— Что случилось с моим сыном? — сердце замирает от страха и срывается в галоп. «Мой сын». Я слишком далеко от своей семьи, и это неправильно.
— Все в порядке. Он переболел ветрянкой. Без осложнений.
— Рассказывай, что еще накопали.
— Изольда Юрьевна сейчас живет под именем Ольги. Всем представляется именно так. В таун — хаусе снимает половину дома. Из постоянных гостей — две девушки, с которыми она раньше работала в продуктовом магазине. Все есть на фото.
С тихим шуршанием на больничное одеяло выскальзывают фотографии. Много. Крупный план и общие снимки. Льдинка. Моя девочка не похожа на себя прежнюю, изменилась. Короткая стрижка делает ее моложе, подчеркивает красивые глаза и тонкие черты лица. Точеная фигурка осталась такой же, как и до родов. Артем, сын. Он взял от меня темные волосы и, кажется, темные глаза. К сожалению, снимки не позволяют рассмотреть все нюансы, но каждом мальчик улыбается или смеется. Льдинка смогла сделать так, что наш сын счастлив несмотря на то, что его маме приходится скрываться. Вот они гуляют по парку, кормят уток в пруду. В руке сына — кусок хлеба. На одном снимке он кидает крошки в воду, а на другом — тащит корку в рот и довольно улыбается. Молодец, всех накормил и счастлив! Тёма на руках у моей девочки. Откладываю это фото отдельно, чтобы рассмотреть в одиночестве: зоркий взгляд Грома не выпускает меня из зоны внимания. Ждет, готовый ответить на любой вопрос. А я молчу. Горло перехвачено спазмом, в груди скребут острые когти самобичевания, оставляя кровоточащие следы. Смотрю на сцены чужого счастья, как будто подглядываю в замочную скважину не своей квартиры.
— Гром, охраняй мою семью, — на последних словах голос проваливается в хрип. — Надо сделать так, чтобы у Льдинки были деньги. Придумай что-нибудь.
— Сделаю, шеф. Я уже дал команду заселить во вторую половину дома наших людей, с остальным тоже разберусь.
— Не забудь выплатить премию тому, кто нашел мою девочку, — бросаю в спину уходящему безопаснику. — И, Гром… Действуем тихо и аккуратно, не разбудите Боголюбского.
— Он наверняка бросил это занятие, шеф. Столько времени прошло…
— Ты плохо знаешь Бога, Гром. Я жив, а значит он будет искать рычаги влияния. Изольда и Артем — единственные, за кого я всех порву и все отдам.
Понял, шеф. Будем работать на цыпочках.
Громов исчезает в коридоре больницы, прикрывая за собой дверь, а я беру в руки заветное фото. Современная фотоаппаратура настолько совершенна, что я вижу тонкие морщинки вокруг глаз моей девочки, когда она улыбается. А глаза у сына и правда темные, почти черные. Мои.
Как Льдинка отреагирует на мое появление? Что сделать, чтобы заслужить ее доверие после всего произошедшего? Как искупить вину и вымолить новый шанс?
— Шеф, совсем забыл, — Гром стучит пару раз и входит в палату. — Девушка работает с психологом. Это на всякий случай… У нас есть все ее контакты.
— Скинь мне.
— Сделаю.
Не забывайте, что Ваши звезды и комментарии придают моей Музе 🧚♀️ сил и вдохновения!
Бес
«Оргазм — это отзыв нервных окончаний на раздражение, сокращение мышц и ничего больше». Слова, сказанные Льдинкой, я вспоминаю, лежа на кушетке. Как и обещал, доктор пригласил меня вечером на новую процедуру. Это не просто иглорефлексотерапия, нет. Изощренная пытка. К установленным иглам подключают провода и пускают ток. Тело содрогается в жестких корчах. Так выстраиваются новые нейронные связи и укрепляются старые. А еще… закрываю глаза под тяжестью воспоминаний. Так билась моя девочка, когда я раз за разом брал ее, уже потерявшую сознание. Эти кадры из видео врезались в память. Бумеранг вернулся, законы кармы работают. Сейчас я все пропускаю через себя.
Член встает, каменеет и начинает пульсировать, а я почти ничего не чувствую. Очень слабо, словно сквозь толстое ватное одеяло, долетают отзвуки ощущений. Вязкая пахучая сперма выплескивается на живот и… опять ничего. После завершения сеанса доктор довольно качает головой, протягивает влажную салфетку. Бляяя! Вытираюсь, тихо матерясь. Сейчас у меня и правда две головы, каждая из которых живет своей жизнью.
