Я колеблюсь долю секунды, озадаченный словами Шоу.
Я не спускал девушку в шахту. Я вообще ее не двигал. Но Шоу, похоже, уверен, что я это сделал.
Не поняв моей паузы, Шоу усмехается. — Я так и знал. Расскажи мне, что ты с ней сделал.
Я поднимаюсь из-за стола и ставлю свой бокал.
Шоу жаждет подробностей, его язык высунулся, чтобы увлажнить губы. — Она дралась? Она выглядела как человек, склонный к дракам.
— Как ее звали? — Я спрашиваю его, — Ты знаешь?
Теперь он ухмыляется, раскрасневшись от триумфа. Он действительно думает, что поймал меня.
— Мара Элдрич, — говорит он.
Аластор в свою очередь встает, обходит кухонный остров и роется в ящике.
Он достает маленькую пластиковую карточку, бросает ее на остров, и она скользит по полированному мрамору, останавливаясь у самого края.
— Я трахнул ее соседку на лестничной клетке. Украл ее удостоверение из бумажника.
Я поднимаю водительское удостоверение сладострастной рыжеволосой женщины с тяжелыми глазами и томной улыбкой. Эрин Уолстром, 468 Фредерик-стрит.
— Я не трогал ее, — говорит Шоу, его голос хриплый. — Я оставил ее свежей для тебя. Настолько свежую, насколько можно найти в наши дни, когда они сосут и трахают все, что ходит. Тебе даже не нужно больше покупать им ужин.
Его верхняя губа кривится от отвращения, как к распущенности женщин, так и к потере вызова, когда охота становится слишком легкой.
— Только не говори, что тебе нравятся девственницы, — насмехаюсь я.
Он действительно такой чертовски банальный.
— Нет, — смеется Шоу. — Я просто не хочу ловить крабов.
Я кладу лицензию обратно на стойку с тихим щелчком.
Меня больше не интересует эта конфронтация с Шоу. Гораздо более насущные проблемы требуют моего внимания.
Я направляюсь к двери, планируя уйти без лишних комментариев.
Но чувствую за спиной самодовольное удовлетворение Аластора. Его счастье мне не нравится.
Я останавливаюсь в дверях и снова поворачиваюсь.
— Знаешь, Аластор, — говорю я. — То, как ты говоришь об этих женщинах... это именно то, что я чувствую по отношению к тебе. У тебя отвратительный вкус. Просто стоя в этой квартире, я чувствую, что подхвачу эстетический герпес.
Улыбка исчезает с его лица, оставляя на его месте пустое отсутствие.
Этого недостаточно.
Глядя ему прямо в глаза, я даю обещание, — Если мы снова окажемся в комнате наедине, только один из нас выйдет оттуда дышащим.
На следующее утро я смотрю на входную дверь дома Эрин Уолстром. С покосившегося многоэтажного дома облупилось столько краски, что трудно сказать, был ли он изначально голубым или серым. Похоже, в доме живет неприличное количество людей, о чем свидетельствуют лампочки, которые зажигаются, когда один за другим жильцы поднимаются с постели. Половина окон закрыта простынями вместо жалюзи, а в одном случае - квадратом алюминиевой фольги.
Через некоторое время жильцы начинают спускаться по крутым ступеням, некоторые из них несут рюкзаки или сумки через плечо, а один тащит под мышкой огромный портфель.
Я вижу сладострастную рыжую женщину, обладательницу пропавших водительских прав. Она что-то кричит в дом и торопливо спускается по ступенькам, направляясь в сторону автобусной остановки.
И тут, когда я думаю, что это, должно быть, все, дверь снова открывается.
На лестничную площадку выходит Мара Элдрич.
Я вижу призрака.
Она умирала, почти умирала. Истекала кровью на земле.
Но ее фигуру, длинные темные волосы, широко расставленные глаза невозможно перепутать. На ней тяжелый вязаный свитер, который свисает вниз, закрывая бинты, которые могли остаться на руках. Под свитером - поношенные джинсы и грязные, потрепанные кроссовки.
Кто-то помог ей?
Это кажется невозможным - посреди ночи, в глуши.
Как же она это сделала?
До ближайшей дороги было три мили. Она не могла сделать и трех шагов.
Я не люблю загадки и уж точно не люблю сюрпризы. Я смотрю, как она спускается по лестнице, с чувством глубокого беспокойства.
