Эта часть канализации уже не использовалась. Ричи гадал, почему здесь довольно чисто. Установка по очистке сточных вод была демонтирована. Когда-то, когда они все были заняты тем, что учились бриться, водить машину" курить, трахаться потихоньку, всей этой милой ерунде, была образована комиссия по защите окружающей среды, и она запретила сброс сточных вод в реки и каналы. Поэтому эта часть канализационной системы просто развалилась, и вместе с ней развалились тела Виктора Крисса и Белча Хаггинса. Как дикие мальчики Питера Пэна, Виктор и Белч так и не выросли. Здесь лежали скелеты двух мальчишек в рваных остатках футболок и джинсов, которые сгнили до тряпок. Искореженный ксилофон грудной клетки Крисса оброс мхом, мох был и на орле пряжки его военного ремня.
– Их схватил монстр, – тихо сказал Бен. – Вы помните? Мы слышали, как это случилось.
– Одра ммертва, – голос Билла был механическим. – Я это знаю.
– Ты ничего такого не знаешь! – сказала Беверли с такой яростью, что Билл смутился и посмотрел на нее. – Все, что ты знаешь наверняка, это что много других людей погибло и многие из них дети. – Она подошла к нему и встала перед ним, подбоченясь. Руки и лицо ее были запачканы грязью, волосы растрепались и были неопрятны. Ричи подумал, что она выглядит совершенно великолепно. – И ты знаешь, кто сделал это.
– Мнне нникогда нне ннадо ббыло гговорить, ккуда я ссобираюсь, – сказал Билл. – Зачем я сделал это? Зачем я...
Ее руки взвились и схватили его за рубашку. В изумлении Ричи смотрел, как она трясет его.
– Все! Ты знаешь за чем мы пришли! Мы поклялись, и мы сделаем это! Ты понимаешь меня, Билл? Если она мертва, она мертва.., но Оно нет! Теперь ты нужен нам. Ты понимаешь это? Ты нужен нам! – теперь она кричала. – Поэтому ты встанешь ради нас! Ты встанешь ради нас, как раньше, иначе никто из нас не выберется отсюда!
Он долго, без слов, смотрел на нее, и Ричи начал думать: Давай, Большой Билл. Давай, давай...
Билл обвел их всех взглядом и кивнул.
– Эээдци?
– Я здесь, Билл.
– Тты еще ппомнишь, ккакая ттруба? Эдди показал за Виктором и сказал:
– Та. Кажется довольно маленькой, да? Билл снова кивнул.
– Ты сможешь это сделать? С ттвоей ссломанной ррукой?
– Для тебя смогу, Билл!
Билл улыбнулся самой безрадостной, самой ужасной улыбкой, которую Ричи когда-либо видел.
– Введи нас ттуда, Ээдди. Ддавайте ссделаем это.
5
В туннелях, 4.55
Когда Билл полз, он напоминал себе о выходе в конце этой трубы, но все-таки он его удивил. Один миг его руки нащупывали покрытую коркой поверхность старой трубы в следующий момент он схватился за воздух. Его понесло вперед, и он покатился инстинктивно, упав на плечо со страшным хрустом.
– Ооосторожно! – услышал он свой крик. – Здесь ввыход. Эээдди!
– Сюда! – размахивающая рука Эдди ударилась о лоб Билла. – Помоги мне выбраться!
Билл обхватил Эдди и поднял его, стараясь не повредить его больную руку. Следующим был Бен, затем Бев, затем Ричи.
– У ттебя сспички еесть, Рричи?
– У меня есть, – сказала Беверли. Билл почувствовал прикосновение к своей руке и сжал в ней спички. – Здесь только восемь из десяти, но у Бена больше. Из номера.
Билл спросил:
– Ты их держала под мышкой, Ббев?
– В этот раз нет, – сказала она и обвила его руками в темноте. Он крепко сжал ее, глаза у него были закрыты, пытаясь принять от нее покой и тепло, которые она так сильно хотела ему дать.
Он нежно выпустил ее и чиркнул спичкой. Власть памяти была огромной – они все сразу посмотрели направо. То, что осталось от Патрика Хокстеттера, точнее, от его тела, было все еще там, среди нескольких неуклюжих, распухших предметов, которые могли быть книгами. Единственная по-настоящему узнаваемая вещь – это выступающее полукружие зубов, два-три из них с пломбами.
И что-то рядом. Мерцающий круг, едва видимый в разливающемся свете спички.
Билл потушил спичку и зажег еще одну. Он поднял предмет.
– Обручальное кольцо Одры, – сказал он. Голос его был пустой, невыразительный.
Спичка обожгла ему пальцы, погасла. В темноте он надел кольцо.
– Билл? – сказал Ричи с сомнением. – Имеешь ли ты представление
6
В туннелях, 2.20
сколько времени они шли через туннели под Дерри с тех пор, как они покинули место, где было тело Патрика Хокстеттера, но Билл был уверен, что он никогда не сможет найти дорогу назад. Он продолжал думать о том, что сказал его отец: «Там можно шляться неделями». Если чувство направления Эдди обманет их сейчас, им не нужно будет, чтобы Оно их убило; они будут ходить до тех пор, пока не умрут.., или, если они попадут в другую систему труб, до тех пор, пока не утонут, как крысы в дождевой бочке.
Но Эдди казался ни чуточки не обеспокоенным. Время от времени он просил Билла зажечь одну спичку из их уменьшающегося запаса, задумчиво смотрел по сторонам и снова отправлялся в путь. Он делал повороты направо и налево, по-видимому, наугад. Иногда трубы были настолько большими, что Билл не мог дотянуться до их верха, даже вытянув руки вверх. Иногда они должны были ползти; в течение пяти страшных минут (которые казались похожими на пять часов) они, как черви, ползли на животе, теперь Эдди был впереди, остальные за ним, касаясь носом пяток ползущего впереди.
Единственное, в чем Билл был полностью уверен, было то, что они как-то попали в демонтированную секцию канализационной системы Дерри. Все действующие трубы были либо далеко позади, либо далеко над ними. Рев бегущей воды переходил в удаляющийся гром. Эти трубы были более старыми, не керамическими, а покрытыми рассыпчатым глиноподобным веществом, которое периодически изливалось порциями неприятно пахнущей жидкости. Запах человеческих отходов – тот плотный, наполненный газами запах, который грозил им всем удушением, – угас, но сменился еще одним запахом, ядовитым и древним, который был хуже.
Бен подумал, что это запах мумии. Эдди он показался запахом прокаженного. Ричи показалось, что так пахнет самый старый в мире фланелевый пиджак, теперь превращающийся в прах и гниющий, – пиджак дровосека, очень большой, достаточно большой для персонажа наподобие Поля Баньяна, например. Беверли он казался пахнущим, как отделение для носков в комоде отца. В Стэне Урисе он пробудил ужасное воспоминание из его раннего детства – необычно еврейское воспоминание в мальчике, который имел самое отдаленное понимание своего еврейства. Он пах, как глина, смешанная с маслом, и заставлял его думать о безглазом, безротом демоне, называемом Големом – глиняным человеком, которого евреи-отступники изготовили как-то в средние века, чтобы спасти их от гоев, которые грабили их и насиловали их женщин. Майк думал о сухом запахе перьев в мертвом гнезде.