— Все хорошо, мистер Бессонов. Главное — запустить процессы, а управление ими будет подключаться постепенно. Хорошая потенция важна для мужчины.
Возвращаюсь в палату после адской процедуры, открываю телефон. Улыбаюсь, глядя на фото Льдинки и сына. Пальцы правой руки еще не вернули себе нормальную чувствительность, поэтому доктор заставляет меня много писать. На чистых листах пишу письма своей семье и сжигаю, как только лист заполняется полностью.
— Я скоро вернусь. Все будет хорошо.
Пашка Громов уничтожил бумажные фото, скинув мне на почту электронные версии. В последнее время на душе тревожно, но служба безопасности утверждает, что все в порядке: женщина и ребенок находятся под постоянной защитой и наблюдением.
— Итак, мистер Бессонов, — неугомонный доктор вновь заходит в палату. Смотрит на меня, как на клоуна, с легкой улыбкой. Опять что — то задумал, мерзавец. Точно. За спиной топчется медбрат с подносом в руках. — Займемся каллиграфией, вернем вашей правой руке мелкую моторику.
Кисть, чернила, чистый лист бумаги раскладывают на специальном столе. Узкоглазый черт несколькими легкими движениями рисует на белом поле красивый сложный иероглиф.
— Долголетие — то, что вам нужно. Запоминайте последовательность, мистер Бессонов. С памятью все в порядке?
Китаец издевается? Глядя мне в глаза, на новом листе повторяет «долголетие» и аккуратно кладет кисточку на чернильницу.
— Повторяйте. Тренируйтесь. Долголетие должно быть гармоничным. Жить и доживать — разные процессы, поэтому сделайте это красиво.
Память меня никогда не подводила, а вот рука сразу дала понять, что договориться с ней будет сложно. Смотрю на образец и пытаюсь повторить. Дьявол! Нихрена не получается! Кисточка для каллиграфии очень мягкая и пушистая, моментально реагирует на угол наклона и степень нажатия. Поэтому первое «долголетие» больше похоже на кляксу, поставленную нерадивым двоечником на белом листе. Отбрасываю на пол испорченный лист и начинаю заново. Второе и третье даже отдаленно не напоминают иероглиф, написанный рукой доктора. И даже пятидесятое. На следующий день Громов закупил сотню кистей, потому что они — расходный материал моего нетерпения.
— Мистер Бессонов, мужчина должен быть невозмутим, как тигр на охоте. Силу используют, когда враги рядом, а вы мстите кисти, что не можете ее почувствовать. Ай-ай-ай… Какое нерациональное отношение к своим ресурсам… И кисточку жалко. Прекрасная янхао валяется на полу, как сломленная женщина.
— Янхао?
— Да. Так называется эта кисть, мистер Бессонов.
Хайцзянь Сао укоризненно смотрит, растирая переносицу. Чувствую себя двоечником — переростком. Слова о сломленной женщине отдаются болью в груди. Доктор ничего не может знать про Льдинку, но, сам того не ведая, попадает в центр мишени. В центр моей боли.
Через час в палату заходит охрана и подставляет плечи. Да, я обнаглел и нарушаю распорядок больницы. Опираясь на парней, выхожу в коридор и фокусируюсь на ногах. Ощущаю контакт с полом, делаю шаги. Сука! Старческое шарканье бесит! Ноги приволакиваются, не отрываются до конца от мраморного пола. Ловлю слабый отклик все еще деревянного тела, пытаюсь его контролировать. Раз за разом, круг за кругом хожу по этажу, игнорируя недовольные взгляды докторов и обслуживающего персонала. За те деньги, которые я плачу клинике, они потерпят неурочные прогулки. Взмокшего от напряжения, парни возвращают меня в кровать и возвращаются на пост, а через три часа забирают снова. Я не собираюсь щадить свое тело. Через три месяца планирую выйти из клиники на своих ногах. И это — самый худший вариант. Нужно постараться управиться быстрее.
Одиночество — это когда тебе не с кем поговорить о собственном ребенке. Эмоции распирают. Смотрю на фото сына и пытаюсь представить его голос. Двое — Льдинка и Артем — якорь, который держит меня на этом свете. Моя одержимость. То, ради чего стоит жить.
В часы перерыва пишу психологу. Той, с кем общалась Льдинка. Кажется, без ее помощи не обойтись. Списываемся, назначаем время, созваниваемся.
— Татьяна, добрый день.
— Здравствуйте, Денис.
— Мне нужна ваша помощь.
