ты была сущим страшилищем!

Скарлетт сидела, покачивая младенца и напевая себе под нос, как вдруг услышала на боковой улочке цокот копыт и, посмотрев с любопытством в просветы между листьями высохшего винограда, который обвивал веранду, увидела Ретта Батлера, направлявшегося к их дому.

Его долгие месяцы не было в Атланте — он уехал почти сразу после смерти Джералда и задолго до появления на свет Эллы-Лорины. Скарлетт не хватало его, но сейчас она от души пожелала найти какой-то способ избежать встречи с ним. По правде говоря, при виде его смуглого лица ее охватила паника и чувство вины. То, что она пригласила на работу Эшли, камнем лежало на ее совести, и ей не хотелось обсуждать это с Реттом, но она знала, что он принудит, как ни вертись.

Он остановил лошадь у калитки и легко соскочил на землю, и Скарлетт, в волнении глядя на него, подумала, что он — ну точно сошел с картинки в книжке, которую Уэйд вечно просит ему почитать.

«Не хватает только серьги в ухе да абордажной сабли в зубах, — подумала она. — Но пират он или не пират, а перерезать мне горло я ему сегодня не дам».

Он вошел в калитку, и она окликнула его, призвав на помощь свою самую сияющую улыбку. Как удачно, что на ней новое платье и этот чепец и она выглядит такой хорошенькой! Взгляд, каким он окинул ее, подтвердил, что и он находит ее хорошенькой.

— Еще один младенец! Ну, Скарлетт, и удивили же! — рассмеялся он и, нагнувшись, откинул одеяльце, прикрывавшее маленькое уродливое личико Эллы-Лорины.

— Не кажитесь глупее, чем вы есть, — сказала она, вспыхнув. — Как поживаете, Ретт? Вас так давно не было видно.

— Да, давно. Дайте подержать малыша, Скарлетт. О, я знаю, как надо держать младенцев. У меня много самых неожиданных способностей. Надо сказать, он — точная копия Фрэнка. Только баков не хватает, но всему свое время.

— Надеюсь, это время никогда не наступит. Это девочка.

— Девочка? Тем лучше. С мальчишками одно беспокойство. Не заводите себе больше мальчиков, Скарлетт.

Она чуть было не ответила ему со всем ехидством, что вообще не намерена больше иметь ни мальчиков, ни девочек, но сумела удержаться и сверкнула улыбкой, а тем временем мозг ее усиленно работал, изыскивая тему для беседы, которая отдалила бы наступление неприятной минуты и разговор о нежелательном предмете.

— Приятная у вас была поездка, Ретт? Куда это вы на сей раз ездили?

— О… на Кубу… в Новый Орлеан… в другие места. Вот что, Скарлетт, берите-ка свою малютку: она решила пускать слюни, а я не могу добраться до носового платка. Отличный ребенок, уверяю вас, только я не хочу, чтоб она испачкала мне рубашку.